Олег Курылев - Суд над победителем Страница 11

— Кто вы? — пытаясь перекричать шум волн и с трудом поднимаясь, спросил Алекса один из унтер-офицеров. — Вы немец?

— Да, а кто вы? — прокричал встречный вопрос Шеллен.

Унтер вяло махнул рукой и тяжело сел, словно не в силах удерживать на плечах тяжелую, набрякшую от морской воды шинель.

— В основном 142-я артиллерийская бригада, — ответил он. — Я — вахмистр Блок. Наш оберлейтенант погиб, а обервахмистр Кленце ранен. Поэтому я за старшего.

— Тут вы все замерзнете, — прокричал Алекс, пряча пистолет в кобуру, — вам надо перебираться под крышу. Это совсем рядом.

— Хорошо, но нам нужна помощь. Вы можете позвать кого-нибудь с носилками?

— Сожалею, но поблизости никого нет. Давайте я вам помогу.

Минут через пятнадцать всех удалось перевести в главное строение безымянного аэродрома. Алекс снова пролез в окно, изнутри выбил входную дверь, наскоро расчистил в самой большой комнате пол от строительного мусора и помог уложить раненых. Всего их оказалось одиннадцать человек, причем двое находились либо без сознания, либо… того хуже. Вспомнив о жестяной печке, он вместе с воспрянувшим духом вахмистром приволок ее в дом, наладил в окно трубу и перво-наперво затопил сухими обломками стульев. Потом остальные, те, кто мог ходить, стали собирать по территории обрезки досок. Когда в бараке стало достаточно тепло, с лежачих стянули верхнюю одежду, развесив ее для просушки. Несколько человек занялись ранеными, и Алекс, секунду поколебавшись, разрешил им разрезать на бинты свой парашют.

— Сколько вас всего? — поинтересовался он у вахмистра. — Я что-то никак не могу сосчитать.

— Было сорок четыре, сейчас — двадцать пять. Наша шаланда наскочила на скалу метрах в ста от берега. А до этого нас несколько раз обстреляли с самолетов.

— А откуда вы?

— Из Либавы. В Курляндии нас буквально размазали вдоль побережья, разорвав на небольшие группы. От 142-й бригады почти ничего не осталось, пожалуй что только мы. В последний момент нам удалось ускользнуть из-под самого носа русских.

Шеллен решил пока больше не задавать вопросов.

— У вас не найдется табаку? — спросил вахмистр, когда они присели передохнуть.

— Не курю, — развел руками Алекс, — скажу сразу, что у меня нет вообще ничего. Скоро сутки, как я торчу здесь совершенно один.

— Жаль, все наше курево безнадежно промокло. Простите — я не расслышал — кто вы?

— Лейтенант Генрих фон Плауен. 51-я истребительная эскадра.

Он рассказал, что, уходя вчера от русских самолетов, получил повреждения, попал в грозу и был вынужден сесть на этот, чудом подвернувшийся ему, аэродром.

— Вы не пытались обследовать окрестности, герр лейтенант? — спросил Блок, стаскивая с белых, морщинистых и распухших от воды ног сапоги и несколько пар мокрых носков.

— Да я, в общем-то, сделал это еще до того, как посадил здесь свой «Фокке-Вульф». Так что ходить особо никуда и не нужно.

— Почему? — удивился вахмистр.

— И так все ясно.

— Что-то я не соображу, герр лейтенант, — недоумевал Блок. — Мы на чьей территории?

— Понятия не имею. — Видя, что вахмистр еще не понимает, куда их занесло, Алекс решил немного потянуть резину.

— А говорите, никуда не надо ходить! Раз есть аэродром, должна быть к нему дорога, ведь так?

— Совершенно верно, дорога есть, только короткая. Метров семьдесят, не больше.

Так и не сняв носок со второй ноги, вахмистр уставился на странного лейтенанта.

— Это что за дорога в семьдесят метров? Вы шутите?

— А вот надевай свои глиномесы обратно и пойдем, сам увидишь.

— Гроппнер! — крикнул Блок. — Где ты там? Поди сюда.

Протиснувшись в полумраке между сидящими и лежащими людьми, к ним пробрался невысокий щуплый очкарик с какими-то непонятными погонами на плечах укороченной шинели. Погоны были сильно истрепаны, сплетены из грязных желтых и зеленых жгутов, причем на одном имелась алюминиевая приколка в виде литер «FP».

— Я здесь, г-господин вахмистр, — доложил очкарик сильно простуженным голосом, слегка заикаясь.

— Как там раненые?

— Унтер-официр Зикманис умер.

— Пускай унесут в сарай за домом, — предложил Шеллен. — У вас хоть имеются лекарства, обезболивающие? — спросил он очкарика.

— Почти ничего не осталось, герр…

— Лейтенант, — подсказал вахмистр, снова натягивая сапоги.

— У меня в самолете есть аптечка, — сказал Алекс. — Я принесу. Ну что, пошли? — обратился он к вахмистру. — Как раз светает и шторм вроде стих.

