Михель Гавен - Заговор адмирала Страница 11

— Евреев в Венгрии около миллиона, они пользуются полной свободой, разгуливают по городам наравне с мадьярами, ходят в те же магазины, парикмахерские, а в это время мы бьемся над решением еврейской проблемы в Европе вот уже почти десять лет. Фюрер склонен расценивать такое отношение Хорти и его англофильской клики к нашим пожеланиям как откровенный саботаж. Венгрию надо взять под контроль, заставить нынешнее руководство подать в отставку, самого Хорти поместить под арест, а в стране создать новое правительство во главе хотя бы с Имреди. Основной камень преткновения — армия, — Геббельс помолчал, постукивая пальцами по столу. — Военные преданы Хорти, но если их разоружить, то можно решить проблему непокорной венгерской аристократии и будапештского еврейства, пригревшегося под крылышком хортистов. Не зря наш фюрер называет Венгрию «островком европейского еврейства». Хочу, чтобы всем было понятно — фюрер намерен удерживать Венгрию в качестве союзника при любых обстоятельствах, пусть даже с применением силы. Принято решение в начале марта пригласить Хорти на переговоры в Вену, а за то время, пока он будет отсутствовать, реализовать план «Маргарита».

При упоминании о плане «Маргарита» Кейтель, также сидевший за столом для совещаний, кивнул.

— Насколько я понимаю, к этому все готово, — продолжал Геббельс, — с участием вермахта, частей СС, — он бросил взгляд на Кальтенбруннера, который нервно что-то записывал, — румынских и словацких войск…

— Не слишком ли много шума, — неожиданно спросил Мюллер, прервав всеобщее подобострастное молчание, а Кейтель с возмущением посмотрел на наглеца, решившего перебивать Геббельса и ставить под сомнение целесообразность плана, который уже одобрен.

— Насчет Хорти, — уточнил Мюллер и вполоборота взглянул на одну из секретарш Геббельса, хорошенькую Эльзу Аккерман, протоколировавшую совещание.

Чтобы спрятать смущённую улыбку, Эльза низко наклонила голову, и светлые волнистые волосы челки, не скрепленные шпилькой, упали вперед.

— Много шума вредно. Венгры ведь любят адмирала, — как ни в чем не бывало продолжил Мюллер, словно не замечая недовольства Кейтеля. — Надо изобрести что-то поделикатней, что ли. Хотя бы прикрыться тем, что это не мы все придумали, а сам Хорти решил. Что он на все это согласен. Для венгров.

— Это не вам решать, — вскипел Риббентроп. — Вы вообще занимайтесь своими делами и не лезьте в политику, обергруппенфюрер. Вам поручен еврейский вопрос, вот и думайте о евреях.

— Да, Генрих, думайте о евреях, — поддержал его Геббельс. — В Будапеште вам предстоит много поработать. Фюрер хочет, чтобы был подготовлен список не менее чем на пятьсот-шестьсот человек, которые однозначно подлежат немедленному аресту. Это политические деятели, депутаты парламента, журналисты, профсоюзные лидеры. Все, кто хоть однажды посмел усомниться в правильности курса на союз с Германией, а уж тем более — критиковал нас. Они все должны быть интернированы в лагерь. Премьер Каллаи и граф Бетелен как главные инициаторы переговоров с англичанами — так же. Граф Эстерхази, этот приближенный Хорти и его давний друг ещё по имперским временам — его тоже не забудьте. Эрнст? — Геббельс обратился к Кальтенбруннеру. — Фюрер надеется на вас.

— Я понял. Мы все сделаем, — произнося это, Кальтенбруннер весь подобрался, будто приготовился маршировать. Его лицо, длинное, как лошадиная морда, ещё больше вытянулось, отчего шрам, пролегавший бороздой на левой щеке, разгладился и стал почти не виден.

— Хорошо, — Геббельс кивнул. — В том, чтобы сделать все руками самого Хорти, есть особая пикантность и резон, — он усмехнулся. — Это верно. Но неизвестно, согласится ли Хорти поставить подпись под заявлением о том, что согласен со всеми нашими действиями, даже если его на время арестовать в Вене и держать в изоляции от Каллаи и сподвижников. Он крепкий орешек, как нам известно. Но будем смотреть по обстоятельствам. Если Хорти согласится, то останется на своем посту. Англичанам это будет лишний щелчок по носу, но в то же время никакого влияния этот человек больше иметь не будет. Только ширма, такая красивая кукла — стареющий адмирал его величества в парадном мундире с орденами. Вся власть будет передана наместнику. Он будет назначен вместо нашего посла, как только вторжение состоится. Этот человек на самом деле будет контролировать страну, а также присматривать за Хорти, чтобы старик не рыпался. С кандидатурой фюрер определится позже. Де юре венгерская государственность будет соблюдена, а на деле вся власть будет принадлежать нам. Это самый лучший вариант, но если Хорти не согласится, — Геббельс кисло улыбнулся, развел руками, — он же стар. Никто не удивится, если через пару месяцев адмирал тихо отойдет в лучший мир, чтобы не мешаться. Правители и без него найдутся.

