Горный поход - Горбатов Борис Леонтьевич Страница 12

— Задачу и лозунги должен знать каждый боец.

Командир полка принял решение: для обеспечения развертывания всех сил полка овладеть рубежом — северные окраины селения Митадзе — Цинэкалишвилеби; перехватить дороги на Ададзе, Давладзе, Лабеидзе.

Для этого он выделяет передовой отряд, включает в его состав саперов, химиков, орудие, связистов и т. д.

Главные же силы, памятуя горький опыт первых дней похода, пускает эшелонами.

Разведку поручает вести передовому отряду.

Разведка вышла в составе взвода от передового отряда. Впереди по шоссе — дозоры.

Они вьются по дороге мимо домиков, поглядывают по вершинам.

На соответствующей дистанции, на том же шоссе — ядро.

Дальше тоже на соответствующих дистанциях передовой отряд марширует все по тому же шоссе.

А если вскочить на быструю лошадь и проскакать в хвост, то на том же шоссе можно увидеть, как вытягиваются и главные силы с обозами, кухнями и вьюками.

Словно весь полк привязан к одной тропе.

Встречный бой! Все в нем неизвестно. Знаешь только, что идешь навстречу противнику. Где-то будет бой? Может, здесь на этой мирной поляне. Может, там на высоте. Кто скорее захватит выгодный рубеж, тот сразу станет сильнее. Кто преждевременно обнаружит свои фланги, тот сразу станет слабее. Кто запоздает с развертыванием, опять-таки проиграет. Кто скорее ловкой, умной разведкой нащупает противника, тот хозяин дорог и хребтов.

Так чего же мы привязаны к шоссе? Соскучились по нему? Или удобное оно очень, неохота идти без дорог, грудью разрывая цепкие преграды зарослей, оскользаясь, падая и задыхаясь?

…Идет наша разведка по шоссе, не чуя беды. Дозорный винтовку по уставу держит наготове, посматривает по вершинам. Над шоссе непрерывно тянется гора, вся в синем тумане.

Лес красивый, крепкий. Ничего в нем не видать. Идет дозор… Сзади ядро… Спускается в лощину. Спускается туда и взвод. Проходят селение. Все благополучно.

И вдруг с фланга сверху — сокрушительный, яростный огонь станковых пулеметов, и под прикрытием этого огня ловкие, выносливые бойцы тюркской роты с винтовками наготове, стреляя на ходу, бросаются в атаку.

— Ура-а! Ура-а!

И разведки нашей нет.

А передовой отряд идет через лощину, по этой же дороге. Прямо в огневой мешок.

Слышит выстрелы командир отряда, но донесения от разведки нет. Продолжает движение и опять тем же порядком.

— Тут развернуться нужно, — говорил потом на разборе комдив. — Ведь это ж будет форменное «избиение младенцев».

А противник (в его составе были лучшие роты полка: тюркская и четвертая) уже занял выгодный рубеж. Уже ощетинился штыками, уже нацелил пулеметы — и вот огнем двух пулеметных взводов и стрелковой роты обрушился сверху на колонну передового отряда. И началось форменное «избиение младенцев».

Так «погиб» передовой отряд.

«Жив я или убит?» — этот вопрос меня смущал недолго. От передового отряда я отстал еще до его «гибели» и, как мне приказано было, собирался ехать в колонну главных сил, когда узнал о «катастрофе». Значит, жив…

«Мертвецы», выведенные из строя, мрачно расположились у реки.

— Отдыхаете? — спросил я весело.

И в самом деле: люди должны будут бегать по горам, маскироваться, кидаться в атаку, а тут лежи, отдыхай.

— Но почему же все так мрачны?

— Обидно, — сформулировали «мертвецы» дружно. — Действовали, значит, никуда. И неинтересно лежать, когда все бьются.

И это им, до боли переживающим свое поражение, кто-то неумно объяснил, что вывели их из строя потому, что «проводник дорогу спутал».

— А что мы не видим? — говорит разведчик, и лицо его краснеет. — Разве по шоссе разведку ведут? Надо было дозор на высоту выбросить. Разве ее, черта, снизу просмотришь, как она вся в лесе, как баба в волосьях?

Комиссар полка обрадованно встречает меня.

