Владимир Возовиков - Особое задание Страница 11

Вошли в высокий, густой лес. Разбитая дорога с глубокими колеями. Незастывшая густая грязь. Темень. Сильный ветер со снегом. Через час движения майор Шаповалов остановил колонну и приказал рассредоточить орудия на просеке в полной боевой готовности. Затем я вместе с другими офицерами выехал на командный пункт бригады, располагавшийся на опушке леса.

На КП, несмотря на поздний час, шла напряженная работа. В большой палатке, вокруг макета местности, собрались офицеры штаба бригады, командиры танковых, мотострелковых и минометного батальонов. Ждали прибытия командира 24-й гвардейской танковой бригады. Полковник Борисенко нетерпеливо поглядывал на часы — время очень дорого. «Что-то запаздывает Вениамин Павлович!» — «Ещё пять минут», — ответил майор Бочинский, однако Борисенко не успокаивался. Наконец послышался рокот мотора, лязг гусениц, а через минуту в палатку вошли трое танкистов в кожаных куртках и шлемах. Первый — это был командир танковой бригады, любимец корпуса гвардии полковник Рязанцев, — подошел к Борисенко и, чуть улыбнувшись, певуче заговорил: «Заждались, Григорий Яковлевич? Я был уверен, что вы используете эту ночку для атаки. Чувствую — не ошибся. Мы тоже готовы. Осталось только согласовать…»

Майор Кривопиша пригласил двух других танкистов садиться, и один из них — командир танка комбрига гвардии лейтенант Хазипов устроился рядом со мной. Мы тотчас познакомились, и он стал рассказывать мне о последних боях под Медеревом. Глаза его разгорелись, когда он рассказывал, как танковая рота под командованием старшего лейтенанта Иксара, ведя разведку, обнаружила в движении одиннадцать «тигров». Иксар пристроился им в хвост и, когда «тигры», одолевая подъем, стали хорошими мишенями, скомандовал: «Огонь!» Буквально за полминуты два «тигра» были сожжены и два разбиты. Рота не потеряла ни одной машины. Назип (так звали моего нового знакомца) смеялся и потирал руки, вспоминая этот бой…

— Пока лейтенанты знакомились и беседовали о боях, был принят план совместного наступления, — пояснил Рязанский. — Сводился он к тому, чтобы силами мотострелковых батальонов при поддержке танков и артиллерии овладеть опорным пунктом гитлеровцев — селом Вершацы, что в десяти километрах южнее Чигирина. Если гитлеровцы контратакуют танками, стремясь отсечь войска, захватившие село, — встретить их огнем артдивизиона гвардии капитана Деревянко и батареи противотанкового дивизиона Неверова. Связав фашистов таким образом, нанести сильный фланговый удар танками двадцать четвертой бригады, разгромить отступающего противника и на его плечах ворваться в Чигирин с юго-востока. В то же время танковый полк (тот самый, где начинал фронтовую службу Овчаренко) вместе с мотострелками, самоходной батареей СУ-восемьдесят пять и двумя батареями противотанкового дивизиона должен обойти Чигирин с запада. Это было особенно важно потому, что город с юга прикрывался сильными оборонительными позициями фашистов и атака могла захлебнуться.

Прощаясь, начальник политотдела 24-й бригады гвардии капитан Сербиченко и Хазипов пригласили Кривопишу и меня побывать у них в гостях. Мы согласились, и я с сожалением подумал, что едва ли у нас выпадет для этого время. С сожалением потому, что мне очень понравился Назип.

Часа за полтора до рассвета вся наша оперативная группа во главе с комбригом вышла на НП, спрятанный в самой кромке леса. Разбушевался ветер, он пронизывал меня до костей. Телефонисты поеживались над аппаратами в своих плащ-палатках. Пока вся радиосвязь — на прием. Гитлеровцы реже стали бросать осветительные ракеты, полагая, видимо, что опасное для нападения время ночи миновало. Майора Кривопишу то и дело вызывали к телефону — части бригады докладывали о готовности к атаке.

По телефонным проводам и радио улетела долгожданная команда, прошло томительных двадцать минут, но ничего не изменилось в расстилавшемся перед нами черном пространстве. «Режим» фашистских ракетчиков и дежурных пулеметчиков всё тот же. Нервничает полковник Михайленко. Наконец он обращается к комбригу: «Разрешите запросить комбатов, в чем дело». — «Не надо! Молчат — значит, всё идет нормально». Внезапно поведение немцев резко изменилось. В районе села Вершацы вспыхнули десятки осветительных ракет. Но бросали их гитлеровцы не в сторону фронта, а на фланги и даже в тыл своего расположения. Фейерверк быстро разросся, и вскоре над всем пространством от села Вершацы до Чигирина заполыхал трепетный, мертвенно-бледный свет. До нас донеслись удары орудий, пулеметная стрельба, разрывы мин. В Вершацах вспыхнули пожары. Командиры батальонов доложили, что им удалось внезапно окружить село и теперь они очищают его от гитлеровцев.

Наступило хмурое декабрьское утро. Последние фашисты, оборонявшие село, сдались в плен. Батальоны перестраивались для наступления на Чигирин. Вот прошли на запад танки нашего полка.

