Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы Страница 12

— Надо отдохнуть, — сказал Приходько и опустился на землю.

— А может, дойдем? — спросил я. — До Здолбунова рукой подать, скоро наступит рассвет, а ты — отдохнем.

— Нет, у меня ноги подкашиваются. Хоть полчаса, а надо посидеть.

— Ну что ж, ладно. — И я приземлился рядом с Колей.

Метрах в десяти от нас проходила ровная лента дороги. Прошло минут десять, и за дорогой послышался громкий собачий лай, а по земле забегал желтый луч прожектора.

— Сюда, Коля! — тихо сказал я, и мы сползли в ров, тянувшийся к лесу.

Что бы это могло быть? Я осторожно подполз к самой обочине и приподнял голову. Первое, что бросилось мне в глаза, была колючая проволока. «Лагерь военнопленных», — мелькнула мысль. Я возвратился к Приходько и предложил ему немедленно отползать по рву назад. Но он и слушать об этом не хотел.

— Я буду лежать, пока не придут немцы. А тогда покажу им, кто такие советские партизаны!

Коля вытащил гранаты, вставил в них запалы, достал наган (кстати, другого пистолета он вообще не признавал) и приготовился к бою.

Немцы долго прощупывали прожекторами местность, выпустили несколько пулеметных очередей, но, когда собаки перестали лаять, все вокруг замерло.

Мы вынуждены были свернуть с дороги и пойти обходным путем, сделав крюк еще километров пять. На рассвете добрались до Здолбунова, на окраине города нашли дом, где жила Колина сестра Анастасия, и легонько постучали в окно.

— Кто там?

— Свои.

— Кто свои?

— Открой, Настя, это я, Коля.

— Боже мой! Откуда ты взялся? — воскликнула женщина.

— Не шуми, открывай быстрее!

В Ровно, у брата Ивана, Николай уже был, но приказал ему о своем появлении никому не рассказывать. Поэтому сестра и не знала, что Коля живой и в партизанах. Его появление в это осеннее утро в Здолбунове было для Анастасии Тарасовны как гром среди ясного неба.

Муж ее — Михаил Шмерега — работал слесарем в паровозном депо. Его брат Сергей — там же, столяром. Дом на улице Ивана Франко, 2, куда мы пришли, принадлежал обоим братьям — честным, справедливым, трудолюбивым людям.

Михаил в 1917 году, когда в России свершилась социалистическая революция, принимал участие в забастовках и демонстрациях, за что преследовался польской дефензивой. Себя и младшего брата он называл людьми «пролетарского происхождения».

— Кайзеровских солдат я еще с гражданской войны запомнил, — сказал Михаил, — я их хорошо знаю, проклятых швабов.

Нашему приходу братья обрадовались. Они не стали расспрашивать о цели визита, так как видели, что мы неимоверно устали, ноги у нас опухли, у Коли до крови были стерты пальцы и пятки.

— Накорми, Настя, ребят, и пусть ложатся отдыхать, после обо всем поговорим, — сказал жене Михаил.

Мы напились парного молока и растянулись на мягкой перине, заснув богатырским сном. Проснулись утром следующего дня и никак не могли поверить, что проспали целые сутки.

— Загляну в комнату, — рассказывала Настя, — а вы все спите. Даже испугалась. Говорю своему Михаилу: «Давай позовем доктора, может, они заболели». А он: «Ничего с ними не случится, отоспятся хорошо и встанут. Я тоже, когда был молодым, мог по целым суткам спать».

Когда мы рассказали братьям о цели нашего прихода, Михаил, подумав немного, сказал:

— Никаких других квартир искать не надо. Этот дом в вашем распоряжении. Ты, Сергей, полезешь на чердак и сделаешь люк в верхнем настиле. Там можно будет спрятать все, что угодно.

Шмереги были, как говорится, мастерами на все руки. Строя дом, они сделали двойной потолок (чтоб теплее было), и теперь пространство между верхним и нижним перекрытиями можно было использовать для хранения оружия и взрывчатки.

Сергей сам выразил желание «заведовать» складом.

— Хорошо, ребята, что вы к нам пришли, — сказал он. — Как-то даже на душе легче стало, что наша берет.

Увидев мой ТТ, он с завистью сказал:

— Вот бы мне такой.

И удивился, услышав от меня:

— Считайте, что с этой минуты он ваш.

— Ты, братец, делай то, что тебе ребята скажут, — вмешался в разговор Михаил. — А когда идешь к девчатам (Сергей еще был холост), пистолет может беды натворить. Если же тебе очень хочется быть вооруженным, носи с собой камень. Еще в семнадцатом году булыжник был оружием пролетариата.

