Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников Страница 12

Грош не удержался от простодушного восклицания:

— Мы же в немецкой форме, нас сразу подстрелят!

Рассудительный Евсюков пояснил ему замысел Тарасова:

— Так о том и говорил товарищ командир, ты везде невидимкой должен стать — и для своих, и для врагов. В городе, в лесу, в поле, какая бы ни была на тебе форма.

Высокий, худой, как жердь, молодой человек с лычками сержанта вдруг брезгливо отбросил одежду:

— Я не буду выполнять задание.

— Фамилия?

— Младший сержант Тропинкин!

— Свободен. Ночуешь в казарме, завтра перевод в пехоту, — холодно сказал энкавэдэшник.

Парень сгорбился, на глазах стал меньше и понуро пошел собирать свои вещи в землянке. Тарасов только покосился на капитана Шубина, не задавая вслух немой вопрос: этого тоже защищать будешь? Хочешь оставить в разведке того, кто отказывается выполнять приказ командира? Глеб понял его без слов и был в этот раз согласен. Методы у майора жестокие и опасные, но в заданиях есть смысл. Конечно, сейчас будущие разведчики подвергаются смертельному риску при проходе в немецкой форме по населенному пункту, где расположены сотни советских офицеров и солдат, идет строительство важного объекта. Но ведь потом во время настоящей службы им придется делать то же самое уже на территории противника. Пускай лучше тот, кто боится за свою жизнь и не готов рисковать, действовать решительно, покинет отряд сейчас, чем подведет своих однополчан во время выполнения важного задания на фронте.

Переодетые в форму немецких солдат и офицеров разведчики построились в ряд, майор Тарасов сверился с наручными часами на запястье:

— Сейчас час ночи, время выполнения боевой задачи — до пяти утра. Огнестрельное, холодное оружие сдать. Не хватало, чтобы вы кого из своих подстрелили.

К ногам майора легли несколько ножей, и он кивнул:

— Выполнять приказ!

Серо-зеленые фигуры быстро растворились в сумерках, на полянке у лесного лагеря остались только Тарасов и Шубин. Офицер НКВД со скрытой язвительностью спросил:

— Отдыхать будете, товарищ капитан, или все-таки со мной на проверку своих бойцов пойдете?

Глеб уже привычно не обратил внимания на злой тон, коротко ответил:

— Я с вами.

— Тогда поторопиться надо, там грузовик ждет у штаба. В нашем звании не положено ноги топтать, доедем с ветерком до стройки. — Василий Тарасов даже не пытался скрыть радости, что его план сработал. — И будем ждать, кто дойдет до конца.

Они некоторое время шли по тропинке почти бок о бок. Глеб вдруг понял, что хоть Василий временами и поражает его своей жестокостью, но действуют они в одном направлении, выполняют одну задачу, и разведчик ему благодарен за эту поддержку. Пускай опасную и злую, но все же поддержку, а не равнодушие. Особист мог бы не спорить, отойти в сторону, просто провести с каждым воспитательные беседы о долге перед Родиной, о государственной безопасности. А он болел душой, старался научить бойцов поступать так, чтобы они не растерялись на передовой.

Глеб шел и думал, как бы выразить эту мысль майору Тарасову, чтобы тот стал чуть больше доверять ему и молодым разведчикам.

Тот словно услышал капитана, заговорил вдруг необычно спокойным тоном:

— Ты на меня зла не держи, Шубин. Не дурак, вижу, как зубами иногда скрипишь. Ты пойми, служба у меня такая. Насмотришься такого, что не веришь никому. Человек-то, он так устроен, ради куска хлеба и жизни своей продаст хоть кого, мать родную не пожалеет. У меня вот один товарищ проходил по следствию за предательство еще до войны, Виктор Мальцев. Когда товарища Ежова признали изменником Родины, Мальцева выпустили, оправдали. Чтобы после заключения поправил здоровье, поставили директором санатория в Крыму. Ошиблись, не спорю, так ведь исправили ошибку. Орден Ленина ему вручили за ложное обвинение. И что ты думаешь, где он сейчас? Как только Гитлер занял Крым, первым пошел к немцам в штаб, попросил взять его на службу. Сейчас бургомистр в Ялте. Вот как после такого людям верить? Куда ветер дунул, туда и он повернулся, как петух на крыше. Поэтому не верю я никому, страшные бывают людишки, врут в глаза, а за спиной нож спрятан. И полоснут тебя этим ножом прямо по горлу, только отвернись.

Василий замолчал, погрузился в горькие воспоминания о своей службе, на которой он видел сотни предателей Родины. Так, каждый пребывая в своих мыслях, офицеры добрались до площадки у штаба. Шофер влез в кабину, но тронуться они не успели, вдруг раздались крики и хлопки выстрелов.

Шубин вскочил в кузове:

— Это наши! Обнаружили!

Майор тоже поднялся, но на шум не торопился бежать. Только бросил водителю:

— Стой, жди.

Офицеры дошли до места, откуда раздавались голоса. Здесь на задворках барака, в котором хранился провиант, форма и другие запасы дивизии, несколько человек кого-то нещадно пинали.

В темноте раздавались крики разъяренных военных:

— Вот тебе, фриц проклятый!

— Я свой, я советский, пустите! — Тот, кто сжался в комок на земле, пытался остановить избиение.

Но в ответ ему еще сильнее полетели тумаки и пинки:

— Не слушай его, ребята, он в немецкой форме!

— Шпион, перебежчик!

— Сдать его надо, пулю в затылок предателю!

— Наваляем и в штаб отведем. Хотел незаметно пройти! Хорошо, что мы подымить вышли на улицу!

— Отставить! — громким голосом остановил избиение капитан Шубин.

Толпа расступилась в стороны, на земле остался лежать скулящий Дакаленко. Лицо и форма его были залиты кровью, голова превратилась в сплошной багровый кровоподтек. Он с трудом простонал:

— Товарищ капитан, спасите! Скажите им, что я не немецкий лазутчик!

На Глеба уставились несколько пар глаз, он уже хотел было объяснить остальным, что произошло. Но замолчал, ведь ему тогда придется рассказать о лесном лагере и обучении разведке, а значит, выдать секретные сведения. Подписка об их неразглашении лежала в бумагах майора НКВД, а сам Тарасов стоял рядом. Майор первым шагнул к окровавленному разведчику, рывком поднял того на ноги:

— За мной! — приказал он, а остальным объяснил: — Майор НКВД Тарасов, забираю на допрос задержанного.

Бойцы расступились во все стороны, пропуская офицеров с мнимым пленным.

Избитый паренек едва шел, на ходу всхлипывая:

— Я почти дошел, почти. Их не было видно в темноте, они не должны были там быть.

— Снимай форму, Дакаленко, — вдруг остановился особист.

Тот закрутил головой, не понимая, что от него требуется.

Василий Тарасов со злостью рванул воротник немецкого кителя:

— Шутил, что голышом побежишь. А это не шутка оказалась! Раздевайся до белья, чтобы снова не избили или чего похуже. Иди до госпиталя, там дежурному врачу сдашься. Скажешь, не знаешь, кто напал