Николай Томан - Разведчики Страница 11

— Знаешь, — заговорил Сергей после довольно длительной паузы, — нехорошо как-то получается у нас с графиком.

«Опять, значит, не решился Сережа…» — разочарованно подумала Анна. Однако ее удивил этот неожиданный разговор о графике, и она насторожилась.

— Я иду у тебя, да и у других диспетчеров, большей частью вне графика, — медленно, будто рассуждая вслух, продолжал Сергей, — и, конечно, путаю вам все диспетчерские планы.

Он помолчал немного, ожидая, не скажет ли чего-нибудь Анна, но она не отзывалась на его слова, все еще не понимая, к чему он клонит разговор. Не дождавшись вопроса, Сергей продолжал:

— Но я не могу идти по вашему графику. В нем запланирована остановка в Городище, а там профиль пути таков, что не возьмешь с места ни одного тяжеловесного состава. Этот участок можно брать такими поездами только с ходу. Тут «зеленая улица», которую вы мне обеспечиваете, совершенно необходима. Но, с другой стороны, это вносит разлад в систему движения на нашем участке дороги. «Зеленая улица» для меня ведь не предусмотрена графиком.

— Чего же ты хочешь, Сережа? — удивленно пожала плечами Анна.

— Я хорошо представляю себе, как вам трудно, — все так же спокойно продолжал Сергей, — и я хочу уточнить, в чем причина. Может быть, ты выскажешь свое мнение по этому поводу?

— Во-первых, это, конечно, результат неравномерности потока военных грузов, — ответила Анна, стараясь идти в ногу с Сергеем, который снова пошел быстрее.

— А во-вторых?

— Во-вторых, следствие разнобоя в работе машинистов. Ведь одни из вас водят поезда очень хорошо, на больших скоростях и без аварии в пути, другие посредственно, а третьи просто плохо. Надеюсь, ты не станешь возражать против этого? — с легкой усмешкой заметила Анна.

— Как же можно возражать против истины? — удивился Сергей. — Но не об этом сейчас речь. Пришло время и нам, паровозникам, и вам, движенцам, подумать над тем, как избавиться от этого разнобоя.

Привокзальная улица была совершенно темна. Из замаскированных окон не проникало на ее тротуары ни одного луча света, и от этого создавалось впечатление глубокой ночи, хотя на самом деле не было еще и девяти часов вечера. Сергей и Анна шли некоторое время молча, прислушиваясь к далекому, но все нарастающему шуму авиационного мотора. Когда самолет летел уже над их головами, Анна остановилась и, крепко сжав руку Сергея, спросила:

— Чей это, Сережа?

— Наш, по-моему, — ответил Сергей, всматриваясь в непроглядно черное небо, будто в нем можно было увидеть что-то. — У фашистского тон другой, ниже гораздо и какой-то охающий. А ты что, испугалась разве?

— Нет, мне не страшно, но неприятно как-то… — ответила Анна. — Вот когда я на дежурстве — совсем другое дело. Там некогда думать об этом, даже если бомбят. Тогда только одна мысль: вывести скорее поезда со станции, спасти военные грузы, санитарные поезда. В такие минуты всегда чувствуешь себя, как в строю, из которого ни шагу нельзя ступить ни вправо, ни влево, а только вперед, только против врага. — Помолчав, она вздохнула и спросила: — Когда же все-таки война кончится, Сережа?

В эту минуту властный диспетчер, беспрекословно распоряжавшийся поездами на своем участке, показался Сергею маленькой девочкой, которой вдруг стало страшно, что так долго идет война. Ему захотелось сказать что-нибудь утешительное, но нужных слов как-то не находилось, и он сказал только:

— Война кончится, Аня, когда мы победим.

— Не мастер ты говорить, Сережа! — тихо засмеялась Анна и добавила — А вот лекции твои большим успехом у машинистов пользуются. Даже отец похвалил тебя на днях, а ты ведь знаешь, что он не любит зря расточать комплименты.

— Хорошо, что ты о лектории вспомнила, — смущенно заметил Сергей, которому всегда как-то неловко было выслушивать похвалы по своему адресу. — Лекторий, по-моему, сыграл некоторую роль в последних успехах наших машинистов. Не пора ли из этого практические выводы сделать? Я полагаю, что пришло время пересмотреть ваш диспетчерский график.

— Мы уже подумываем об этом, — ответила Анна. — Зайдем, может быть, к нам, поговорим серьезнее? Да и с отцом посоветуемся. У старика ведь большой опыт за плечами.

