Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.4. Буря Страница 13

— А меня как нашли? — спросила Айя.

— Дело нетрудное. На станции объявление висит на стене, и адрес указан. Я прямо сюда и направился. Да мне ничего такого и не требуется. Я думаю, работа на каком-нибудь лесопильном заводе всегда найдется.

— Ну, за это я ручаюсь. С такими знаниями и опытом, да вас сразу мастером возьмут. Только вы с недельку отдохните, за это время мы все и устроим. Дядя Мауринь… а где они сейчас стоят?

— Наши-то? Никак не держатся в голове эти названия, ну, словом, около Ленинграда. Из Эстонии вышли в начале августа, прошли мимо Нарвы и Кингисеппа. Первый полк у Таллина остался; неизвестно, как там они. Наши тоже попали в окружение вскоре после того, как ты уехала. Многие тогда погибли. Ну, вырвались все-таки, теперь у них новый командир полка — Пуце, он раньше батальоном командовал. Ты, дочка, не волнуйся, твои все живы-здоровы. Петер с Юрисом просили привет передать, если увижу.

— А Жубур как? Силениек?

— Жубур опять ротой командует, а Силениек по-прежнему комиссаром батальона.

Рута тоже стала спрашивать о своих друзьях, Мауринь еле успевал отвечать. Но Айя вспомнила, что уже поздно, хотя сама готова была слушать старика всю ночь.

— Спасибо, дядя Мауринь, за хорошие известия, — сказала она. — Завтра вы нам еще порасскажете, а сейчас подумаем о вашем устройстве.

Она позвонила в горком партии и сговорилась о том, чтобы Мауриня послали в госпиталь, где он должен был пройти санобработку и получить чистое белье. Поселить его на первое время решили в гостинице вместе с одним инженером, латышом. Через несколько минут зашел инструктор — он сам вызвался проводить Мауриня, благо ему было по дороге.

— Вот беспамятный, — спохватился Мауринь уже у самого порога. — У меня ведь, Айя, письмо для тебя. Так бы и продержал до утра.

Он долго рылся по карманам, пока разыскал серый помятый конвертик. Айя схватила его и взглянула на адрес: от Юриса.

— И жестокий же вы человек, дядя Мауринь, сколько времени мучил. Ну, все равно, большое спасибо за дорогой гостинец.

Мауринь добродушно подмигнул ей и вышел вслед за спутником. Впервые за много недель его ждали горячий душ, чистое белье и теплая мягкая постель. «Во время войны-то и видишь, сколько хороших вещей есть на свете», — думал он.

Айя, не читая, спрятала письмо и, все еще улыбаясь своим мыслям, подошла к Руте. Та сидела на подоконнике, опустив голову.

— Рута, милая, что ты? — спросила Айя. — Почему ты такая грустная?

Рута вздохнула.

— Знаешь, я вот сейчас смотрела на тебя и думала… Ведь тебе все время приходится тревожиться, болеть душой за своих близких. Ты можешь стать очень, очень несчастной, но даже и горе будет для тебя источником гордости… Ты радуешься сейчас, и это не просто твоя личная радость, — ты рада, что твои близкие отстаивают народ, родину. А я? Мне не за кого ни радоваться, ни тревожиться… Торгаш! — выкрикнула она и, вскочив с подоконника, стала ходить по комнате. — Он знать ничего не хочет, кроме себя… он притворяется, что ничего не слышит и не видит. Ему важно одно — нажраться доотвала, выспаться в теплой постели и все в этом роде. Айя, Айя, скажи, что мне делать? Мне все время стыдно, но этим делу не поможешь. У меня рассеялись последние иллюзии. Раньше он мне казался таким цельным, мужественным человеком. Когда началась война, я думала: вот теперь увидят, какой он, все забудут о его мелких недостатках. Но я уже убедилась — нет в нем ничего такого, что покрыло бы все мелкие минусы. Он весь — сплошной минус. Ну скажи, как бы ты поступила на моем месте? Лучше разойтись, да?

Айя обняла Руту за плечи, подвела к скамейке, усадила. Некоторое время обе они молчали, потом заговорила Айя:

— Я все понимаю, Рута. Сама уж об этом думала. Ведь я сегодня была у него и поговорила с ним начистоту. Показала ему, каков он есть, без прикрас. Он вынужден был выслушать, кажется кое-что понял и, может быть, еще одумается. Если ты еще в состоянии остаться с ним хотя бы ненадолго, попытайся. Но только не молчи. Скажи ему прямо, откровенно, чего ты от него ждешь, каким он должен быть. И если он любит тебя, ты поможешь ему стать человеком. Ну, а если все останется по-старому — тогда уходи, и чем скорее, тем лучше. Ты еще любишь его?

— Теперь я и сама не знаю.

— Это уже плохо. Надо знать.

Они поговорили еще с полчаса. Из отрывочных слов подруги Айя поняла то, чего еще не сознавала сама Рута. Чунда ей чужой, она его не любит. Год тому назад он казался ей воплощением мужества, благородства, силы. Но достаточно было первого сурового испытания — и с него слетело все напускное, остался мелкий, дрянной человечек.