Они вышли. Шеллен повел Блока на небольшую возвышенность, узкой грядой тянувшуюся почти по центру острова. Пройдя метров двести, вахмистр остановился и стал прислушиваться, крутя головой в разные стороны. Туман и предутренние сумерки еще значительно ограничивали видимость, но переменчивый ветер, порожденный двигавшимся с севера циклоном, доносил шум моря то спереди, то сзади, то справа, то слева.

— Дьявол меня забодай, это что, остров?

— Я бы сказал, островок, — уточнил Алекс. — Крохотный такой, уютный островок без единого деревца и ручейка. А вот и автобан, — он показал в сторону видневшегося пирса, к которому от аэродрома вела неширокая грунтовая дорога длиной около пятидесяти метров. — Все как я говорил. Что за остров и кому принадлежит — не знаю. Есть предположение, что Шведскому королевству. А вы, собственно говоря, куда направлялись?

Сникший от столь неожиданного известия, вахмистр что-то буркнул и поплелся назад.

— Ладно, возвращайтесь, а я схожу за аптечкой, — крикнул вдогонку Алекс.

Когда он вернулся, большинство потерпевших кораблекрушение уже знало, что их выбросило на необитаемый остров. Они засыпали летчика вопросами: далеко ли до берега, исправен ли его самолет, чья это земля, работает ли радиостанция и тому подобное. Отвечая на них, Шеллен догадывался, что все они вовсе не горят желанием вернуться назад на фронт, особенно если этот фронт Восточный. Потом, отыскав парня со странными погонами, Алекс отдал ему сумку с аптечкой.

— Ты, что ли, тут лекарь? Вот, возьми, не бог весть что, но у вас, я вижу, и этого нет. Надеюсь, разберешься?

— Да я и не лекарь с-совсем. У нас был санитар, но его убило в п-первый же день.

— Вот как, а ты кто же? — Алекс все пристальнее вглядывался в лицо парня.

— Я? Вильгельм Гроппнер, курьер п-полевой почты.

— Знаешь что, курьер, отдай тогда аптечку вон тому ефрейтору и давай-ка выйдем. Есть разговор.

Они прошли в просторный сарай, сколоченный, как предположил Алекс, для электрогенератора. Здесь уже лежал труп умершего час назад унтер-офицера.

— Это Зикманис, — сказал Гроппнер. — Он помогал мне…

Алекс повернулся и в упор посмотрел на парня.

— Ну что, ты меня не узнаешь? — неожиданно спросил он. — А поляну Германа помнишь? А как кролика приносили в жертву Одину? Твоя, кстати, была идея.

— Мачта?! — в изумлении прошептал Гроппнер, чуть ли не минуту осмысливая услышанное. — Алекс Ш-шеллен? Не может быть! Т-ты же уехал… — От волнения Вилли Гроппнер, тот самый паренек, что когда-то пересказал «Дрезденским чертополохам», пускай и в весьма вольном изложении, чуть ли не всего Дюма, стал заикаться еще больше.

— На этом свете, Очкарик, все может быть, — вздохнул Шеллен. — Только не называй меня Алексом — я теперь Генрих. Генрих фон Плауен. Заруби себе это на носу.

— П-почему?

— Очки не будут спадать, вот почему.

— Алекс…

— Так надо, Вилли! Потом объясню.

Гроппнер обалдело смотрел на приятеля детства.

— П-понимаю…

— Да ни черта ты не понимаешь, — буркнул Шеллен. — Запомни: мы друзья детства, ты — Очкарик, я — Мачта, тебя зовут Вилли Гроппнер, а меня Генрих фон Плауен.

— А т-твой брат?

— Да! Насчет брата, — словно вспомнил Алекс, — никакого брата у меня нет. Нет и не было, понял?

— Нет брата? А что с Принцем?

— С Эйтелем все в порядке. Жив и здоров… почти. Мы виделись совсем недавно.

— Понимаю… — Вилли понизил и без того свой сиплый голос до шепота. — Н-неприятности с гестапо? Ты вернулся в Германию под чужим именем?

— Ну-у… вроде того. От тебя ничего не скроешь.

— Могила, — Гроппнер поднял вверх двуперстие правой руки, словно произносил клятву.

— Тогда давай за встречу.

Алекс снял с ремня флягу с коньяком, и они сделали по глотку. Через минуту опустошенный голодом, обессиленный штормами и ошарашенный встречей с другом детства, Очкарик повис на шее своего старшего товарища. Тщедушное тело его сотрясали рыдания, а по совсем еще мальчишескому лицу ручьями текли слезы.

— Не могу поверить, Алекс, — всхлипывал он, — я уже не надеялся. Нам сказали, что больше транспортов не будет… неужели мы еще сможем вернуться домой? Ты веришь в это?

— Конечно, сможем, — успокаивал Шеллен, — только не называй меня Алексом. Пошли, вон уже солнце выглянуло. Сегодня будет погожий денек. Сейчас хлебнешь еще коньяку и давай-ка ложись поспи. Пойдем, я тебя устрою. Ты на ногах не держишься.