Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812 Страница 12

Дела за границей принимали все худший и худший оборот. Как только военные суда приходили на Сан-Доминго, самую богатую из французских колоний и по размерам и по плодородию, на них являлись приверженцы господствовавшей в порту партии и лестью, деньгами, угощением, спаиванием спиртными напитками и т. п. легко склоняли команду к бунту. В редких случаях офицеру, – обладавшему тактом и популярностью или, может быть, даром того рода красноречия, великим мастером которого выказал себя впоследствии Наполеон и на которое так податлив французский народ, – удавалось скорее уговорить, чем обязать, команду хотя бы до некоторой степени исполнять служебные обязанности. Это трагическое положение вещей, как обыкновенно бывает, имело и свои комические стороны. Три судна, одно из которых было линейным кораблем, стали на якорь у Сан-Доминго. Там, по обыкновению, колонисты старались склонить матросов на свою сторону. Сверх того, местное собрание арестовало на берегу двух командиров с несколькими офицерами и, пригрозив им смертью, лишило их командования. На другой день команда с линейного корабля заявила, что она протестует против этого решения, которое «недействительно и лишено основания, так как им одним (т. е. команде) принадлежит право судить и оценивать поступки их офицеров». Одному адмиралу, плававшему у берегов Соединенных Штатов, приказано было французским поверенным в делах идти с находившимися под его начальством судами – двумя линейными кораблями и двумя фрегатами – к небольшим островам Сен-Пьер и Микелон, близ Ньюфаундленда, и взять их. Через несколько дней по отплытии команды объявили, что отданные приказания бессмысленны, и принудили командиров идти во Францию. Ни один из начальников не мог сказать, долго ли он еще останется в своей номинальной должности, или долго ли еще предстоит ему пользоваться повиновением подчиненных в такой мере, какой он обязан был требовать по своему званию.

Один из французских историков говорит о человеке, который с удивительным успехом держался на высоте опасного положения: «Не так легко было Гримуару выйти на своем флагманском корабле из Порт-о-Пренса: он должен был получить на то согласие своей команды, которой постоянно твердили, что она должна подчиняться единственно только своей воле. В течение пятнадцати месяцев Гриму ар не имел и ночного отдыха, всегда деятельный, находясь всегда на палубе, убеждая одного, усовещивая другого, взывая к чести и благородству третьего, к патриотизму всех, поддерживал он на своем корабле некоторую дисциплину, хотя и слабую, но поистине феноменальную для тех времен». Впоследствии этот самый человек лишился жизни на гильотине. Ничто не могло быть более бедственным для французских колоний, чем это ослабление военной власти и на суше, и на море, ответственность за которое лежала главным образом на колонистах. Борьба партий, в которой сначала принимали участие только белые, составлявшие лишь весьма незначительное меньшинство, скоро распространилась и в среде населения смешанного, и между неграми. Таким образом, все островные колонии сделались театрами мятежей и раздоров, сопровождавшихся резней и опустошениями; особенных крайностей достигло бедствие на Сан-Доминго, где белое население было истреблено окончательно.

Такова была анархия, которая распространилась во флоте еще в 1790 и 1791 годах, и которой неизбежно был охвачен и весь социальный строй. В военных учреждениях и корпорациях, и особенно во флоте, где повиновение установленной власти составляет вопрос жизни военного организма, отсутствие такого повиновения предшествовало периоду разрушения и террора, уже угрожавших всей Франции. Слабость, которая мешала законодательной и исполнительной властям добиться дисциплины во флоте, толкала их вместе со всем народом к бездне беспорядка и безначалия. Наиболее сложные и деликатные части распались первыми при потрясении целого здания. После всего, что было сказано, не кажется удивительным, что морские офицеры все в большем и большем числе отказывались от службы и оставляли свое отечество. Но было бы ошибочным сказать, с одной стороны, что побуждением к этому было только их несогласие с новым порядком вещей, или, с другой стороны, что они были принуждены к этому актами первого, Учредительного собрания… Эмиграция дворянства и принцев крови действительно началась вскоре после штурма Бастилии, но офицеры оставались тогда при своих обязанностях еще в значительном числе. Брестский бунт разыгрался четырнадцать месяцев спустя, но и к тому времени еще не слышно было жалоб на недостаток офицеров. Все возраставшая затем убыль их началась только после этого последнего события.

