Анатолий Маркуша - Нет Страница 12

2) Служебную характеристику.

3) Автобиографию с фотокарточкой.

Проситься на должность летчика-испытателя не советую, лучше предлагайте себя кандидатом в группу подготовки летчиков-испытателей. Я звонил Бородину, он сказал, что набор начнется скоро..

Вас, конечно, интересует, каковы шансы попасть? Думаю, есть.

Перед тем как станете писать рапорт, еще раз взвесьте как следует все. Кое в чем, судя по Вашему письму, Вы, Антон Андреевич, сильно заблуждаетесь. Летчики-испытатели «делают биографии» не только в воздухе, но и на земле. Напрасно вы полагаете, что в нашей невоенной организации налаживать отношения с начальством проще, чем у Вас в армии. Не уверен. Совсем даже не уверен.

Проверьте, как у Вас с терпением. Много ли? Летчику-испытателю надо много. Очень много.

Признайтесь самому себе, любите ли вы учиться. У нас Вам придется постоянно, ежедневно и всю решительно жизнь что-то изучать, узнавать, чем-то овладевать. Командирская учеба в части покажется Вам тут детским садом.

Оцените свою принципиальность. Профессиональную принципиальность. Летчику-испытателю даже с малым изъяном в этой области — смерть.

Мне очень жаль, что я не могу сейчас написать Вам более обстоятельно. Во всяком случае, советую еще и еще подумать. Любить летную работу естественно для каждого летающего человека. Это условие необходимое, но еще далеко не достаточное для того, кто идет в испытатели.

Если по трезвому размышлению Вы направите рапорт, то сразу же садитесь за учебники и основательно повторяйте курс наук. На приемных экзаменах Бородин совершенно беспощаден. Он всегда был и остается сторонником высокоинтеллектуальной школы подготовки летчиков-испытателей. Учтите, что кавалерийская лихость абсолютно не в его характере и не в его принципах.

Покончив с письмом, Виктор Михайлович лег.

Спать не хотелось, но спать надо было, и он заснул, заставив себя подчиниться необходимости. О предстоящем полете больше не думал, и беспокойные сны его не мучили.

Будильник прозвонил ровно в пять.

Минут сорок Виктор Михайлович пропадал на балконе — растягивал амортизаторы, заменявшие ему покупные эспандеры, сгибался, разгибался — ломал тело. Принял душ. В начале седьмого позавтракал, не замечая, что ест, и выехал на аэродром.

Ехал Хабаров быстро, стараясь не думать ни о чем постороннем. Прислушиваясь к мотору, определил: когда резко нажимаешь на акселератор, постукивают клапаны. И тут же решил: в воскресенье надо будет заняться, подрегулировать.

На старте все было готово. Не спеша переоделся, сверил часы, еще раз заглянул в наколенный планшет, где весь предстоящий полет был расписан на длинный ряд последовательных операций.

К Хабарову подошел ведущий.

— Все проверено, Виктор Михайлович, все в порядке.

— Хорошо, — сказал летчик, — иду.

Он уселся в кабине, пристегнулся привязными ремнями к сиденью и начал готовиться к взлету. Бросил взгляд слева направо: осмотрел приборы, все было нормально. Проверил положение тумблеров, рычагов, кранов, переключателей, все было нормально. И тогда Хабаров нажал на кнопку включения радиопередатчика:

— Акробат-один, Акробат-один, Акробат-один, я — Гайка, как слышите, проверка связи.

— Гайка, я — Акробат-один, слышу вас отлично.

— Понял вас, Акробат-один, понял.

Хабаров защелкал тумблерами левой панели — включил автоматы защиты. Мысленно он называл тумблер, включал и тут же проверял, правильно ли включил. Через минуту доложил»

— Акробат-один, я — Гайка, к запуску готов. И земля мгновенно откликнулась:

— Гайка, я — Акробат-один, вас понял. Запускайте основной.

— Понял, запускаю, — сказал летчик и нажал на кнопку стартера.

Хабаров слышал, как набираются обороты, слышал, как стартовый движок вошел в зацепление с главным валом двигателя, он заметил, как ожили и поползли прочь от нулей стрелочки контрольных приборов. Потом в двигателе появился новый звук — низкий, урчащий — это турбина набирала обороты. И вот уже за спиной у него засвистело. Хабаров посмотрел на приборы и понял: основной двигатель заработал.

Плавно перемещая рычаг управления двигателем, он не сводил глаз со счетчика оборотов и контрольного термометра. Гул, нарастал. Двигатель выходил на взлетный режим.

— Акробат-один, я — Гайка. Двигатель на взлетном, все в порядке.

— Понял вас, Гайка. Давай форсаж.

— Даю.

Обвальный грохот потряс стартовую площадку. Форсаж включился.