После совещания смешливая Эльза, собирая бумаги на столе, шепнула Мюллеру:

— Ты хорошо смотрелся. Шеф разозлился. А Риббентроп, так чуть не выскочил из костюма. Они тебе не забудут.

Мюллер только поморщился.

— Плевать, — тихо произнёс он. — Пусть поищут кого-то еще, чтобы бегать за уголовниками, тем более, когда большевики уже стоят у порога. Все хотят на приемах выступать, в белых перчатках, откуда и к нейтралам сбежать поближе. А с уголовников какой прок? С ними только прямо в лапы Сталина. Так что мне бояться нечего. Тошнит от их пустых речей. Нет, чтобы по делу и коротко.

Вдруг оба оглянулись, потому что за их спинами раздался громкий голос доктора Геббельса, обращавшегося к Кальтенбруннеру:

— Эрнст, как ты намерен поступить с Хорти, если он будет упорствовать? У тебя есть план?

— Отто кое-что придумал, — ответил Эрнст с грубоватым смешком. — Можно надавить на старика при помощи его родственников. Там остался этот мальчишка, младший сын Миклош. Если его похитить и некоторое время подержать где-нибудь в Дахау поблизости от крематория, этот дряхлый адмирал явно станет сговорчивее. Ведь один сын у него уже погиб. Он не захочет лишиться и второго.

— Подержать у крематория? — Эльза чуть не уронила бумаги на стол. — Сына регента Венгрии? О чем это они?

— Не суй в это свой нос, девочка. Это небезопасно, — Мюллер легонько шлёпнул папкой, которую держал в руках, по обтянутой узкой юбкой попе секретарши. — Неси документы, куда положено, а я разберусь. Не сомневайся. И держи язык за зубами. Поняла?

Эльза молча кивнула.

Когда Маренн вошла в артистическую фон Караяна, то Илона Хорти, как и ожидалось, уже была там. Графиня наклонила голову в приветствии и явно обрадовалась встрече, но ничего не сказала. Тогда Маренн вспомнила, что Илона считает её почти королевой, а ведь согласно придворному этикету начинать разговор должен именно монарх. Мало кому позволяется заговаривать с венценосной особой, не дожидаясь, пока та к нему обратится, поэтому пришлось следовать ритуалу, и Маренн произнесла первое, что пришло на ум:

— По-моему, сегодня концерт сложился весьма успешно, овации и просто дождь цветов с верхних ярусов. Не правда ли, фрау?

— Да, я совершенно согласна, — ответила Илона.

Фон Караян, окружённый поклонниками, сидел за туалетным столиком, и, чтобы привлечь внимание дирижера, Маренн положила на столик букет из одиннадцати роз нежного кремового оттенка:

— Маэстро, прошу принять скромный букет и слова восхищения от меня и моей дочери.

Фон Караян встал и, тряхнув роскошной шевелюрой, поцеловал новой гостье руку:

— Благодарю, фрау.

— Однако мне показалось, — продолжала Маренн, — сегодня оркестр играл увертюру чуть медленнее, чем, например, два года назад в Вене, или я ошибаюсь?

— Вы совершенно правильно заметили, — подтвердил дирижер с улыбкой. — Раньше я всегда убыстрял темп, ведь мне казалось, что Вагнер силен своим напором, магическим воздействием на публику. Я был уверен, что поступаю правильно, но мне говорили, что я нарушаю замысел автора. Теперь же я переменил мнение и говорю всем, что раньше я дирижировал, как пьяный, — фон Караян рассмеялся. — Вагнер теперь для меня олицетворение торжества духа. Я чувствую в нем человеческое тепло, высокий посыл и божественный свет, если хотите. Я понимаю его совершенно по-иному. В быстром темпе всего этого не передашь, и я исправляю теперь старые грехи. Надеюсь, что я двигаюсь в правильном направлении.

— Это гораздо более зрелый подход, — согласилась Маренн. — Я обратила внимание, что вы работаете не только над музыкальным исполнением, но и над всем спектаклем, этим мало кто занимается сейчас.

— Да, я думаю об общем впечатлении, которое производит мое выступление, — согласился маэстро. — Уделяю внимание освещению зала, хотя доктор Геббельс шутит, что лучше уж играть в полной темноте, и тогда публика точно получит сильные впечатления, — фон Караян улыбнулся. — Я же считаю, что посыл, заложенный в музыке, должен проявиться не только посредством музыкальных инструментов и исполнительского мастерства артистов, но и за счет зрительного эффекта.