Жизнь подсказывает майору решение

Майор Булавин был теперь занят одной мыслью: как скрыть от врага замысел советского командования. Не раз приходило на ум назойливое желание арестовать Гаевого, но майор всякий раз отвергал его. Арест Гаевого представлялся самым легким решением задачи, но это была линия наименьшего сопротивления, а Евгений Булавин по опыту знал, что она никогда не бывала надежной.

Ясным казалось пока только одно: нужно использовать во что бы то ни стало незнание вражеским агентом того, что все его действия находятся под контролем советской контрразведки.

Долго ходил сегодня Евгений Булавин по станции, наблюдая за отправкой поездов. Это не входило в его обязанности, но мысль работала четче, когда он прохаживался на свежем воздухе, наблюдая за слаженными действиями станционных рабочих. Особенно привлекали его осмотрщики. Молотками на длинных рукоятках постукивали они по ободам вагонных колес и стальным листам рессор, чутко прислушиваясь к звучанию металла. Работа их требовала изощренного слуха, способного по оттенкам звуков дрожащей стали угадывать неисправность ходовых частей и рессорного подвешивания вагонов с его сложной системой пружин и балансиров.

Тут же, рядом, трудились и другие осмотрщики, занимавшиеся автоматическими тормозами и тормозными передачами. Знал Булавин и их работу и работу пролаз-чиков, залезавших под вагоны для осмотра «подбрюшной» части, состоящей из балок, связей, болтов и гаек.

— Говорят, Максимыч, — услышал Булавин голос из-под вагонов, — бригада Семенова обязательство взяла: осматривать в смену три лишних состава.

— Не отстанем и мы от них, — отозвался рослый старик, заливая смазку в буксу — чугунную коробку с подшипниками вагонной оси.

— Если так пойдет дело, — засмеялся кто-то под вагоном, — нам просто составов не хватит.

— Не беспокойся, Василий, за паровозниками дело не станет. Они, по почину Сергея Доронина, с каждым днем все больше тяжеловесных поездов приводят.

«Выходит, что Доронин не только у паровозников популярен», — подумал Евгений Булавин, прислушиваясь к разговору.

Постояв еще немного возле осмотрщиков, готовивших поезд к отправке, он задумчиво зашагал по шпалам, пахнущим нефтью и креозотом, мимо длинных составов большегрузных вагонов, санитарных поездов, стрелочных будок и станционных постов. Раза два прошелся мимо депо и уже собрался возвратиться назад, как вдруг услышал знакомый голос, окликнувший его.

Булавин обернулся. Позади него, улыбаясь, стоял секретарь партийного комитета паровозного депо Иван Петрович Мельников, спрыгнувший с подножки маневрового паровоза.

— Мое почтение, товарищ майор, — весело сказал он, протягивая Булавину руку. — Давненько вы к нам не заглядывали.

— Здравствуйте, Иван Петрович, — обрадованно отозвался Булавин, пожимая крепкую, мускулистую руку Мельникова, сохранившую еще следы мозолей от рычагов управления паровозом.

Евгений Андреевич хорошо знал этого плотного, невысокого человека в кожаной куртке с форменными железнодорожными пуговицами: часто встречался с ним в райкоме партии, не раз заходил к нему в партийный комитет.

— А у нас тут интересные дела творятся! — возбужденно заговорил секретарь партийного комитета. — Движение тяжеловесников достигло уже такого размаха, что мы подумываем о сокращении паровозного парка процентов на тридцать пять — сорок. Неплохо ведь, а? Что вы на это скажете?

Булавин задумался. У него мелькнула вдруг заманчивая мысль.

— А что, если бы ваши машинисты, Иван Петрович, взяли бы на себя обязательство перевезти в полтора-два раза больше грузов, чем они возят сейчас? — спросил он, пытливо вглядываясь в серые глаза Мельникова.

Пока секретарь партийного комитета раздумывал, Булавин добавил:

— Это сейчас очень важно для фронта, Иван Петрович.

— Понимаю, Евгений Андреевич, — задумчиво ответил Мельников. — Сейчас все мысли у нас только о фронте. А что касается предложения вашего, то с народом нужно об этом потолковать. И, пожалуй, не с одними только машинистами. Постараюсь к завтрашнему дню поговорить кое с кем.

…В тот же день вечером Булавин зашел к Доронину на квартиру. Сергея дома не оказалось.

— Где бы мне разыскать его, Елена Николаевна? — спросил он мать Доронина.

— Не сказал он мне ничего, — ответила Елена Николаевна и добавила, улыбаясь: — Думается мне, однако, что у Рощиных.

«Это даже, пожалуй, к лучшему, — решил Булавин дорогой, направляясь к дому Рощиных. — Не мешает и с Петром Петровичем посоветоваться. Да ведь и дочка его, Анна Петровна, — лучший диспетчер на участке. Может быть, и она что-нибудь подскажет…»