Преемник де Риона оставался на своем посту только одну неделю и после того отказался от должности. Он был заменен де Бугенвилем – офицером выдающихся качеств. Благодаря временному возвращению правительства и городских властей к здравым идеям, де Бугенвилю удалось восстановить дисциплину посредством сильных мер, но ненадолго. Скоро бунт вспыхнул снова. Из того, что говорил адмирал впоследствии, можно безошибочно заключить, что он сложил бы с себя свое звание, если бы в этом намерении его не предупредило разоружение флота, предписанное вследствие окончания англо-испанской распри. В марте 1791 года умер Мирабо, а с ним умерли и надежды, которые придворная партия и умеренные люди возлагали на его гений. В апреле в собрании был проведен декрет о преобразовании флота, неблагоприятный для офицеров. Впрочем, говоря по справедливости, нельзя сказать, чтобы он игнорировал основательные притязания офицеров, уже бывших в то время на действительной службе. В июне состоялась неуспешная попытка короля к бегству. При переписи офицеров во флот 1 июля недосчитались более трех четвертей их старого состава. Такая убыль была следствием отчасти оскорбления их роялистских чувств и убеждений, отчасти, может быть, недовольства новой организацией; но вероятнее всего, что офицеров гнал со службы тот крайний упадок дисциплины, пагубный для их профессионального дела и унизительный для чувства собственного достоинства. Причиной его была главным образом слабость и невежественность Учредительного собрания в военном деле.

Своевременно будет теперь ознакомиться с планами, исполнением которых собрание предполагало преобразовать военный флот в духе народных воззрений того времени.

В течение Американской войны за независимость выяснилось, что офицерский состав военного флота слишком малочислен для удовлетворения требованиям службы; обнаружился недостаток как лейтенантов, так и младших офицеров для несения вахтенной и артиллерийской службы на корабле. Правительство приняло меры для предотвращения такого затруднения в будущем. Королевским декретом 1 января 1786 года военный флот был преобразован, причем для комплектации его офицерами были открыты два источника. Первый составлялся из молодых людей исключительно дворянского происхождения, без надлежащих доказательств которого они не могли быть зачислены в категорию морских кадетов. Система сурового воспитания и профессионального образования последних, вполне отвечавшая действительным нуждам флота, давала основание заключить, что из этого контингента составилась бы надежная корпорация. Другим источником для комплектации королевского флота офицерами был класс молодых людей, называвшихся волонтерами. Доступ в этот класс был также ограничен, хотя уже более широким кругом. В него допускались, кроме детей дворян, также и дети обер-офицеров, служивших во флоте или в адмиралтействах, крупных коммерсантов, судовладельцев, капитанов коммерческого флота и людей, ведущих «благородный образ жизни». Волонтеры, несмотря на то что должны были сдать определенные испытания и приобрести установленный ценз морскими плаваниями, получали только чин мичмана и не могли производиться в высшие чины иначе как за выдающиеся отличия.

Такова была организация, с которой в 1791 году пришлось считаться народному собранию. Привилегия, согласно которой карьера во флоте, за исключением прохождения ее в низших чинах, была открыта одному только классу, и притом не по специальным заслугам его, была, конечно, отвергнута. Оставалось решить, следует ли дать упомянутую привилегию в будущем одному только классу, который должен заслужить ее посвящением всей своей жизни и энергии военно-морской карьере. Иными словами, следует ли признать военно-морскую службу специальной профессией, требующей и специальной подготовки, или можно признать, что между службой в военном флоте и службой на коммерческих судах так мало различия, что из одной в другую можно переходить без вреда для дела. Каждое из этих воззрений имело своих сторонников, но последнее восторжествовало даже на первом собрании. Те же, кто настаивал на полном отличии военно-морской службы от коммерческой, успели добиться лишь некоторых изменений в первоначальный план, представленный комиссией.