Богдан Сушинский - Опаленные войной Страница 13

Присмотревшись повнимательнее, Андрей даже заметил едва уловимые очертания креста. Хотя скульптор довел линии тела лишь до груди и распятия как такого вроде бы не обозначил.

На сей раз лейтенант установил скульптуру между собой и Марией и уселся на камень. На том берегу реки, где-то напротив 121‑го дота и как раз по гребню возвышенности, разгоралось настоящее сражение. Какое-то вражеское подразделение упрямо пыталось оседлать несколько господствующих над гребнем холмов, чтобы потом скатываться из-за них на солдат прикрытия, окопавшихся у самой реки. Взрывы гранат возникали на фоне солнечного сияния, словно извержения миниатюрных вулканов. Однако спешащие к переправе группы невесть откуда взявшихся бойцов словно бы не замечали их. Они прорывались сюда в надежде, что здесь еще стоит мост, и теперь чувствовали себя преданными. А когда угасает собственная жизнь, излишества стихий особых эмоций не вызывают.

— Что это за странный пришелец, Мария? — негромко и как бы между прочим поинтересовался лейтенант, краем глаза наблюдая, как «странствующий монах» не спеша уходит по скату верхней террасы в сторону города.

— Орест Гордаш. Из нашей деревни. Учился в семинарии, но этой весной сбежал оттуда. По берегу Днестра, говорят, пришел, пешком.

— На его месте я бы тоже сбежал. Такой громадине… и всю жизнь провести в молитвах, стоя на коленях…

— Его не это пугало.

— А что же?

— Он хочет быть скульптором.

— Церковным, что ли?..

— Может, и церковным. В его роду все мужики церковным хлебом жили: кто монашествовал, кто расписывал храмы, кто вырезал кресты и распятия… За это коммунисты корили и ненавидели их, дескать… «вместо того, чтобы браться за плуг… При их-то буйволиной силе…» Но и они коммунистов тоже ненавидели. И продолжали делать — каждый свое.

— Талант, значит, семейное ремесло… — несмело заметил Громов. При всей своей буйволиной силе его, Андрея, деды-прадеды тоже за плуг не брались. Предпочитали браться за оружие.

— Талант, — согласилась Кристич. — Что есть, то есть. От Бога. А все остальное ты уже понял. Сам видел, — она опустила голову и, обхватив ноги, уткнулась лицом в колени.

— Что ж ты не провела его?

— Он об этом не просил.

— Хотя бы поговорила с ним…

— Это он должен говорить со мной, лейтенант.

— Ну…

— Но ведь не говорил же… — мягко, загадочно улыбнулась девушка.

Громов почувствовал, что разговор зашел в тупик, умолк и с минуту пристально рассматривал статуэтку.

— Это вы что, идола решили водрузить на страх врагам? — отважился пошутить один из троих приблизившихся к доту бойцов из роты Рашковского. Но лейтенант скомандовал им: «Кругом!» — и приказал отбыть в расположение роты.

— Я, конечно, так и не смогу понять, что там у вас за отношения… — вновь обратился к Марии. — Но все же… Парень искал тебя. Вырезал, старался…

— Он — да, искал. Это уже третья его «Мария-мученица».

— Две первые оказались неудачными?

— В общем-то, эта получилась лучше двух предыдущих. Но, по-моему, он намерен вырезать их еще с полсотни.

— …Ибо нет предела совершенству… — согласился Громов. — Он так и называет их «Мариями-мученицами»?

— По-моему, он их вообще никак не называет. Это я про себя.

— Мне тоже бросилось в глаза: что-то вроде «Марии с распятия». Он — твой жених?

— Именно так Орест и считает.

— Уже сватался? — напрягся лейтенант.

— Нет.

— Но слишком пылко объяснялся в любви.

— Ни разу.

— Тогда почему ты уверена, что он считает тебя своей невестой? — иронично поинтересовался Андрей.

— Он всегда так считал, — пожала плечами Кристич. — И все так считали. В их понятии, я словно бы только для того и родилась, чтобы стать его женой. Если бы не война, они всем селом ждали бы, когда я рожу от этого блаженного второго Христа.

— Ну, если он и впредь собирается ухаживать за тобой так, как ухаживает, вряд ли они этого дождутся, — приободрился лейтенант.

— Может, и дождутся, но рожать мне придется от непорочного зачатия.

И они рассмеялись. О войне, о немцах на той стороне Днестра, о «доте смертников» — на время было забыто. Бойцы, которые, вопреки запретам коменданта и Крамарчука, все же высыпали из дота, молча любовались этой прекрасной молодой парой и даже гордились, что эту пару судьба свела именно в их доте.

— То есть я так понял, что ты не хочешь, чтобы Орест набивался к тебе в женихи?

— Я его просто боюсь, — простодушно призналась Мария. — Как боятся нависшего над головой камня, который в любую минуту может сорваться со скалы; как грома, как кошмарного ночного видения. Это какое-то бродячее чудовище. Когда он рядом, мне становится жутко.

— И все — из-за его внешнего вида?

