Лилия Дерябина - Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену Страница 11

Поздно вечером пришла мама с работы. Она рассказала, что в лагере сменился начальник. Вместо прежнего пожилого, по-своему доброго человека, пришёл бывший офицер, воевавший на восточном фронте. Из-за полученной на фронте контузии он был нервным и злым на всех русских. Новый начальник завёл строгие порядки, усилил охрану лагеря, заставил детей старше восьми лет работать на заводе, за каждую провинность подвергал пленных избиению и сажал в карцер.

Через несколько дней в барак пришла надзирательница и сказала, что пришла фрау Анна. «Беги скорей, пока нет начальника».

Фрау Анна передала мне два узелка. Обняв меня, она со слезами на глазах рассказала, что начальник лагеря запретил ей воспитывать русских детей. «Если ты хочешь воспитывать детей, — сказал он мне, — то возьми немецкого ребёнка. Сейчас много немецких сирот». Фрау Анна снова расплакалась: «Я очень привязалась к тебе и буду время от времени приходить к вам, помогать чем смогу». Надзирательница предупредила, что скоро вернётся начальник. Поцеловав меня, фрау Анна быстро ушла.

Она ещё несколько раз приходила. Но однажды в тот момент, когда она подошла к воротам лагеря и разговаривала с надзирательницей, из своего кабинета выскочил начальник лагеря. Он кричал, брызгая слюной, и топал ногами. Увидев меня рядом с воротами, ударил меня по лицу и, дёрнув за руку, подтолкнул к бараку. Я побежала, на ходу оглядываясь. Начальник лагеря продолжал кричать, а фрау Анна стояла, опустив голову. Ещё раз оглянувшись, я увидела, как она понуро уходит. Больше мы её не видели.

Надзирательница рассказала, что начальник лагеря обещал фрау Анне сдать её вместе со мной в гестапо, если она ещё раз появится около лагеря. После того, как нас освободили союзные войска, мы пытались её найти. Я хорошо помнила дорогу к дому фрау Анны, но там мы нашли одни руины, которые остались после прямого попадания бомбы.

Глава тринадцатая

Последние месяцы плена

Даже после исчезновения Анны начальник лагеря не оставил меня в покое. Так как мне уже исполнилось восемь лет, он отправил меня работать на завод: чистить паровозные топки от сажи. Работа была очень тяжёлой и опасной для здоровья: лопатками дети должны были счищать со стен топки паровоза накопившуюся от сгоревшего угля сажу. Никаких защитных средств не выдавали. Я после пыток в гестапо была больной и слабой девочкой, и уже через две недели я стала кашлять и отхаркивать сажей.

Увидев это, мама испугалась и решила пойти на хитрость. Утром, когда солдаты пришли в барак выгонять пленных на работу, она накрыла меня матрасом и сказала, чтобы я лежала тихо. Хитрость удалась. Солдаты выгнали всех на улицу, а меня под матрасом не заметили.

Так прошло несколько дней. Но на заводе заметил мастер-немец, что не хватает детей. Один солдат зашёл в барак с собакой, которая обнюхивала все нары. Собака быстро нашла мальчика лет двенадцати, который прятался под нарами. И вот она подошла к нашим нарам. Я почувствовала её дыхание и замерла в страхе, ведь я знала, что может сделать со мной такая овчарка. Вдруг матрас приподнялся, и я увидела прямо перед своим лицом раскрытую собачью пасть с огромными клыками. И пёс, и солдат молча смотрели на меня. А я, — маленькая, худенькая, со страшным шрамом на лице, — лежала еле заметным комочком под матрасом и испуганно смотрела на них. Минуты две длилась немая сцена.

Солдата кто-то окликнул, он осторожно опустил матрас, взял собаку за ошейник и ушёл. Я выпрямилась под матрасом, облегчённо выдохнула: опять осталась жива. Видимо, у меня был такой жалкий вид, что и солдат, и собака пожалели меня.

Самым удивительным было продолжение. На другое утро в барак вошёл тот же солдат с собакой. Он подошёл снова к нашим нарам и поднял матрас. Я ему улыбнулась, солдат ответил улыбкой, но прижал палец к губам и положил кусочек хлеба. Собака зарычала, но солдат дёрнул её за ошейник и ушёл вместе с ней. И так продолжалось несколько раз. Даже собака подобрела, лизнув меня в лицо.

Новый начальник лагеря продолжал свирепствовать. Каждый вечер на площадь сгоняли уставших, проработавших 12 часов пленных и устраивали наглядные экзекуции: одних провинившихся сажали в карцер с мокрыми каменными стенами, где было холодно, и к тому же бегали разные кусачие насекомые. Других избивали нагайками, — такими резиновыми плетьми, на концы которых привязывались металлические гайки; при ударе по телу кожа лопалась, и брызгала кровь. После такого наказания человек несколько дней не мог сесть, а шрамы оставались на десятки лет. Как, например, у меня.

