Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 2 Страница 13

- Нина Александровна задала нам тут всем работу. У бойцов из нового пополнения обнаружила вшей. Такой разнос учинила!

«Заговаривай зубы… Как бы не так… Будто в полку и дел нет поважнее. Да и чего тебя радость распирает, раз она тебя гоняла?»

- Вши - это ЧП [3] . За такое тебе следовало бы выговор влепить. Постой, постой! У тебя же есть в каждом батальоне по одной дезкамере.

- Нет, у меня в полку их всего две. А она требует, чтобы в каждом батальоне были.

- А твой помощник по материальному обеспечению хвастал у меня на совещании: «Регулярно каждую неделю бойцов в баню водим. В полку нет вшей». Болтун!…

- Легкомысленный человек: любит все приукрашивать.

- Воспитывай. На то ты начальник…

Канашов вспомнил, как Аленцова морщилась, слушая помощника Бурунова, и тут же стала записывать что-то в блокнот. Комдив хорошо знал, что она нетерпимо относится ко всякой лжи и никогда не упустит случая, чтобы не разоблачить хвастуна. Вот она и вывела так называемое благополучие санитарного состояния полка на чистую воду. Глаза у Канашова сузились, он потряс указательным пальцем. Это всегда означало, что он крайне недоволен чем-то.

- Нет, Николай Тарасович, так дело не пойдет. Ты тут разберись. Но главное, что меня беспокоит, как это ты полк бросаешь на произвол судьбы без управления. Совсем забываешь, что фронт… Нельзя рисковать жизнью. Тысячи людей тебе доверены. Можешь жестоко поплатиться за беспечность…

Бурунов как-то сразу принял свойственное ему спокойное выражение лица, и только синеватый шрам побагровел от волнения, хотя отвечал он, как обычно, тихо:

- Есть, есть, товарищ полковник, разберусь… Больше не повторится… Приму меры…

Канашов показал рукой в сторону гряды белоснежных высот с голубоватыми тенями:

- Смотрел я, как ты вторую позицию оборудуешь. Медленно дело идет. За месяц одну траншею, да и то местами неполного профиля. Надеетесь, авось не будут немцы зимой наступать? Смотрите, пронадеетесь…

- Товарищ полковник, ночью работаем. И зима ведь…

- Ночью и надо работать. Так надежней. И зима не для тебя только. Вон сосед твой, Коломыченко, половину второй траншеи отрыл и огневые позиции артиллерии начал оборудовать.

Бурунов хотел было возразить, что соседям легче, у них позиции скрыты от немцев лесом, но комдив нахмурился.

- Все ясно… Пошли в штаб.

Канашов беседовал с начальником штаба, когда в комнату за перегородкой вошла Аленцова и, обратившись к Бурунову, сердито заговорила:

- Будь я на месте командира дивизии, всыпала бы я вам за такие порядки. Вы меня убеждали, что только в первом эшелоне люди не все помыты, а и во втором эшелоне обнаружилась та же картина… Итак, мы с вами договоримся: в течение недели вы оборудуете дезкамеры, проведете санобработку, помоете весь личный состав полка и будете делать это не реже одного раза в декаду. Иначе у меня с вами дружба врозь.

- И на Новый год отмените свое приглашение? - лукаво улыбнулся Бурунов, - Суровая вы женщина.

То, что услышал Канашов, поразило его, задело самолюбие. «Она пригласила Бурунова встречать Новый год? А мне ни слова».

Он тут же вышел из-за перегородки.

- Ба, Михаил Алексеевич! - вскинула удивленные глаза Аленцова. И, как ему показалось, слегка растерялась. - Вот уж никак не ожидала вас здесь встретить. Какой день разыскиваю! Ведь ваша дочь, оказывается, жива, ранена легко и находится сейчас в госпитале.

У Канашова сильно забилось сердце, но он недоверчиво глянул на Аленцову, чуть приподнял подбородок и вскинул брови.

- Я вижу, вы не верите мне, - сказала она. - У меня в Поземково находится раненая медсестра. Новенькая. Неделю тому назад к нам в дивизию прибыла, и бедняге не повезло. При бомбежке ранило… Так они с Наташей в одном перевалочном госпитале служили. Ее фамилия Беларева, - говорила она все это скороговоркой, как будто боялась, что он перебьет ее и не дослушает.

- Неужто и впрямь Наташка моя нашлась?

В глазах Канашова, всегда суровых и оттого кажущихся черными, вдруг появилось столько света, будто кто-то их подсвечивал изнутри.

- Ну, Нина… - замялся он, - Нина Александровна, спасибо, спасибо вам. Вы для меня такую великую радость принесли, - разводил он руками, словно собирался ее обнять.

