Игорь Болгарин - Чужая луна Страница 12

Прочтя это послание Деникина и слезное письмо Драгомирова, Врангель принял для себя единственное решение: отказаться от столь лестного предложения. Он уже тогда был обуреваем мрачными предчувствиями в успехе этой борьбы.

Но случились события, которые повлияли на решение Врангеля. Русский посол в Константинополе сообщил тогда Врангелю, что англичане подготовили ультиматум британского правительства. В нем Деникину с дипломатической вежливостью указывалось, что он устал и должен уступить свое место другому. В случае, если он откажется подчиниться, британское правительство прекращает ему поддержку и какую бы то ни было помощь.

Собственно, этот оскорбительный ультиматум оказал решающее значение на решение Врангеля. 22 марта 1920 года английский дредноут «Эмпериор оф Индия» с Врангелем на борту прибыл из Константинополя и бросил якорь на севастопольском рейде.

И вот снова этот же Константинополь, а между мартом и октябрем двадцатого бесконечные бои, потери и разочарования. И уже не он, а Деникин, сидя в тепле и покое, наблюдает за тем, как бесславно закатывается звезда барона Врангеля.

Деникин испил чашу позора раньше, ему предстояло сейчас.

Если и мог Врангель себя чем-то утешить, то только тем, что он покинул Россию, сохранив ее армию от полного уничтожения. Он верил, заставлял себя верить в то, что это еще не конец, что довольно скоро, весной или уж, в крайнем случае, летом, он еще ступит на святую для каждого русского брусчатку Севастополя.

Капитан «Генерала Корнилова» попрощался с лоцманом, как водится, рассчитавшись с ним и вручив полагающийся пакет с российскими подарками. И лоцманский катер вскоре снова заторопился назад, в устье Босфора, к деревушке Анадолу Каваи за новой партией российских судов.

К вечеру лоцманский катер сделал еще несколько ходок. Потрепанные недавним штормом суда, они, как цыплята к наседке, со всех сторон жались к «Генералу Корнилову». На многих их них были подняты отчаянные сигналы «Просим о помощи! Еды и воды!», «Терпим голод!», «Воды!».

Вместе с вошедшими в залив судами на «Корнилов» вернулись генерал Кутепов и адмирал Кедров. Последние двое суток они находились на крейсере «Кагул» и оказывали помощь терпящим бедствие судам эскадры.

К утру в заливе Мод уже стало тесно, и адмирал Кедров стал направлять вновь прибывающие суда на стоянку к Принцевым островам Бюйюкада и Бургузада.

Когда совсем рассвело, вокруг стоящих на якорях российских судов началось настоящее грабительское торжище. Прознав о бедственном положении, от дачных строений к судам устремились десятки лодок с пронырливыми негоциантами. Они плавали между судами, предлагая людям лепешки, жареную рыбу, куски баранины, грозди винограда и фиников, инжир, рахат-лукум и другие восточные сладости.

Изголодавшиеся люди снимали с себя последнее: кольца, серьги, кулоны, браслеты.

На громкие выкрики бесцеремонных спекулянтов из каюты на палубу вышел Слащёв. Несколько лодок обступили «Тверь», и торгаши, подобно пиратам, берущим судно на абордаж, пытались забраться на нижнюю палубу. Это у них не всегда получалось. И тогда в ход пошли веревки. Процедура была предельно простая. Коротко договорившись о товаре, покупатели опускали на веревке вниз серьги, часы или золотое кольцо, и тут же наверх поднимался пакет с жареным мясом или несколько гроздей винограда.

Наглый толстый турок в малиновой феске медленно продвигался вдоль борта «Твери» и время от времени выкрикивал, рекламируя свой товар:

— Миясо, миясо! Карашо миясо! — и, поднимая жирными руками жареную баранину, подносил ее ко рту, отрывал мощными зубами кусок и смачно жевал. Проглотив, снова принимался кричать: — Миясо, миясо!

Неподалеку от Слащёва свесился через палубное ограждение крупный, высокого роста незнакомый ему генерал-лейтенант и пытался торговаться с турком:

— Что ты хочешь за мясо, фармазон! — густым басом обратился он к турку.

— Миясо! Карашо! — откликнулся турок.

— Ну, и давай его сюда!

Здесь же, рядом с генералом, стояла уже знакомая Слащёву дородная дама в своей неизменной горностаевой накидке и с белой пушистой собачкой на поводке.

«Генерал Соболевский» — вспомнил Слащёв встречу с этой дамой в коридоре парохода. И собачку вспомнил, кажется, ее зовут Зизи?

— Ну, сколько хочешь? Мани? — продолжал торговаться генерал.

— Кароши мани! Доллар карашо! Фунт карашо!

— Я ж не американец. Где я тебе возьму доллар? — сказал генерал.

