Пак Голь - Отечество Страница 12

Сверлили мозг слова Ен Хена о том, что завтра враги доберутся до шахты, войдут в поселок. Любыми средствами надо вырваться. Но как?

Тхэ Ха не сомкнул глаз до утра. Малейший шорох снаружи — и он припадал к стене. Отчетливо доносились мерные шаги солдат. Несколько раз раздавались выстрелы, и тогда с радостью и надеждой он замирал у стены: «А вдруг наши?» Но стрельба затихала. Регулярно курсировали патрули, иногда урчал мотор автомобиля. Но по этим отдельным, отрывочным звукам трудно было составить полную картину происходившего за стенами склада. Он усиленно охранялся. Да и случись малейшее происшествие — рядом контора завода, забитая вражескими солдатами.

До рассвета Тхэ Ха не сомкнул глаз, прикидывая в уме, как бы выбраться на волю. Под утро в склад привели еще двух арестованных, рабочих шестой мастерской, расположенной на полпути от шахты к заводу. Они услышали стрельбу в районе завода и захотели посмотреть, что там творится. Здесь их схватили.

— В каком направлении они наступают?—спросил их Тхэ Ха.

— К шахте. Их около двухсот человек. Впереди шел лисынмановец из службы безопасности, за ним несколько здоровенных верзил. По всей видимости, американцы.

— Где они тебя встретили?

— Мы не успели пройти и пять ли от мастерской. А теперь они уже далеко…

— …Неважно получается, — в тяжелом раздумье Тхэ Ха опустил голову. — Несомненно, отряду самообороны не справиться с двумястами врагов, если они атакуют поселок. У рабочих не то оружие. Всего одна винтовка, да и та старая, японская, образца 1938 года. А остальное — ручные самодельные гранаты.

— Не стоит унывать. В поселке есть кое-какие силенки. Наши просто так не дадутся в руки,—Ен Хену хотелось подбодрить Тхэ Ха.

— Силенки? Что можно сделать самодельными гранатами?…

— Не так мало. Как говорится, даже если небо обрушится, и то можно найти пути к спасению. У нас не такое безнадежное положение, будем держаться. Не забывай, что мы — члены партии, — продолжал Ен Хен.

«Да, — с горечью подумал Тхэ Ха, — надо было отправляться пораньше, тогда бы успел. Эх!…»

Рассвело, и слабый луч солнца пробился через вентиляционное отверстие. Оно слишком мало. Тхэ Ха потерял последнюю надежду. Солнечный луч все ниже скользил по бетонированной стене, упал на пол, а враги все еще никак не давали о себе знать. Зашло солнце.

На следующее утро в склад вошел щуплый солдат, уже знакомый Тхэ Ха, и стал по одиночке выкликать арестованных. Тхэ Ха вызвали пятым. Солдат сразу узнал его, долго оглядывал диким взглядом, затем приставил дуло винтовки к его спине. Двое лисынмановцев схватили Тхэ Ха и крепко связали ему руки. Так поступали с каждым арестованным. На дворе светило ослепительное солнце. Назойливо жужжала стрекоза над головами людей со скрученными назад руками, точно выбирала место, где бы ей сесть, но вдруг испуганно взмывала вверх.

— Пошли!—приказал наконец щуплый солдат, когда последнего арестованного — рабочего мастерской — вывели из склада и скрутили ему руки. Солдат шел впереди, двое лисынмановцев с винтовками наперевес замыкали колонну. По дороге никто не проронил ни слова, будто воды в рот набрали. Только щуплый вояка пронзительно орал иногда, подгоняя арестованных.

Когда они достигли дома «старого борова», было уже за полдень. Из-за поворота был виден дом Тхэ Ха. От этого еще сильнее защемило сердце, он до рези в глазах всматривался в дом. Ворота распахнуты настежь, но ни одного человека во дворе не было видно. Нельзя понять, что же стало с жителями шахтерского поселка. Лишь гулкое эхо винтовочной пальбы отдавалось в душе Тхэ Ха приятной мелодией.

На бывшем посту отряда самообороны поселка теперь стояли лисынмановцы в касках и с винтовками наперевес. Когда перебрались по камням через ручей и обогнули скалу, взору открылись до боли привычные строения шахты. Тхэ Ха заметил брошенные в беспорядке инструменты, вагонетки. Будто над поселком и шахтой пронесся ураган, все расшвырял, покорежил. Ни одного рабочего, ни женщины или ребенка не видно на улице, дома заколочены. Только кое-где истошно лаяли собаки, напоминая, что здесь еще недавно жизнь текла своим чередом. Вдруг послышался громкий плач женщины. Тхэ Ха подумал о матери и невольно оглянулся в сторону своего дома. Отсюда можно было различить, что дверь закрыта. «Что с матерью? Ушла? Хотя бы все было благополучно…» — и он еще раз оглянулся на дверь родного дома, но там по-прежнему было тихо — никаких признаков жизни.