3

На обратном пути, возвращаясь в дивизию, Аленцова рассказала Канашову обо всем, что узнала о Наташе от Беларевой. Он слушал, изредка бросая на нее взволнованные взгляды. От Аленцовой он узнал, почему раненая девушка жила у нее. С жильем было очень плохо, и она приютила Белареву пока у себя. Канашов просил передать Беларевой, что, как только она почувствует себя лучше, он очень хочет поговорить с ней лично. Известие о Наташе вновь пробудило в нем желание действовать. «Надо настойчивей продолжать розыски и перевести Наташу служить к себе в дивизию. Тут ей найдется работа по специальности…»

Аленцова понимала его состояние и молчала. Он спросил ее, почему она так долго была в полку Бурунова. Она стала говорить о трудностях, с которыми встретилась, проверяя санитарное состояние в подразделениях. Многие командиры смотрят на это дело сквозь пальцы и даже подшучивают над ее требованиями. Рассказывая о приятном исключении в батальоне капитана Вертя, она вдруг заметила: «Да он меня не слушает».

Аленцова улыбнулась и спросила:

- Наскучила тебе своими разговорами?

- Нет, я думаю о другом.

- Ну, теперь ты непременно ее найдешь.

- Кого?

- Дочь… Только не откладывай, пиши в госпиталь, ее отпустят.

«Удивительно, как совпадают мысли, - думал Канашов. - Все же Нина настоящий человек и друг…»

- Я тебя искала, - перебила она его мысль. - Хотела о дочери сообщить. Приглашаю встречать Новый год, Михаил. Слышишь?

Канашов недоверчиво поглядел на нее.

- А может, и без меня?

Она резко вздернула плечами и сразу вся изменилась в лице. Темно-карие глаза ее задумчиво и строго взглянули на него.

- Как хочешь. Дело твое.

Он смотрел с грустью в эти опечаленные, но всегда для него милые глаза.

- Я пошутил, Нина, - Канашов взглянул виновато.

Аленцова заговорила быстро, отрывисто. Она говорила так всегда, когда сердилась. Но он и без того понимал, что зря ее обидел.

К штабу дивизии подъезжали затемно. Вот так бы мчаться и мчаться бесконечно. И только огненные вспышки на небе и редкие взрывы напоминали о войне.

Скоро конец пути, но Канашову не хочется расставаться с любимой.

- Может, поедем ко мне? - спросил он ее вполголоса.

- Нет, Михаил. Не могу я так…

- Да и мне, Нина, надоело таиться.

- Я забыла тебе сказать: получила письмо о муже от его товарища. Муж тяжело ранен, так сильно, что даже не мог написать.

Канашову хотелось посочувствовать ей, но вдруг это обидит ее? «Не надо, и без того ей тяжело сейчас…» И он промолчал. «Другая, - думал он, - на месте Нины или бы плакалась: «Ох, какая я бедненькая!», или пыталась доказывать, что любит только меня. А Нина… Она и виду не подает. А на сердце-то тяжело…»

Они долго молчали. Странные, противоречивые чувства теснились в груди у каждого.

На Аленцову нахлынули тяжелые воспоминания о ее прежней семейной жизни… Когда-то беспечная, доверчивая и веселая студентка последнего курса медицинского института, она познакомилась на вечере с неказистым на вид старшим лейтенантом, пригласившим ее танцевать. И не задумываясь - а к чему все это? - она согласилась на его настойчивую просьбу еще встретиться на танцах. Тогда ей казалось, что так просто встречаются и ее подруги. Ей было забавно слушать его признания в любви, она смеялась и не верила. Но он с каждой встречей был все более раздражительным и настойчиво предлагал пожениться. Она же и слушать не хотела о замужестве. Ей надо было заканчивать институт. И просто все это было ей ни к чему; она даже не знала, любовь ли это. Ей и без него жизнь казалась прекрасной, и она начинала тяготиться встречами с ним. Наконец они поссорились, и он уехал служить. Она даже, обрадовалась такому счастливому исходу и вскоре забыла о нем и его навязчивой любви. Только подруги изредка в шутку напоминали ей о незадачливом ухажере и оправдывали ее тем, что люди они разные по характеру и что старшего лейтенанта влекло к ней просто как к красивой девушке. Она и сама так думала. Но вот он приехал как-то внезапно. Свалился как снег на голову. Пригласил прогуляться с ним, и долго ему пришлось упрашивать ее: идти с ним не хотелось. Но все-таки было приятно слушать его пылкие признания и уверения, и она согласилась из-за любопытства пойти с ним в ресторан. И потом прокляла и тот день, и тот час, и те самые позорные в ее жизни минуты, когда она все это приняла за любовь. И тогда, потеряв веру в какие-то сильные чувства, о которых говорили ей подруги и о чем она так много читала в романах, она вынуждена была выйти замуж за него. Потом появились дети, и она окончательно охладела к нему, вызвав унизительную ревность, которая перешла в непрерывное истязание день за днем. И если бы не война, она ушла, убежала бы от него даже с детьми.