— Из-за внешнего? Нет. Впрочем, не знаю. Я была хирургической медсестрой. Такие медсестры, как и сами хирурги, люди не очень-то впечатлительные. Но тут такое дело… Отец Ореста задушил свою жену, когда она была беременна. Дед, говорят, тоже был убийцей и людоедом. Во время голода съел прибившегося в деревню мальчишку. О прадеде каких только ужасов не рассказывают: «монах-бандит», «монах-убийца». Но все мастера. Все, как один. Старший брат этого Ореста — такой резчик по дереву, каких вообще редко встретишь. Вот и пойми их семейку.

— Да уж, есть над чем подумать… — признал Громов, приказав «зрительской галерке» разойтись. — Наследственность еще та!

— Умоляю вас, лейтенант, — тихо попросила Мария. — Если он еще раз появится, не впускайте его в дот. Не вызывайте меня. Не подпускайте его близко ко мне, — вцепившись в плечо Громова, медсестра произносила эти слова с таким ужасом, словно «беглый монах» вновь возвращался к ним.

— Не волнуйтесь, от этого «бродячего чудовища» я вас еще сумею защитить. А вот смогу ли уберечь от фронтовой судьбы потом, когда окажемся в окружении… — это другой вопрос. Этого, извините, не знаю.

Из-за возвышенности, опоясывающей горизонт по ту сторону реки, медленно, словно когти дракона — из глубины горного хребта, выползала первая тройка низколетящих бомбардировщиков…

— Боевая тревога! — скомандовал лейтенант, не желая выяснять: будут ли самолеты бомбить его участок обороны или нет. — Всем занять свои места и приготовиться к бою!

— Какое ж «к бою», — проворчал Крамарчук, весьма неохотно спускаясь в дот, — если на всю округу — ни одного зенитного орудия?! Это ж какой идиот так оборону планирует? Говорил же мне мой дедурка: «Становись, внучек, генералом!» Не послушался его. Теперь был бы порядок.

— Теперь мы бы вообще без армии остались, — заметил его вечный оппонент старшина Дзюбач, поняв, что и на сей раз бомбардировщики пошли к линии фронта. Ибо кто-то там, в германском штабе, решил, что не стоит тратить боезапас на обреченные доты. По крайней мере, до тех пор, пока не начнется переправа.

Уже в доте, пропуская мимо себя медсестру, Громов заметил, что она идет к своему санотсеку, стыдливо прижимая к груди, словно некстати повзрослевшая девчушка — куклу, статуэтку «Марии-мученицы».

10

— Что за войско? — строго спросил Штубер, наткнувшись за проселком, возле перелеска, на небольшую группу красноармейцев. — Кто старший?

— Я — за старшего, товарищ лейтенант, младший сержант Кондарев.

— Почему здесь? — он остановил эту группу метрах в пятнадцати от окопа, который русские еще только начали рыть, пытаясь отгородить им зону дотов от поселка. Причем инженерный замысел их был ясен: спешно готовились к круговой обороне. А вообще-то, окопы здесь были в три линии. Причем в первой и третьей возводились новые блиндажи.

— От батальона своего отстали. В комендатуре города направили нас сюда. Говорят, наша часть километрах в четырех отсюда.

— Отстали, значит? Странно. Какой, говорите, батальон?

— 125‑й отдельный, пулеметный.

— Что-то я такого не припоминаю. Зато знаю, что командиров, чьи подразделения «не вовремя» отстают, в военное время отдают под трибунал. Слыхал об этом?

Младший сержант пожал плечами и придурковато улыбнулся:

— При чем здесь я? Мне велено…

— Ладно тебе!.. — иронично молвил Штубер. — Всем «велено».

— Трибунал нам немцы устроят, — напомнил ему кто-то из бойцов.

— Причем сегодня же. Из тыла? Пороха пока не нюхали?

— Еще нанюхаемся, товарищ лейтенант, — вставил длинноусый солдат, скручивая самокрутку. — За гентим дело не станет.

— Вот именно: «за гентим», — передразнил его барон. — Так, слушай меня. Самокрутки отставить. Следовать за мной. Представляю здесь Особый отдел армии. Сейчас попробуем найти ваш батальон. Но если окажется, что его здесь нет и быть не могло, придется разбираться, кто вы и почему в такое время не со своим подразделением.

Построив будто самой судьбой посланное ему войско в колонну по два, Штубер придирчиво осмотрел его и без особых приключений провел через линии окопов в южную зону укрепрайона. Колонна бойцов, очевидно остатки взвода, под командованием лейтенанта идет занимать позиции… — у кого это могло вызвать подозрение? Встречным офицерам Штубер старался вопросов не задавать, зато через каждые четыреста-пятьсот метров подходил к окопам или к кухне и строго спрашивал кого-нибудь из красноармейцев, из какой он части и не знает ли, где находится 125‑й батальон. В то же время глаза его цепко фиксировали, где, в какой рощице расположились минометчики, где подготовлено пулеметное гнездо или оборудуется наблюдательный пункт.