Сергей Михеенков - В бой идут одни штрафники Страница 13

— Отсюда, Сань, водокачка не видна. — Иванок подтянул за ремень винтовку. — Ты какими зарядил? Разрывными?

Иванок называл Воронцова так, как когда-то Степан.

— В лесу разрывными не стреляют. У вас в разведке разве этому не учат?

— Нам тут и не придется стрелять. Дядя Кондрат сказал, что их боевое охранение метрах в ста отсюда, правее. Сидят, не высовываются. Все правильно. Вот поэтому они здесь снайпера и держат. Чтобы лес контролировал. А почему вы ночью лесом не пошли? Здесь же легче выходить?

— Игнат сперва сюда и повел. Лес. Думали тут перескочить. Куда там! Часовые в траншее через каждые десять шагов. И пулеметы. Ночью они тут все простреливают. Как в поле. Там, за ручьем, у них несколько линий траншей. Все — заняты. — Иванок посмотрел на Воронцова и вдруг перешел на шепот: — Сань, их тоже подводят к передовой. Похоже, рубка хорошая намечается. А?

Воронцов ничего не ответил. Только подумал про себя: конечно, намечается, иначе бы их отдельную штрафную сюда не перебросили. А раз перебросили, то именно здесь и намечается место прорыва.

Сосны кругом на высоте человеческого роста были густо исклеваны пулями. Пахло свежей смолой. Прозрачная живица уже заполнила некоторые отверстия и отщепы. Воронцов вдыхал волнующий запах бора, разогретого полуденным солнцем, и этот запах, и легкий хруст сухой хвои и моха будили в нем воспоминания родины. Порой возникало ощущение, что не на нейтральную полосу полз он сейчас, стараясь остаться незамеченным, а домой, в родное Подлесное.

Где она, война? Нет ее здесь! Да и не может быть в такой тиши, пропахшей смолой и вялой душистой травой. Но вот простучал где-то там, в стороне деревни, немецкий пулемет, и все в одно мгновение расставил на свои места.

Слишком много событий принес сегодняшний день. И, конечно же, не время сейчас ползти на нейтральную полосу. Да еще и Иванка за собой тащить. Но уже не повернешь назад.

Выходить надо было рано утром, еще затемно. Немецкий снайпер наверняка именно так и поступил. А теперь, когда он хорошо устроился, замаскировался, попробуй найди. Дождись, когда шевельнется, сделает ошибку. А может, он замер, положил на спуск палец и спокойно ждет, когда они появятся возле родника. На бруствере наверняка засек. Винтовку с оптическим прицелом Воронцов все время держал в левой руке, прикрывая телом. Если немец видел их на бруствере, то будет ждать возле родника. И если не обнаружит, то тут же поднимет тревогу. Немцы вышлют разведку и попытаются выловить их возле ручья, захватить живыми.

Они выползли на берег ручья. Замерли. Стежка обваливалась вниз и по песчаной косе тянулась к зеленой болотине, на краю которой виднелся обложенный известняком колодец. С той стороны ручья к колодцу были переброшены жерди, скрепленные короткими поперечинами.

— Наблюдай за деревней, — прошептал Воронцов Иванку.

Тот сразу же отполз в тень и вытащил бинокль.

Прошло не больше получаса, и на противоположном берегу в тени деревьев появилась фигура человека. Человек шел свободно, что-то беспечно насвистывая. Это был немец. Пожилой, лет сорока, с лысиной. Пилотка засунута под погон. В руках две вязанки котелков. На все отделение. Иванок встрепенулся, потянул к плечу винтовку. Воронцов покачал головой: нет.

Не за этим пехотинцем они приползли сюда. Пусть набирает воду и уходит. Пусть подтвердит, что здесь опасности нет. Никаких русских снайперов. Никакой засады в отместку за вчерашнее. Никого. Пусть думают, что мы уступили колодец, и теперь они могут пользоваться им свободно.

Немец расстегнул ремень, быстро стянул с себя френч и исподнюю рубаху. С грохотом бросил фляжки возле колодца. Вернулся к ручью и начал умываться. Немец взвизгивал и крякал от удовольствия. Потом отряхнул руки и принялся отвинчивать колпачки. Заполнив последнюю фляжку, нанизал их на проволоку, перекинул через плечо и пошел по жердям на другой берег. Когда немец перешел ручей и спрыгнул с конца кладей на берег, Воронцов услышал щелчок затвора и оглянулся. Иванок, привстав на коленях, выцеливал уходившего немца. Воронцов бросился к нему, выбил из рук винтовку, придавил Иванка к земле.

Немец наверняка слышал их возню. Он оглянулся и быстро исчез в кустах.