Кроме того, узнав, что дети пользуются проделанным в проволочном ограждении лазом, начальник поменял время подачи электроэнергии и стал наблюдать, что произойдёт. Мы, дети, этого не знали и собрались идти к нашему лазу. Я была очень проворной девочкой и норовила первой пробраться через проволоку. И в этот раз я быстро побежала, но заплакал мой брат Эдик, я вернулась к нему и стала успокаивать его. Вдруг раздался крик. Я обернулась и увидела, как два мальчика повисли на проволоке, их руки были чёрными. Из-за угла вышел начальник лагеря и тряхнул проволоку. Трупы мальчиков свалились к его ногам, лица их тоже были чёрными.

Меня всю трясло. Я быстро вместе с братом спряталась в бараке.

Я так хотела, чтобы этот ужасный человек так же, как мальчики, почернел от проволоки, за которую он продолжал держаться! Но нет! Я слышал его весёлый голос, значит, он был жив и здоров, видимо, выходя из своего кабинета, он дал указание отключить ток.

Мы легли на верхние нары, укрылись одним одеялом, чтобы нас никто не заметил. Я лежала, а перед глазами рисовались разные картины смерти начальника лагеря.

Поздно вечером пришла мама, ей уже кто-то рассказал о случившемся. Она меня обняла и расплакалась, потом стала ругать и кричать, чтобы я не смела больше никуда ходить, чтобы всё время сидела в бараке.

Через несколько дней мы узнали, что наш лютый начальник погиб при бомбёжке. Ура! Теперь я свободно могла ходить по территории лагеря. Но через проволоку ходить уже не решалась.

В середине декабря 1944 года появился новый начальник лагеря. Пожилой, толстый, в поношенной офицерской форме без погон, скорее похожий на бюргера, чем на кадрового офицера. В сопровождении нескольких офицеров СС он обошёл всю территорию лагеря, осмотрел бараки, заглянул в столовую, особенно долго оставался в помещении бани.

Некоторое время ничего не происходило, всё шло по давно заведённому порядку. Но вот 24 декабря, когда немцы отмечали католическое рождество, объявили выходным днём. В столовой всех пленных накормили пшённым супом, заправленным каким-то жиром, потом дали по кружке молочной сыворотки и куску чёрствого хлеба. Вошёл начальник, поздравил всех с рождеством.

Пленные настороженно смотрели на него, не понимая всего происходящего. Они чувствовали, что всё это неспроста.

На выходе из столовой каждому вручали ещё по куску хлеба, намазанному маргарином, и газету. Люди были озадачены и разошлись по своим баракам молча. Там они развернули газету, она была написана на русском языке. Давно мы не видели какого-либо текста на родном языке. На весь лагерь была только одна, чудом сохранившаяся книга — повесть «Салават Юлаев».

В газете было написано, что германская армия восстановила свои силы и пошла в наступление на всех фронтах, что Советский Союз распадается, и все республики присоединяются к Великой Германии. В газете даже была нарисована карикатура: карта Советского Союза, где откалываются советские республики, а Сталин с большим носом, весь скрюченный, своими длинными руками пытается удержать их. Пленные скептически рассматривали газету, но между собой ничего не говорили, боялись доносов.

Накопленная за долгие годы тяжёлого труда усталость сломила их, и вскоре все уснули. Вдруг громко загудела сирена, предупреждающая о налёте авиации. Люди вскочили с нар и побежали к выходу из бараков, и в этот момент на территорию лагеря упали бомбы. От прямого попадания разрушились три барака. Несколько бомб упали на землю, но не взорвались. Около сотни человек оказались убиты и ранены, в том числе три немецких солдата.

Пленных, взрослых и детей, заставили собирать трупы и раненых, а также откапывать засыпанных землёй. Это была страшная работа! Кругом валялись убитые, фрагменты тел, слышались стоны раненых. Немецких солдат увезли хоронить, а тела пленных закапывали прямо в выкопанные траншеи на территории лагеря. Легко раненных пленных оставили в лагере, тяжело раненных отправили в так называемую «русскую больницу», откуда они уже не вернулись.

Поздно вечером всех собрали на площади. Начальник лагеря сообщил: «Лагерь бомбили американские самолёты по заданию Сталина, который всех пленных из Советского Союза считает изменниками. Их по возвращению на Родину расстреливают или ссылают в Сибирь. Поэтому тем пленным, кто будет хорошо работать, Германия разрешит остаться на жительство в стране. Продолжайте усердно трудиться во имя великой Германии».