Сергей Андрющенко - Начинали мы на Славутиче... Страница 12

Так же смело действовал и коммунист лейтенант П. М. Ганюшин, командир артиллерийского взвода того же дивизиона. Он мастерски командовал своими двумя расчетами, которые только за одни сутки боя уничтожили два орудия противника, два танка, миномет и до двух взводов пехоты.

Когда после артподготовки фашисты ринулись вперед, Ганюшин проявил завидную выдержку. Он приказал подпустить противника вплотную. Очень трудно для бойцов это сделать: видишь ведь, что враг приближается, но уничтожить его пока не можешь — запрещает приказ. Какие же крепкие нервы нужно иметь в такой ситуации!

Гитлеровцы приблизились метров на двести пятьдесят. Были уже отчетливо видны даже их лица. И тогда орудия по команде Ганюшина ударили по фашистам картечью. В цепях немцев сразу же образовались бреши, и они, не выдержав, залегли. Понятно, что пушки взвода были засечены противником, и он тотчас же открыл ответный огонь. Но буквально минутой раньше Ганюшин приказал сменить позицию. Удары вражеских снарядов не принесли батарейцам никакого урона. Когда же фашисты снова поднялись в атаку, взвод встретил их меткими выстрелами, а затем снова быстро переместился на другое место.

Много лет спустя после войны меня разыскал оставшийся в живых боец взвода Ганюшина Иван Александрович Куклик и рассказал подробно о том бое и своем командире. Отбивая очередную, уже пятую за день атаку гитлеровцев, взвод потерял одно орудие вместе с расчетом. Возле другого осталось всего три человека. Кончались снаряды. Связи с комбатом не было. И тогда Петр Михайлович Ганюшин сказал заряжающему Куклику:

— Вот что, Иван, ты подал заявление в партию. Можешь доказать сейчас, что достоин быть среди тех, чье место впереди. Трудно под обстрелом преодолеть открытое пространство, но надо! Доберись до НП и доложи капитану Донскому, какое у нас положение. Требуются снаряды, в как можно быстрее!

Куклик выполнил задание командира, но когда вернулся обратно, то увидел, что орудие разбито и вокруг ни души. Тяжело раненного командира боец нашел неподалеку в воронке. Лейтенант Ганюшин истекал кровью, но был еще жив. Открыв глаза и узнав красноармейца, он сказал:

— Напиши домой, как все случилось. Из Сергеевска я. Адрес в кармане гимнастерки. — Собравшись с последними силами, Ганюшин прошептал: — Мы тут еще одну атаку отбили. Не прошли, гады!..

Это были его последние слова. Похоронили Петра Михайловича в деревне Селище. Память о мужественном артиллеристе бережно хранят на его родине. В клубе интернациональной дружбы Куйбышевского пединститута, где он учился до войны и откуда в 1942 году ушел добровольцем на фронт, создан стенд, посвященный Герою Советского Союза Петру Михайловичу Ганюшину.

Так же отважно сражались воины и других взводов 106-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона, которым командовал опытный и бесстрашный артиллерист капитан К. В. Садовников. По указанию подполковника А. П. Свинцицкого он много раз менял огневые позиции батарей. Маневренность артиллерии обеспечивала ей высокую живучесть, а ее меткая стрельба давала нам возможность прочно держаться на плацдарме.

Шесть раз кряду поднимались гитлеровцы в атаку против подразделений 117-го стрелкового полка, но так и не смогли продвинуться вперед.

Усилился вражеский артобстрел. Вокруг наблюдательного пункта дивизии начали рваться снаряды. Один из них врезался в косогор метрах в тридцати от нас. Начподив Фролов опасливо покосился в ту сторону, недовольно проворчал:

— Нащупывают, гады!

Мы с ним стояли в щели неподалеку от своего блиндажа. Отсюда просматривались позиции полка Бастеева, окутанные дымом разрывов: на них как раз в этот момент надвигались фашистские танки.

В небе снова появились «юнкерсы» и начали пикировать на плацдарм. Послышался свист бомб.

— Двухсотпятидесятикилограммовки бросают, — заметил Александр Иванович, прислушиваясь. — И рвутся все ближе и ближе. Идем-ка в блиндаж от греха подальше. — Он потянул меня за рукав.

Взрыв, ухнувший неподалеку, заставил нас ускорить шаги. Последние метры мы уже бежали. Не успели спуститься по ступенькам вниз, как рвануло совсем близко. А следующая бомба, как потом установили, упала в пяти метрах от стены блиндажа. Меня швырнуло в одну сторону, Фролова — в другую. Я упал и потерял сознание. Блиндаж был разрушен, а нас с начальником политотдела засыпало землей. Хорошо, что неподалеку оказались саперы и связисты. Не успел рассеяться дым от разрыва, как они бросились к нам и стали раскапывать землю. Я очнулся первым. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови, а все тело болело так, словно его долго били палками.

— Контузия и ушибы, — услышал я как бы издали голос врача.