Навстречу по шоссе двигалось с полсотни вражеских солдат. Издали они производили внушительное впечатление, поблескивая касками. Но когда поравнялись, то Тхэ Ха обратил внимание на их разношерстное обмундирование. Некоторые в новых гимнастерках цвета хаки, другие — в старых, линялых, кто в сапогах, кто в ботинках с обмотками. Иные даже в деревенских комусинах. Даже оружие неодинаково — карабины, автоматы, а то и простые винтовки старого образца. Никак не скажешь, что это отряд регулярной армии. Скорее всего, это кучка солдат, измотанных боями, собранных вместе из разбитых подразделений. И только каски у солдат одинаковые, новенькие.

Тхэ Ха впервые увидел южнокорейских солдат. Ну разве же это вояки?

Около рабочей столовой отряд остановился, и солдаты поспешили внутрь помещения. Столовая и шахтерский магазин, продовольственный склад и здание поликлиники — все превратилось в казармы. Рамы без стекол, многие двери сорваны с петель. У входа — горы пустых консервных банок. Ветер носил по земле птичьи перья. На помойных ямах чернели стаи ворон. Да и весь поселок напоминал двор бойни или поле сражения.

Арестованных подвели к помещению столовой. Из окон высунулись солдаты, злорадно посмеиваясь.

— Уже пожаловали?—жуя бутерброд, спросил офицер.

— Немного задержались, господин лейтенант, — поспешно ответил щуплый солдат-конвоир и снял фуражку. Лицо его тут же расплылось в виноватой улыбке.

— Никто не удрал? И этот здесь, что хотел взорвать мост? Красный ублюдок! — со злобой проговорил лейтенант, засовывая в рот остаток бутерброда. Он скрылся и вскоре пинком ноги распахнул дверь столовой.

— Вот он,—щуплый конвоир указал на Тхэ Ха.

Лейтенант подскочил к Тхэ Ха, с размаху ударил его в лицо. Юноша едва удержался на ногах. Тогда лисынмановец вытащил из кобуры пистолет и стал тыкать им в грудь Тхэ Ха. Тот отступил несколько шагов назад, стиснул зубы и в упор ненавидящим взглядом смотрел на своего мучителя. Мелькнула мысль, что лейтенант как раз и есть тот, которого позавчера вечером он столь удачно угостил кулаком.

— Я покажу тебе, как поднимать на нас руку! — С этими словами лисынмановский офицер в приступе ярости сильно пнул юношу кованым сапогом. Черные круги поплыли перед глазами, вдруг закачалась земля, и все же Тхэ Ха устоял.

— А вы что разинули рты!—закричал лейтенант на двух солдат. Один из них щелкнул затвором, но офицер выхватил у него винтовку и принялся прикладом избивать Тхэ Ха. Юноша упал, а озверевший лейтенант все не оставлял свою жертву.

— Ублюдок!… Если бы тебя не захотел допросить господин Уоттон, ты бы отсюда отправился к праотцам, — сквозь зубы процедил лейтенант, направляясь в столовую. Конвоиры подхватили Тхэ Ха с земли и поставили на ноги.

— Ну-ну, нечего притворяться!—проворчал один из солдат.

Тхэ Ха поволокли к зданию бывшей поликлиники.

Дверь хирургического кабинета раскрыта настежь, но там ни больных, ни сестер, ни врачей. По полу разбросаны пачки ваты, бинты, инструменты. Стекла шкафов разбиты. Пол и операционный стол в кровавых пятнах.

В кабинете было трое: два лисынмановца и один иностранец в новеньком обмундировании, с тоненькими усиками. Словно уличный торговец, он показывал на оборудование кабинета, с ухмылкой что-то говорил.

Лисынмановцы удобно расположились в операционных креслах.

— Честь имею… — низко поклонился щуплый конвоир.

Тхэ Ха вздрогнул, когда из кабинета в коридор вышел высокий мужчина в черных роговых очках, чуть-чуть сутулый. Незнакомец играл пистолетом, точно ожидал нападения. Можно было подумать, что это занятие ему доставляет огромное удовольствие. Тхэ Ха показалось, что это как раз и есть тот американский советник, о котором говорил только что лейтенант. И он не ошибся. Уоттон был цветущего здоровья, хотя уже в годах, на пальцах блестели перстни. «Вот раздеть этого долговязого, точь-в-точь был бы похож на мокрого гуся», — мелькнула озорная мысль у Тхэ Ха. Пахнул ветерок, и из открытой двери донесся запах гари.

— Сколько коммунистов схватили?—хлопнув по плечу конвоира, спросил американец.

— Это я организовал засаду, господин старший лейтенант, — поклонился щуплый солдат.

— О, ты храбрец!

— Среди них есть опасный красный, — откозырял солдат.

— Те, кто с севера, — все опасные коммунисты, — снова снисходительно потрепал солдата по плечу американец. Он произнес эти слова как бы невзначай, но они заставили насторожиться солдата. Он был тоже с севера, но искал случая заслужить доверие американского офицера, старался угодить ему с первого дня, когда тот появился в их подразделении. У американского советника был всегда свой взгляд на вещи, и это беспокоило солдата. Уж что он для него ни делал, чтобы не прослыть красным, заслужить доверие. «Мистеру» нравились ценные вещи, и он доставал их ему. Но все напрасно. Советник был слишком подозрительным и недоверчивым и чуть что не упускал случая намекнуть солдату о его прошлом, пригрозить. Щуплый конвоир побаивался американца и в душе недолюбливал его.