«Ах, почему ты не вышла за Ояра?.. И где он сейчас — милый, умный и добрый Ояр?..»

Но Руте Айя сказала другое:

— Итак, попробуй поступить по моему совету. А не выйдет — не стоит и раздумывать.

Проводив Руту, Айя почти бегом направилась домой. Мара еще не вернулась. И как ни хотелось обрадовать ее известиями о Жубуре, сегодня лучше было побыть немного одной: она не могла бы распечатать серый замусоленный конверт даже в присутствии лучшего друга.

— Любимый, — шептала она, прижимая к губам лоскуток бумаги, который донес до нее близость самого дорогого существа, биение его сердца и посвященные ей одной мысли.

«Дорогая моя, любимая…»

Она перенеслась через огромные разделяющие их пространства, всем существом чувствуя его близость. Вокруг бушевала буря, деревья гнулись, взрывами подымало в воздух огромные глыбы земли. Все дрожало, грохотало, но ничто не могло поколебать их любви. Они снова были вместе.

Глава третья

В начале августа Центральный Комитет КП(б) Латвии и Совет Народных Комиссаров назначили уполномоченных в области и республики, где обосновалась большая часть эвакуированных латышей, чтобы взять их на учет и организовать на месте материальную и общественную помощь. Большинство эвакуированных осело в Ярославской, Ивановской, Горьковской и Кировской областях, много народу было на Урале и в Башкирии. Несколько позднее поступили сведения о латышах, которые в самом начале войны перебрались в среднеазиатские республики и в Сибирь, и тогда туда тоже были посланы представители партии и правительства. Одиночки находились почти во всех уголках Советского Союза — на Кавказе, на Дальнем Востоке, на нижней Волге, в Караганде и в районе Северо-Печорской железной дороги. Латышские моряки были разбросаны по всем морям: многие участвовали в обороне Ленинграда, некоторые очутились на Каспии, а несколько человек даже плавало на судах Балхашского озера.

После отхода из Эстонии центральные учреждения республики расположились сначала в Новгороде, а затем разделились на две группы. Одна из них всю войну работала в Кирове, другая — в Москве.

22 июля, во время первого налета немецкой авиации на Москву, одна из бомб попала в дом Латвийского постпредства в Машковом переулке. Погибло несколько человек и среди них — второй секретарь Центрального Комитета КП (б) Латвии Роберт Нейланд. Некоторые руководящие работники республики уцелели лишь потому, что отлучились в ту ночь по делам. Это был тяжелый удар, но он не мог нарушить ритма работы. Республиканские учреждения переехали в Армянский переулок и продолжали свою деятельность.

Партийное руководство и правительство республики каждый день получали множество писем, в которых эвакуированные просили помочь им вступить в ряды Красной Армии. Вести о боях латышских стрелковых полков в Эстонии дошли и до них. Из уст в уста передавались рассказы о том, как сражается Латвийский территориальный корпус на берегах, реки Великой. В сводках Совинформбюро стали появляться сообщения о действиях латышских партизан. Геройский подвиг латышской девушки Тамары Калнынь уже увенчала высокая награда — орден Ленина.

Голос широких масс не мог остаться без ответа. Было принято решение об организации Латышской стрелковой дивизии, в состав которой должны были влиться ранее созданные латышские войсковые части и группы милиции. В истории латышского народа открылась новая, овеянная славой глава.

ЦК Коммунистической партии Латвии и Совет Народных Комиссаров отправили во все области своих уполномоченных подымать сынов латышского народа на великую битву.

На другой день после встречи Айи с Мауринем приехал представитель из Москвы. В городе он пробыл всего несколько часов, так как вечерним поездом уезжал дальше, в соседнюю область. Вместе с Айей он направился к секретарю обкома и председателю облисполкома. Тут же созвали совещание, на которое вызвали и военного комиссара. Когда представитель уехал, Айя собрала свой актив.

— Партия и правительство разрешили латышам организовать свою стрелковую дивизию, — сказала она. — Это то, о чем мечтает каждый настоящий патриот Советской Латвии. Перед нами стоит очень серьезная задача. Мы должны в кратчайший срок собрать добровольцев со всей области и отправить их на место формирования. Поэтому мы сейчас же распределим между собой районы и поедем с мандатами обкома партии в колхозы, совхозы, рабочие поселки, — словом, надо побывать везде, где есть эвакуированные латыши. Везде надо будет провести собрания, сообщить о решении правительства и потом вместе с добровольцами вернуться в город. Я сегодня же вечером поеду в заволжские районы, а дня через три рассчитываю быть здесь. К этому времени надо вернуться и вам с первыми группами добровольцев. Товарищ Заринь останется здесь, в помощь военкомату, который обеспечит прием всех людей, их снабжение и отправку на место формирования. Если что не ясно, прошу задавать вопросы.