Александр Бондаренко - Ночная диверсия Страница 12

Чаще других в салоне появляется капитан Пауль Вольф. С пунктуальностью, так свойственной немцам, он приходит ровно в семь, за час до закрытия парикмахерской. Поздоровавшись со всеми, погружается в чтение журналов, изредка нетерпеливо посматривая на молоденькую мастерицу Лену. Эльза Штрекке внимательно наблюдает за ним. Пауль Вольф почти никогда не принимает участия в разговорах офицеров, его явно коробят плоские остроты товарищей. Сидит, молчит, ждет, пока освободится Леночка. Только в ее кресло и садится. А Лена, работая, то и дело бросает на него лукавые взгляды.

Это невысокая, стройная девушка. Ее короткая, под мальчика, прическа открывает высокую белую шею, которая почти сливается с белоснежным халатом. Озорное, подвижное лицо все время светится милой улыбкой. Девушка очень молода, но работает быстро, аккуратно, со вкусом. Набрасывая салфетку, говорит:

— Господин капитан, вы же преотлично выбриты, да и прическа у вас безукоризненная.

Он смущенно проводит по подбородку ладонью.

— До завтра отрастет,

А потом, встав с кресла, долго осматривает себя в зеркале, смахивает с мундира несуществующие пылинки, медленно расплачивается, тайком посматривает на часы. Если до восьми часов еще далеко, Пауль Вольф прогуливается на противоположной стороне улицы, посматривая на двери салона. Ровно в восемь парикмахерская закрывается. Капитан догоняет Лену, несмело вышагивает с ней рядом. Идут молча или перебрасываются малозначащими словами. Чем ближе Леночкин дом, тем беспокойнее лицо капитана.

— Лена, нельзя же так. Вы мне разрешаете проводить вас только до калитки. Ни к себе не приглашаете, ни пойти никуда со мной не хотите. Лена, давайте сегодня хотя бы прогуляемся по городу. У меня как раз свободный вечер.

— Нет, нет. Сегодня не могу. Мама чувствует себя плохо. Может быть, в другой раз. — И видя, каким расстроенным становится его лицо, кладет ладонь на рукав мундира. — Не сердитесь, Пауль. Я вижу, вы порядочный человек. Не чета вашим товарищам. Вы так прекрасно освоили наш язык. У меня почему-то такое впечатление, что учили вы его не для того, чтобы стать захватчиком. Ведь правда, нельзя изучать язык другого народа, не познавая его культуру, его обычаи, его историю и мировоззрение, — продолжает девушка. — И, по-моему, нельзя не питать симпатии и уважения к тому народу, чей язык учили. Разве я не права? Я с удовольствием воспользовалась бы вашим предложением, но сегодня я действительно занята. У нас еще много времени впереди, Пауль.

И она уходит.

Пауль Вольф смотрит ей вслед до тех пор, пока каблуки Лениных туфель не простучат по ступенькам крыльца и не хлопнет дверь. Потом закуривает и медленно идет обратно.

Иногда в парикмахерскую заходит оберст фон Говивиан. Небрежно ответив на приветствия притихших офицеров, он направляется к конторке.

Вот и сейчас, поцеловав Эльзе руку, Карл Говивиан кивком головы разрешает офицерам сесть.

— Не желаете ли проведать супруга? — спрашивает он Эльзу.- Завтра утром я лечу туда. В самолете найдется свободное местечко и для вас,

«Неужели ловушка?» — мелькнуло в голове Ольги. Уж очень совпадало ее намерение с предложением Говивиана. Нет, вряд ли. Если бы он догадывался о чем-нибудь, то не церемонился бы с нею.

— О, господин оберст, вы просто чародей. Умеете читать чужие мысли. Я как раз хотела спросить у вас, не предвидится ли какая оказия, чтобы побывать у мужа. Вы опасный человек. Этак вы можете проникнуть в самые сокровенные мысли. — И она лукаво погрозила ему пальчиком.

В глазах Карла фон Говивиана на миг мелькнул огонек. Он невольно пробежал взглядом по фигуре Ольги, как бы ощупывая ее плечи, грудь, ноги. Но в следующий момент глаза его выражали только почтение.

Ольга, смутившись, присела за кассой.

— Я очень благодарна вам, господин оберст, за приглашение и с удовольствием им воспользуюсь.

— И прекрасно. Завтра к семи часам утра я пришлю за вами машину.

…Лена Сазонова не обманывала Пауля Вольфа, ссылаясь на болезнь матери. Последние дни старушка совсем расхворалась. Лена приходила домой и не знала, за что хвататься. Нужно приготовить ужин, согреть матери воду, повозиться с ней. А сегодня Лена спешила особенно. В половине девятого ей нужно быть у Андрея Михайловича.