— Франк карашо! Лира, динар драхма можно!

Знал бы он, этот наглый торгаш, что прибывшие сюда пароходами из Крыма русские были почти нищими. Во всяком случае, тех денег, которые бы интересовали турецких торгашей, у них не было. Царские кредитные билеты не были обеспечены никакими государственными ценностями, поскольку уже не было даже самого государства, и стали обычными фантиками, представляющими интерес разве что для нумизматов. Лишь те, кто сумел в последние дни перед эвакуацией нажиться награбленным, вступали в сделки с турецкими торгашами.

— Нету у меня франков! И драхм я никогда в глаза не видел! Как же мы с тобой, турок, договоримся? — оценив взглядом лежащие на дне лодки продукты, генерал с досадой обернулся к жене, приказал: — Сними, Глаша, чего-нибудь с пальцев!

— Ты с ума сошел, Алекс! Это же бриллианты!

— Да ладно тебе! Не скаредничай! — обозлился на жену генерал. — Жрать охота! Снимай! Не то я свои золотые часы ему спущу!

Мадам Соболевская начала послушно снимать с пальца кольцо. Она хорошо знала своего мужа, и поэтому искренне пыталась снять хотя бы одно кольцо. Она слюнявила пальцы и изо всей силы пыталась что-то сделать, но тщетно.

— Ну, быстрее! Быстрее! — нетерпеливо ворчал генерал.

— Не получается! — едва ли не со слезами на глазах простонала мадам Соболевская.

— Ну, и хрен с тобой! — генерал решительно полез в карман и извлек оттуда часы. Они заиграли на утреннем солнце золотыми отблесками. Он привязал часы к веревке и опустил их вниз, достаточно низко, чтобы турок мог хорошо рассмотреть товар, но не настолько, чтобы мог взять в руки.

— Ну, что хорошие часики?

— Карош! Карош! — затанцевал в лодке турок от предвкушения такой добычи. — Тавай-тавай!

— Не торопись! Отдаешь все, что в лодке!

— Тавай-тавай!

— «Давай-давай!». Понял, фармазон, что хорошие часики? То-то же! Значит так, ты мне все, что в лодке, а я тебе часы! Договорились?

— Карош, карош!

Генерал пониже опустил часы. Турок молниеносно оценил их и тут же торопливо спрятал в карман. После чего привязал к веревке холщевую сумку с вареным мясом и выпустил ее из рук. Сумка с мясом повисла в воздухе.

— Что? И это все? — удивленно спросил генерал.

— Кароши миясо! Кароши!

— Не-ет! Мы так не договаривались! — свирепо гаркнул генерал.

Турок понял, что покупатель недоволен и сейчас придется возвращать часы.

— Кароши миясо! — торопливо отталкиваясь от борта «Твери», выкрикнул турок. Затем он схватил весла и заработал ими что есть силы. Лодка стала удаляться.

Генерал не сразу понял, что турок просто решил его обмануть. А когда понял, стал торопливо шарить по карманам в поисках револьвера. Но он налегке вышел из каюты и, конечно же, не предполагал, что ему понадобится оружие.

Слащёв понял затруднение генерала. Он вынул свой револьвер и выстрелил.

Пуля не задела турка. Она лишь пробила днище, и в отверстие тонким фонтаном полилась вода.

Испуганный турок еще сильнее стал налегать на весла. Одно весло не выдержало и с громким хрустом сломалось. Но перепуганный беглец, уже ничего не соображая, стал с удвоенной силой грести одним веслом. И лодка, выписывая дугу, начала вновь приближаться к «Твери».

Когда до парохода оставалось совсем близко, турок понял, что произошло. Он поднял голову и увидел стоящих вверху над собой людей. Среди них он заметил генерала, у которого пытался украсть часы, рядом с ним стоял еще один военный и держал в руках револьвер.

Понимая, что он проиграл, и что речь сейчас уже идет не о часах, а о его жизни, турок тонким голосом закричал:

— Русика карашо! Миясо карашо! Доллар — нэт! Не карашо!

Что хотел сказать турок, никто не понял.

Но он уже принял свою судьбу и стал одним веслом покорно подгребать к борту «Твери». Схватился за все еще висящую за бортом холщевую сумку, торопливо вынул из кармана генеральские часы и положил их в сумку. Спросил:

— Так карашо?

Ему не ответили.

Оттолкнувшись веслом от борта корабля, он на прощание снова выкрикнул:

— Кароши миясо! Тавай-тавай!

А вокруг и возле «Твери» и других кораблей продолжалась шумная торговля, и этого мелкого происшествия, вероятно, никто не заметил.

Врангель с борта крейсера с молчаливым любопытством наблюдал за этим грабительским торжищем. Подойдя к нему, Кутепов сказал: