Алексей Кирносов - Ни дня без победы! Повесть о маршале Говорове Страница 12

Стреляя из пушки, понимаешь, какая это страшная сила — артиллерия.

— Если здесь такое пекло, так грохочет и опаляет лицо пороховыми газами, каково же приходится там, где рвутся снаряды, — сказал сам себе Леонид. — Недаром сказано, что артиллерия решает исход войны…

После восемнадцатого выстрела раздалась команда «отбой».

— Наконец-то, — сказал Коля. Лицо его было испачкано смазкой, и струйки пота проложили по грязи светлые дорожки. — Сейчас поедем в Высоцкое отдыхать.

Но отдыхать поехали не в Высоцкое, а к опушке леса, где уже дымила полевая кухня.

Накормив лошадей и привязав их крепко к деревьям, юнкера сами поели, построили из веток шалаши, развели костры и, закутавшись в лошадиные попоны, повалились спать.

— Неужели на войне всегда такие условия? — спросил Коля у ротмистра.

— Условия умышленно созданы худшие, чем могут встретиться на войне, — сказал жизнерадостный ротмистр, шевеля усами. — На войне будет легче. Что-то за грязью не разобрать, побледнели вы, юнкер, или нет?

— Виноват, ваше благородие, умыться негде.

— А снег на что? Вы солдат или мимоза в портянках? Берите пример с брата: сияет, будто в молоке искупался.

— С брата пример брать трудно, — покачал головой Коля. — Он у нас с детства какой-то… несгибаемый.

Не успели юнкера выспаться, снова раздался сигнал боевой тревоги. И сразу послышалась стрельба орудий первой батареи. Пурга прекратилась, и позиции «противника» на отдалённой горке хорошо были видны. «Вражеские» болванки, взметая тучи снежной пыли, теперь падали слева.

Мгновенно запрягли лошадей, галопом выехали на указанную ротмистром позицию, привели орудия в боевое положение и открыли стрельбу. С наступлением темноты «война» прекратилась. Снова подъехали к полевым кухням, покормили лошадей и поужинали сами.

Оказалось, что провиантмейстер привёз палатки, так что на ночь устроились, в общем, удобно. На каждый взвод, состоящий из расчётов двух орудий, досталось по две палатки. Назначили три смены ночных часовых у лошадей. Леониду досталась вторая смена, с двух до пяти. Ночью он проснулся от пробиравшегося под шинель холода, подоткнул полы и хотел спать дальше, но какая-то неясная тревога прогнала сон. Он встал, подошёл к ночному фонарю и посмотрел на часы: они показывали без десяти три.

— А ведь уже моя смена, — сказал себе Леонид, не подумав сперва ничего плохого. — Отчего часовой меня не будит? Жалеет, что ли, или время проворонил…

Леонид быстро надел шинель, подпоясался и вышел из палатки.

Часового у навеса он не обнаружил, лошадей тоже — ни одной! И орудийные, и повозочные, и даже лошадь командира взвода исчезли. Леонид услышал сдавленный хрип, прошёл несколько шагов и увидел извивающееся тело. Это дёргался связанный часовой, которого он должен был сменить. Рот его был плотно заткнут тряпкой. Леонид бросился вперёд и освободил часового.

Развязанный часовой, знакомый Леонида студент-технолог Петя Балакин, сидел на снегу и растирал занемевшие в верёвках кисти рук. Он поел немного снегу и стал говорить, хрипя, сдавленным голосом:

— Это же не разведчики, это бандиты! Разбойники! Ирокезы собачьи! Набросились из-за дерева, связали: ты, мол, убит! Я говорю: «Это не по правилам, и вы скоты после этого, ведь люди устали, целый день война шла, а вы…» Так они окрысились, как тигры, и рот мне заткнули. Отвязали лошадей и скрылись в лесу. Но одного я узнал, он из первой батареи, из второго взвода, университетский. Вернёмся в училище, я этого так не оставлю. Прямо в лицо скажу ему, что он непорядочный человек и…

— Обожди, Петя, — перебил его Леонид. — Говоришь, из второго взвода? Значит, второй взвод в разведке. Это же адрес! Пойдём отобьём лошадей.

— Что вы, Леонид, шагать в такую даль, по снегу, да ещё, как вы выражаетесь, отбивать…

— А ты захотел попасть на гауптвахту? Ведь небось спал на посту? Не отпирайся, спал. А за сон на посту хорошо, если гауптвахтой отделаешься. Скорее всего в солдаты отправят без всяких разговоров.

— В солдаты я не хочу, — помотал головой Петя Балакин.

— Тогда пошагали, — хлопнул его Леонид по спине. — Всё равно здесь нам охранять уже нечего.