Через полчаса картошка была готова. Ароматные, хорошо прожаренные в сале ломтики так аппетитно пахли, что Лена невольно глотнула слюну. Ужасно хотелось есть, но, взглянув на часы, она поняла — не успеет. Подвинув столик к постели больной, попросила:

— Не сердись, мамочка, я скоро вернусь, мне нужно…

Беги, беги, дочка, только будь осторожна. Боюсь я за тебя. Уж очень в опасное дело ты попала.

— Ничего, мамуля! Все будет в порядке. Ты же знаешь, иначе нельзя, иначе не могу.

…Когда вошла Лена, Андрей Михайлович и Глеб Феликсович ужинали. Перехватив взгляд девушки, брошенный на стол, Андрей Михайлович пригласил:

— Садись, дочка, поужинай с нами.

Лена це заставила повторять приглашение дважды.

С хрустом уничтожая малосольные огурцы, она ухитрялась болтать о всяких пустяках.

— Да покушай ты по-человечески, потом наговоришься, — сказал Витковский.

Андрей Михайлович не опасался встречаться с Вит-ковским у себя на квартире. Наоборот, он считал, что нужно это делать открыто, даже подчеркнуто открыто.

О том, что они долгие годы работали вместе, для немцев не было секретом. Сейчас оба работают в одном отделе. Вполне естественно, что встречаются часто.

Не могли вызвать подозрения и посещения Леной квартиры Самойленко. Как-никак — она племянница Глеба Феликсовича. Что же здесь удивительного, если она пришла к дяде?

После ужина мужчины закурили.

— Ну, а теперь, Леночка, рассказывай.

Лена сразу стала серьезной. Стараясь не упустить ни одной мелочи, она пересказала весь разговор оберста Говивиана с Эльзой Штрекке.

— О чем говорят офицеры?

Лена рассказала и это.

— Молодец! Память у тебя хорошая, уж никак не скажешь — «девичья». Теперь о капитане Вольфе. Постарайся, Лена, чтобы он и впредь не терял надежды встретиться с тобой наедине. Только не зарывайся, с этими людьми шутки плохие.

Самолет быстро набирал высоту. Ольга, не отрываясь, глядела в небольшое смотровое окно. Под плоскостями, подернутый легкой голубоватой дымкой, медленно таял приморский город. Словно огромная топографическая карта, далеко, насколько хватало глаз, простиралась родная земля. Реки и речушки. Долины, горы и предгорья. И море.

Летела Ольга не впервые. Но сейчас, как и всегда в воздухе, она испытывала такое чувство, как будто у нее у самой выросли крылья и она парит, парит…

Так было и в тот день, когда она поехала на аэродром с отцом. Как давно это было! И не по времени, нет. Просто между тем днем и этим многое легло.

Тот день был летним, погожим, солнечным. Группа спортсменов-парашютистов должна была совершить групповой прыжок. Втиснувшись в переполненный кузов аэродромовской машины, Ольга сразу же включилась в возбужденно-приподнятый, пересыпанный шутками разговор. Каждому, кому хотя бы раз приходилось прыгать с парашютом, знакомо это состояние, когда за шуткой стараешься припрятать непрошеную тревогу. Рубан в общий разговор не вмешивался, сидел, чуть улыбаясь, наблюдая за дочерью.

Перед самой посадкой в самолет Ольга подошла к нему. В комбинезоне с двумя парашютами, основным и запасным, она казалась неуклюжей, как медвежонок.

— Папа, ты знаешь, я даже не подозревала, что я такая трусиха. И прыгаю не первый раз, а страшно.

— Ничего, Оленька, ты у меня дивчина храбрая, все будет отлично…

— О, госпожа Эльза совсем задумалась. О чем, если это не секрет?

И Ольга вновь поймала на себе липкий ощупывающий взгляд Говивиана.

— Вы уже однажды доказали мне, что можете читать чужие мысли. Постарайтесь сделать это и сейчас.

Оберст самодовольно усмехнулся.

— Постараюсь. Но на сей раз боюсь ошибиться. Ведь вы летите к мужу, и мысли ваши уже там.

— Как знать?

И между ними завязался разговор, полный недомолвок и намеков.

К концу пути оберст Карл фон Говивиан был окончательно покорен владелицей салона-парикмахерской Эльзой Штрекке.

На аэродроме его уже ждала машина.

— Разрешите вас отвезти домой. Кстати, и вашего супруга буду рад видеть. Ведь мы старые знакомые.

— Нет! Лучше подбросьте меня до центра. Мне еще нужно кое-куда зайти. А вечером, если сможете, приходите к нам ужинать, Отто будет очень рад.

Глава пятая

Мрачный, дождливый рассвет пугливо пробивался сквозь законченные, в густой панцирной сетке, оконца. Старший лейтенант Рубан через прикрытые веки наблюдал, как штубендинст — старший полубарака, пристроившись у коптилки, давит вшей, извлекая их одну за другой из складок воротника и рукавов.