— Надо немедленно ехать в армянскую роту. Вот они выдвигаются. Положение такое: передовой отряд выведен из строя. Третья рота наступает с юга на Ададзе, ее поддерживают пулеметы и батарея. Но она залегла под огнем противника; на армянскую и грузинскую роты ложится задача обойти противника слева и ударом с запада взять Ададзе. От этих рот зависит успех боя. Скачи туда. Передай — к старым лозунгам прибавляются новые: «Бойцы армянской и грузинской рот, от вас зависит успех боя. Отомстим за товарищей. Коммунисты и комсомольцы, вперед!» Скачи!..

— Есть!

Не расскачешься на узком подъеме. Дождь идет, тропа скользкая. От шоссе мы уже отказались.

Настигаю армянскую роту.

На скате отдыхают взводы, пока командир роты с высоты осматривает местность. В роте мало кто знает по-русски. Не беда. Сговоримся.

— Вы переводите, — обращаюсь я к командиру взвода и начинаю коротенькую речь.

Я говорю бойцам о положении на поле боя, о том, что от них сейчас зависит успех, что нас прижали здорово, но мы выполнить задачу должны. Коммунисты и комсомольцы, покажите образец примерности. Даешь лихое наступление. Вперед!

Командир взвода переводит мои слова, добавляет свое, бойцы вскакивают с мест и что-то пылко отвечают. Комвзвода еще не перевел мне, но я уже знал: они исполнят свой красноармейский долг.

И вот по мокрой тропе, под проливным дождем вниз бегом бросаются взвод за взводом. Вот они уже расчленились, вот бегут, бегут… Подымаются на гору и опять бегут, бегут перебежками, группами, по одному.

К армянской роте придано отделение телефонистов.

Тяжелые вьюки связи не поспевают за быстро идущей в гору ротой.

Отстанут.

Не подадут связи.

Командир отделения Демус хмурится, торопит вьюковожатого Дьяконова, ругается.

— Дождь, черт бы его душу взял…

— Отстанут. Отстали…

— Дьяконов! — вдруг кричит Демус. — Бери на себя аппарат и катушку… Догоняй роту.

Дьяконов понял. Бросает вьюк и с аппаратов и катушкой дует в гору.

А Демус, захватив все остальное, уже бежит за ним. Разматывается проволока — нерв, связывающий роту с командным пунктом.

Подана связь. Выполнена задача.

Еду в грузинскую роту; на мне ни сухой нитки. Шинель не спасает.

Грузинская рота идет в глубокий обход. Передаю политруку лозунги, обстановку. На ротном командном пункте сейчас командир грузинской роты Келадзе, нервный, подвижной. Он то бросается к телефону, то схватывает бинокль.

Келадзе бросает взвод в обход, но обход этот могут легко заметить.

Нужно, чтоб взвод шел чуть выше — не по тропе, а по лесу.

— Магла, магла[7], — кричит он, а по его спине бегут дружные ручейки дождя, и некогда ему надеть шинель.

А третья рота уже наступает. Пулеметчик Бочаров получает приказание быстро выдвинуться на высоту и открыть оттуда огонь по противнику.

Но пробраться туда трудно: под дождем разлились горные ручьи, стали быстрыми, полноводными, бурными реками. Как раз такая река на пути к высоте.

Можно обойти километр, но нужно быстро-быстро.

И пулеметчик Бочаров, ни минуты не раздумывая, бросается в поток, высоко подняв над головой легкий пулемет, борется с быстрым течением и, победив его, выходит на высоту. И вот уже его пулемет вздрагивает, извергая непрерывный огонь.

Потоки разлились бешено.

Набухли, вспенились, яростно кидаются на камни. Тропа, по которой я еду, вдруг упирается в такой поток. Его не перейти и не проехать, так как берег обрывист, на лошади в поток не въедешь.

Спешиваюсь, осторожно за повод ввожу лошадь в воду. Поток бьет оголтело, воротит камни; лошадь испуганно дрожит. Забрасываю повод и собираюсь сесть на коня.

Но лошадь вдруг испуганно шарахается в сторону, и я лечу под нее, в воду, в поток, захлебываюсь ледяной водой, стремительным гоном бьющей уже над моей головой.