Почти час шли они по снегу до деревни, где расположилась первая батарея. Ползком пробрались мимо караульного поста, а в деревне пошли уже не таясь. Лиц в темноте было не разобрать, а форма у всех одинаковая. Спросили у встретившегося незнакомого юнкера, где разместился второй взвод. Тот показал избу.

— Знаете, Говоров, — сказал Петя Балакин, — я даже рад, что так случилось. Мне ужасно интересно! Мы в самом деле с вами как ирокезы. Идём красть лошадей у бледнолицых.

— Только не издавайте боевой клич, — сказал Леонид.

В направлении хлева около избы второго взвода снег был перетоптан лошадиными копытами.

— Ясно, — проговорил Леонид. — Там наши голуби…

— Может, я переговорю с часовым, — сказал Петя Балакин, — и он их мирно отпустит?

— Исключено, — возразил Леонид. — Часового придётся снять. И более того…

— Убить?! — сдавленно вскрикнул Петя.

— Тихо! — Леонид сжал его руку. — На учениях никого нарочно не убивают. Часового мы свяжем, завернём в попону и доставим к своим.

— Ой, как интересно! — сказал Петя Балакин. — А как мы это сделаем?

— В общем, так, — сказал Леонид. — Ты подойдёшь к нему и спросишь, сколько времени. Я подберусь сзади, наброшусь и повалю. Твоё дело — у поваленного связать руки и ноги ремнями. Потом забьём ему в рот кляп, чтоб не орал.

— Б-р-р-р… — поёжился Петя Балакин. — Как по-настоящему!

— А тебя связывали понарошку?

— Тоже по-настоящему, — вздохнул Петя. — Очень больно и противно.

— Вот так и мы с ними. Потом идём в хлев, всех лошадей берём в связку, на двух передних садимся и скачем к своим. Вот тут можешь издать боевой клич ирокезов.

— А часового? — напомнил мстительный Петя Балакин.

— Привяжем к одной из лошадей. Остановись здесь. Через пять минут, не таясь, свободно, можно чуть-чуть пошатываясь, подойти к часовому… До встречи над поверженным!

Леонид обогнул хлев сзади и замер в тени у стены, дожидаясь, пока Петя Балакин подойдёт и завяжет разговор.

Всё получилось так, как было задумано.

Петя подошёл к часовому и спросил, сколько времени.

— Да около пяти уже, — сказал часовой. — Постой-ка… А ты разве будешь не Балакин из второй батареи?

— Не, я не Балакин буду, я Курочкин, — смущённо сказал Петя.

Тут Леонид и набросился на часового сзади, понимая, что до провала операции остался один миг. По лицу Пети было видно даже в полутьме, что никакой он не Курочкин, а самый настоящий Балакин. Бдительного юнкера повалили, связали и заткнули рот овчинной рукавицей. Втащили в хлев, а взяв лошадей (и своих и чужих вместе) на связку, посадили на спину одной лошади и привязали к ней. Вывели лошадей из хлева почти бесшумно, а потом вскочили на двух своих, поставленных впереди, и с криком и свистом помчались по «вражеской» деревне. Конечно, если бы «противник» имел возможность стрелять, ничего бы не вышло, а тут юнкера и офицеры, выскакивающие из домов, могли только грозить кулаками.

— А-а-а-а-а-а! — кричал «по-индейски» Петя Балакин.

Выскочили в поле, смяв караульный пост на краю деревни. Погони можно было уже не опасаться — пока очухаются, пока оседлают сонных лошадей… Подъехали к пленному, развязали ему руки и освободили рот.

— Ребята, вы только потом скажите, что я отбивался. И вас было пятеро, а? — попросил пленный.

— Это меня связывали пятеро ваших! — сказал Петя. — А тебя я, можно сказать, один захватил!

— Ладно, скажем, что мы тебя мешком по голове стукнули, — сказал Леонид. — Лишили сознания.

— От мешка сознания не лишишься, — возразил пленный.

— В мешке кирпич лежал, — сказал Леонид.

И всё-таки Пете Балакину дали десять суток гауптвахты за сон на посту.

3. КАК ПОНИМАТЬ ИНТЕРЕСЫ ОТЕЧЕСТВА

Крепок каменный забор, а слухи о забастовках на заводах, о брожении умов в казармах Петроградского гарнизона, об очередях у продуктовых лавок проникали в Константиновское училище. Поговаривали, что из Архангельска доставили четыреста двадцать пулемётов и разместили их на чердаках домов на перекрёстках улиц.

Спрашивается, зачем?

Возвращавшиеся из увольнения приносили новости:

— Господа! Подумайте только: всеобщая забастовка!

— На улицах я сам видел баррикады!

— Казаки стреляли в толпу!

— На Литейном сто человек убито!

— Куда царь смотрит?

— Царь сидит в Могилёве и думает, что он на фронте.

— Что же будет?!

— Не волнуйтесь, господа, для нас будет самое спокойное место: фронтовые окопы.