Мне сделали укол, и я окончательно пришел в себя. Через несколько минут очнулся и Фролов.

— Считай, счастливо отделались, — проговорил он хрипло.

— В медсанбат бы вас, — нерешительно сказал врач, понимая, насколько нереальна эта затея: днем плацдарм покинуть было нельзя. А, главное, кругом кипел бой, и им нужно было руководить.

Через полчаса мы с начальником политотдела снова включились в работу. Кругом все так же рвались снаряды, но на командном пункте каждый продолжал заниматься своим делом. Командующий артиллерией подполковник Свинцицкий уточнял у разведчиков цели, которые следовало подавить в первую очередь. Начальник связи майор Дроздов инструктировал телефонистов, уходящих на линии. По-прежнему неторопливо наносил обстановку на карту Н. Д. Фролов, оказавшийся теперь в двух ролях: он возглавлял штаб дивизии, но и обязанности начальника оперативного отделения с него никто не снимал. В эти напряженные дни Николай Данилович показал себя отличным оператором. Он постоянно был в курсе всех событий, имел под рукой необходимые для принятия решения данные, мог в любой момент сказать, где находятся части, чем они занимаются, какова их боеспособность. Фролов твердо проводил в жизнь принятые мною решения, а когда требовалось, то и сам проявлял инициативу.

Напряжение боя нарастало. Теперь уже фашисты яростно атаковали и полк И. В. Бастеева, занимавший южные и юго-западные скаты высоты 175,9. Это был самый центр нашего участка плацдарма. И гитлеровцы, конечно, понимали, что, прорвись они тут к Днепру, плацдарм разрежется на две части. А захват очень выгодной в тактическом отношении возвышенности позволит потом врагу беспрепятственно простреливать наши боевые порядки. Знали это и мы. Поэтому и наблюдательный пункт дивизии, и значительная часть приданной нам артиллерии были расположены здесь.

В этот день в окопах 89-го стрелкового неоднократно побывали начальник политотдела, я, мои заместители. Наведывались к ним и работники штаба корпуса. Им, так же как и офицерам управления дивизии, нередко приходилось организовывать бой непосредственно в стрелковых ротах. Хорошо помню, как работник оперативного отдела штакора капитан В. Е. Салогубов дважды водил в контратаку одну из наших рот, которая каждый раз отбрасывала наступающего противника на исходное положение. Отличился в тот день и старший инструктор политотдела корпуса майор Федор Иванович Смирнов. Когда на одном из участков немцам удалось вклиниться в расположение полка, он собрал оставшихся в живых бойцов и дерзкой контратакой восстановил положение. Сам Смирнов был в этом бою тяжело ранен.

Надо отдать должное политработникам. Они личным примером воодушевляли бойцов на ратные подвиги. Я уже рассказывал о многих из них, в том числе и о парторге 89-го стрелкового полка старшем политруке И. Ф. Живодере, который одним из первых высадился на западном берегу Днепра. Отличился Иван Фомич и в памятный день 2 октября. Я был свидетелем его подвига.

Позицию сильно поредевшего батальона атаковало До четырех рот пехоты в сопровождении пятнадцати танков и САУ. Комбат был ранен в бедро и не мог двигаться, хотя по-прежнему руководил боем. Пехоту противника воины отсекли от танков и прижали к земле. Четыре вражеские машины они подбили еще на подходе к позициям батальона, две подожгли в непосредственной близости от окопов артиллеристы. Затем батальон поднялся в контратаку. И возглавил ее Иван Фомич Живодер. Местами возникали рукопашные стычки. Он все время оставался в гуще боя и лично уничтожил трех гитлеровцев.

Особенно тяжелое положение в этот момент создалось на участке 225-го полка, оседлавшего северные скаты высоты 175,9. Здесь фашисты бросили на узком участке фронта 25 танков и значительные силы пехоты. Основной удар пришелся по 1-му батальону, где в строю оставалось очень мало бойцов, причем многие из них были ранены. Командир батальона старший лейтенант И. П. Занеженков приказал отсекать пехоту от танков и пропускать их через окопы. И тогда в ход пошли гранаты.

Прорвавшиеся через боевые порядки батальона машины были встречены артиллеристами. Орудия прямой наводки били по ним с минимальных дистанций, чтобы наверняка поражать цели. Один тяжелый танк зашел во фланг батарее. До крайнего орудия оставалось метров сто семьдесят. Все мы, видя, как развиваются события неподалеку от наблюдательного пункта, замерли. Еще минута, и танк, ворвавшись на огневую позицию, уничтожит пушку. У артиллеристов практически не оставалось времени. И все же они не дрогнули, быстро развернули орудие. Наводчик приник к панораме, подпустил танк еще ближе и выстрелил наверняка. Машина загорелась, но обращать на нее внимание было некогда. Артиллерист перенес огонь на другие цели и вскоре подбил еще один танк. После боя я узнал имя героя. Это был сержант Суран Гегамович Аветесян. За свой подвиг он был награжден орденом Отечественной войны I степени.