Предупреждение комбрига сбылось: на наш первый успех гитлеровцы ответили сильным огневым налетом и контратакой тридцати танков с пехотой. Вступили в бой артиллеристы капитана Деревянко. Они хорошо изучили повадки гитлеровских танкистов, знали, где у них в боевых порядках находятся командирские машины, и сосредоточенным огнем взводов, а иногда и батарей выбивали их в первую очередь. Немецкие солдаты — нечего греха таить — дерутся хорошо, но до тех пор, пока слышат своих офицеров. Стоит их голосам умолкнуть, как гитлеровцы теряют самообладание. Бить их тогда легче.

После первых залпов у гитлеровцев загорелись три танка. Когда гитлеровцы приблизились к позиции артиллеристов, по ним был дан залп дивизиона «катюш». Танки скрылись в смерче огня, дыма и грязи. Пехота противника побежала назад, танкисты тоже остановились, неловко развертываясь фронтом на восток, откуда их атаковали гвардейцы нашей 24-й танковой бригады. Таким образом, гитлеровцы подставили борта своих машин артиллеристам, и на поле поминутно вспыхивали новые факелы. Поняв наконец, в какую западню они попали, гитлеровцы спешно отошли, потеряв более половины машин.

Борисенко быстро повернулся к начальнику артиллерии майору Шаповалову: «Передайте Морозу — командиру дивизиона РС — огонь по мосту через реку Тясмин». Огненные трассы «катюш» пронеслись в сторону Чигирина, там, постепенно разрастаясь, поднялись разносимые ветром, багровые клубы огня и черного дыма.

Мимо НП провели в Иванковцы колонну пленных, взятых в селе Вершацы. Человек двести. Жалкое зрелище. В шинелях мышиного цвета с подоткнутыми за пояс полами, некоторые поверх шинелей натянули камуфлированные плащ-палатки. Все в ботинках. По колено налипла мокрая грязь. Летние фуражки-кепи с опущенными наушниками. Синие от холода лица. Некоторые дыханием согревают обнаженные руки. Взгляды трусливо-злобные. Смрадный запах от немытого тела, белья, обмундирования…

Кривопиша докладывает комбригу: «Танковый полк с батальонами Новикова и Петрикеева, преодолевая возрастающее сопротивление противника, ведет бой в семи километрах юго-западнее Чигирина. 24-я танковая бригада, преследуя отходящего противника, контратакована шестьюдесятью танками гитлеровцев и сейчас ведет бой с ними юго-восточнее Чигирина. Видимо, товарищ гвардии полковник, и Чигирин надо брать ночью. По ночам нам больше везет». — «Всё до поры до времени, — хмурится Борисенко. — Однако срок выполнения задачи истекает. Надо что-то придумать… Если „хозяин“ согласится перекантовать Рязанцева на наш левый фланг, Чигирин к завтрашнему утру будет наш!» — «Я тоже так думаю», — ответил Кривопиша. «А вы что скажете?» — обратился Борисенко к начальнику политотдела бригады гвардии подполковнику Дмитриеву. «Видите ли, Григорий Яковлевич, Чигирин, конечно, орешек крепкий. Но раскусить его можно, если избежать фронтальных атак. Слабое место Чигирина — западная окраина, туда и бить надо. Лучше ночью — Михаил Дмитриевич прав. Меньше потерь, да и гитлеровцы ночью неуверенней себя чувствуют. Офицеры политотдела в любую минуту пойдут в батальоны готовить людей на штурм этой крепости. Тут же почти родина Богдана Хмельницкого, орденом которого награждены многие офицеры бригады. Взять город — дело нашей чести!»

Разговор командира и начальника политотдела бригады был прерван довольно шумным появлением на НП генерала Ермакова, майора Москвина и других офицеров штаба корпуса. Выслушав доклад Борисенко, Ермаков протянул ему какую-то бумагу, дал прочесть и сказал: «Свой боевой участок сегодня с наступлением темноты сдадите стрелковой дивизии. Заместитель командира дивизии со мной — познакомьтесь. К двадцати одному часу бригада должна быть готова к маршу. Вот карта-приказ». Ермаков, Борисенко и Москвин, склонясь над картой, заговорили вполголоса…

— Новый приказ, который получила бригада, был вызван самим ходом наступления, — говорил Рязанский. — Передовые части нашего соединения и соседней, пятьдесят второй армии глубоко вклинились в оборону противника, в результате в ней образовался выступ, обращенный в нашу сторону. В центре основания этого выступа оказалось историческое местечко Каменка, связанное с деятельностью декабристов. Если бы сходящимися ударами с севера и юга в направлении Каменки удалось окружить гитлеровцев, мог бы образоваться изрядный «котел». Всё зависело от быстроты действий, и бригада должна была совершить марш от села Вершацы на север в направлении Ефимовка, Заломье, Красноселье, Омельгород, лес Нерубайка, откуда нанести удар на Каменку. Навстречу нам в направлении Смела, Каменка готовились наступать соединения пятьдесят второй армии…