Михаил Шмерега прошел суровую школу жизни и хорошо ориентировался в политической обстановке. Он никогда не спешил с выводами, у него всегда было свое мнение и разумные предложения. Своих сил он никогда не переоценивал и, если чувствовал, что не сможет выполнить порученное задание, откровенно об этом говорил. Он регулярно читал националистическую газету «Волынь», выходившую в Ровно под редакцией изменника Уласа Самчука.

— А ну, что там Улас пишет? — говорил Михаил, разворачивая «Волынь». — Ага, снова сбито много большевистских самолетов под Сталинградом. Наверно, немцам туго приходится. Читаю я эту газету и думаю: «Уж если брешете, то хоть меру знайте». Каждый день они сообщают, что немцы уничтожают по нескольку сотен советских самолетов. Вот я думаю: «А откуда же эти самолеты берутся?» Нет, нас не проведешь. Народ не верит этой брехне.

В Здолбунове мы разыскали Дмитрия Красноголовца, товарища Коли Приходько. До войны он работал в железнодорожной милиции, был членом партии. Эвакуироваться не успел. Спрятав оружие и партийный билет, Дмитрий открыл швейную мастерскую и начал обдумывать план организации подполья на станции Здолбунов. Он пользовался большим авторитетом у работников депо и других железнодорожных служб. Когда мы рассказали ему о наших намерениях, он с радостью предложил свои услуги.

— Мы уже кое-что сделали, — сказал он. — Люди у нас надежные и готовы выполнить любые задания.

Позднее мы познакомились с Петром Бойко, работавшим в кооперации, Аврамом Владимировичем Ивановым, бывшим учителем, а во время оккупации рабочим станции, и с другими товарищами, которые стали ядром здолбуновского подполья.

Еще до знакомства с нами эти товарищи устраивали диверсии на железной дороге: разбирали рельсы, выводили из строя поворотный круг, подбрасывали в уголь взрывчатку, сыпали в буксы железнодорожных вагонов песок…

Припоминаю разговор с Ивановым:

— Мы хотим, чтобы вы работали в подполье.

— Давно ждал, что кто-нибудь да появится.

— Вам придется быть связным между подпольной группой и партизанским отрядом.

— Согласен.

— Но имейте в виду, работа очень опасная.

— Знаю, именно поэтому готов ее выполнить.

— Обдумайте хорошенько наше предложение и завтра дайте ответ.

— Мне нечего обдумывать. Я уже давно все решил. Сразу, как только эти гады ступили на нашу землю. Честный человек не имеет права сидеть сложа руки. Надо бороться. Я русский! Я — Иванов! А это говорит о многом.

Петр Бойко регулярно снабжал нас немецкими журналами и газетами. Михаил Шмерега, через которого они попадали к нам, недовольно бурчал:

— Не понимаю, зачем вам этот хлам? Кто его будет читать?

А Николай Иванович Кузнецов, который самым тщательным образом перечитывал каждый журнал и каждую газету, не раз недосчитывался нескольких пачек этого «хлама». Настя разжигала ими плиту.

Тяжело, невероятно тяжело жилось людям на оккупированной земле. У Михаила с Анастасией было двое детей, а Сергей содержал старого отца и сестру. Как их всех было прокормить?

Работая в депо слесарем, Михаил делал зажигалки, светильники (ламп тогда невозможно было достать), жестяные кружки, лейки, ведра. Все это Настя носила по деревням и обменивала на продукты. А случалось, встретит ее полицай и все отберет.

Мы помогали своим людям всем, чем могли, но все равно нередко им приходилось туговато. Вспоминается, как зимой сорок третьего я целую неделю жил у Шмерег. Все деньги вышли, и достать их негде. Вообще денег у нас хватало. Мы даже боялись их брать помногу, а то кто-нибудь заметит пачку марок и, чего доброго, еще вздумает ограбить. Лучше брать больше гранат, чем денег, — было нашим девизом. Но деньги у нас не переводились. Только на этот раз связь с отрядом оборвалась: целую неделю шли облавы, и приходилось отсиживаться на квартире.

Шмереги держали козу, которая давала в день не больше литра молока. Для двоих детей его едва хватало. Я не знал об этом и однажды выпил за завтраком большую кружку. Проснулись дети и стали просить молока. Я спросил Настю:

— Почему вы им не дадите?

— А где я его возьму? — ответила женщина. — Пусть подождут до обеда. Подою козу, тогда дам.

— Пойдите на базар и купите.

Настя ничего не ответила. Позже я догадался, что в доме не было ни копейки. Совестно стало, что эта женщина оторвала от детей последнюю кружку молока и дала его мне. И муж на работу пошел без завтрака, и дети остались голодными.