После того, что произошло, надо было думать о том, как бы поскорее отсюда убраться. Желательно тихо и незаметно. Все для них мгновенно изменилось. И само пребывание здесь, на нейтральной полосе, которая, возможно, контролируется и нашими, и немецкими наблюдателями, стало проблемой. И решать ее предстояло самим, без чьей-либо помощи, и как можно быстрее.

— Все. Уходим. Быстро вперед. Я — замыкающий.

Иванок чуть не плакал. Он сверкнул глазами, сунул за пазуху бинокль, взял за ремень винтовку и пополз назад. Когда выбрались на ту сторону сосняка, остановились отдышаться.

— Почему ты мне помешал? — Иванок не смотрел в его сторону. Воронцов видел пунцовое ухо, перепачканную смолой щеку с налипшими хвоинками и бледные губы. Губы Иванка дрожали от негодования, а сквозь ухо просвечивало ярое послеполуденное солнце. — Я бы положил его. Они тут вчера двоих наших подстрелили. Прямо возле колодца!

— Знаешь, чем мы от них отличаемся?

— Мы добрые, да? А ты помнишь, как они девчат в Прудках изнасильничали?!

— Если они такие звери, то это не значит, что и мы должны делать то же.

— Нет, товарищ лейтенант! Во-первых, я больше с тобой на нейтралку не пойду! Лучше — одному. Я бы его тут и положил. Его, а потом и еще других, кто за ним пришел бы. Вчера они — наших. А сегодня я — их! Зуб за зуб! Понял? Вот это был бы результат! А с тобой ходить…

— Иванок, ты думаешь, я его пожалел?

— А кого? Меня, что ли? Ты что, испугался, что они обстреляли бы нас из пулемета? Ты этого испугался? Да плевать я хотел на твои награды и на погоны, если ты врага пожалел!

— Можешь доложить. О том, что я не выстрелил во врага.

Иванок сразу успокоился. Губы его перестали дрожать.

— Твои сестры дома. Ты спокоен за них. А я не знаю, что с ней, где она. Может, уже растерзали где. Ты что, не видел, какие они звери?!

— Найдем мы твою сестру, Иванок. Это я тебе обещаю как боевой товарищ.

— Если бы ты мне не помешал, я бы его застрелил и на одного фашиста стало бы меньше. И мы бы быстрей дошли до Берлина.

— Дойдем, и сестру твою разыщем. И этот немец нам не помешает.

— Не могу я на них спокойно смотреть. Наблюдать, как они по нашей земле ходят. С фляжками. Воду нашу пьют. Как хозяева. Не могу, пока сестра там.

После ночного боя и отражения атаки русских, фузилерная рота собрала своих убитых. Раненых тут же начали перевязывать и переправлять в тыл.

Тела унтер-фельдфебеля Штарфе и еще шестерых положили на носилки и унесли в березовую рощицу, где ютилось деревенское кладбище и где на песчаном пригорке рота хоронила своих убитых.

Когда утих грохот перегревшегося Schpandeu, шютце Бальк выпустил из рук приклад, от которого онемело плечо, и начал заваливаться набок.

— Что с тобой, сынок? — командир роты успел подхватить Балька.

— Простите, господин гауптман, — забормотал тот, теряя сознание и не понимая, что ранен.

Очнулся он на широкой пароконной повозке. Рядом сидел возница, пожилой солдат, который весело смотрел по сторонам и насвистывал какую-то крестьянскую песенку. Заметив, что раненый открыл глаза, пожилой солдат покачал головой, снял пилотку, вытер ею лысину и сунул под погон.

— Ну что, парень, повезло тебе. Выстрел на родину. Вот счастливчик!

«Значит, я ранен, — понял Бальк. — Интересно, куда? — Он вспомнил, как у него во время боя начало вдруг затекать правое плечо. — Так вот оно что… Но кость не задета. Иначе бы меня отбросило от пулемета. Нет, это хоть не легкое ранение, но после него можно вернуться в полк». Ездовой посвистывал, изредка усмехаясь своим мыслям. Они ехали в тыл, подальше от этой чертовой передовой, где все время, каждый день и каждый час кого-нибудь подстреливают. Иногда насмерть.

— Да, что и говорить, повезло тебе, — снова вздохнул ездовой, уже, должно быть, о своем. — Дома побываешь. А тут… Тут через день-другой такое начнется!.. Так что вовремя ты… Ну, сам понимаешь…

Бальку сильно хотелось пить.

— Я ведь не в живот ранен? — Бальк со стыдом услышал свой жалобный, тихий голос.

— Нет, парень. В плечо. Но, похоже, тебя хорошо разворотило. Разрывная пуля.

— Пить хочу. Дай воды.

— Пить? Сейчас дам. У меня целых две фляжки. Чистейшая. Русская. С нейтральной полосы. Святой источник. — И возница поднес к губам Балька отпотевшую фляжку, из которой пахнуло такой свежестью и прохладой, что у того закружилась голова.

— Ты говоришь, разрывной? — напившись, переспросил он.