— Я — Гайка, есть форсаж. Все в порядке.

— Понял. Давай взлетный, Гайка. — Есть взлетный, — сказал летчик и большим пальцем правой руки нажал красную кнопку на ручке управления. В этот же момент левой рукой он пустил стрелку секундомера бортовых часов.

Вжавшись подошвами в рифленчатые ножные педали, упираясь левой рукой в специально приваренную к борту скобу, он, косил глазом на секундомер и ждал, ждал, пока пройдут сто секунд, пока сработают все автоматические цепи и грохнет ракетный двигатель.

Секунды прыгали медленно. Левая рука начала затекать.

Восемьдесят секунд отсчитала стрелка, девяносто… девяносто пять…

— Ну! — сам себе сказал Хабаров, но ничего не случилось: ревел основной двигатель, сгорало топливо, мелко подрагивала установка, а ракетный двигатель молчал.

Прошло сто восемьдесят секунд.

— Акробат-один, я — Гайка, стартовый не запустился, выключаю основной, — сказал Хабаров. И земля разрешила выключать.

Стало тихо. Хабаров сидел расслабленный и все еще смотрел на бессмысленно бегущую стрелку секундомера. Потом он расстегнул замок привязных ремней, откинул сдвижную часть фонаря и начал приподниматься в кабине. И тут земля рявкнула:

— Гайка, назад, сидите… Полный цикл выключения — три минуты двадцать.

Он усмехнулся. Теперь, когда основной двигатель был уже вырублен, полный цикл срабатывания автоматических цепей его мало занимал — если б вдруг ракетный ускоритель все-таки включился, его, как котенка, выплюнуло бы с направляющих и приложило всем весом машины о землю. Но спорить Хабаров не стал, послушно опустился в пилотское кресло, досидел до полных трех с половиной минут и только тогда вылез:

Виктор Михайлович отошел от установки, лег на траву и, медленно покуривая сигарету, стал глядеть в небо.

Все время его тревожили фиксаторы рулей — ну-ка не сработают, не отключатся в положенный момент, и он останется на неуправляемой машине без высоты, а подвел ракетный двигатель. Этого он никак не ждал.

Небо было блеклое и спокойное.

Хабаров бросил сигарету и вернулся к установке: надо было узнать, что же все-таки случилось.

Машину облепили техники, и первое, что услышал Хабаров, приблизившись к самолету, срывающийся на фальцет голос ведущего:

— К чертовой матери таких работничков. Судить за это надо!

Седой грузный электрик, чуть заикаясь, пытался возражать:

— Кто ж его знал… отошел разъем… сами видите… Сто раз не отходил, а тут на… как назло…

— Не знаю, не знаю, не знаю, отошел разъем или его вообще не подключили. Докажи, что подключил…

— Ну зачем же так?.. Отошел — ясно…

— А мне неясно. Понимаешь — неясно! Хабаров тронул ведущего за плечо:

— Чего вы так волнуетесь? Я не кричу, а вам чего кричать? Разъем вполне мог отойти. В принципе на него надо будет поставить легкую пружинную контрочку, а сейчас хорошо бы раздобыть простую аптекарскую резинку. Зафиксируем очень просто.

И ведущий сразу успокоился.

— Мне перед вами, Виктор Михайлович, совестно. Столько мурыжили вас и из-за такого, извините, г… еще и фальстарт устроили. Черт знает что.

— Бывает, — сказал Хабаров, — пусть дозаправляют машину, прихватывают разъемную колодку резинкой, и мы сейчас все повторим.

И снова был запуск, и тревожный голос земли отвечал на его запросы; и снова бежала стрелка секундомера, и немели ноги, вжатые в рифленчатые педали, и весь он, напряженный, неестественно скованный, ждал рывка, грохота, удара…

И рывок оказался мягче, и грохота он почти не заметил. Машина метнулась по рельсам-направляющим, быстро-быстро набрала скорость и уже схватилась за воздух, и помчалась вперед и вверх, и ему показалось, будто он услышал два последовательных тихих щелчка: освободился стопор элеронов и руля высоты. Летчик ощутил: ручка управления ожила, сделалась пружинистой и послушной. Он с облегчением вздохнул и принял самолет от умнейших, тончайших, совершеннейших, но все-таки чужих ему автоматов в свои руки. Собственно, на этом испытание было закончено. Дальше последовал самый обычный, самый будничный полет, завершившийся нормальной посадкой.

Закончился первый полет. Но вся программа заняла еще много времени. Хабаров выполнил шестнадцать взлетов со стартовой установки. Он исследовал возможность подъема с меньшими и большими углами, выработал методику действий для летчиков, которым еще только предстояло занять его место, тщательно проанализировал и оценил работу всех автоматических устройств.