Марина Чечнева - «Ласточки» над фронтом Страница 13

В Мытищи Распопова вернулась сразу после войны — здесь начиналась ее летная биография, отсюда она уехала осенью 1941 года к месту формирования женского авиаполка. Мытищинский городской комитет партии направил ее на работу в городское отделение общества «Знание». Предложение было по сердцу Нине — она умела и любила работать с людьми. На фронте была парторгом эскадрильи.

Нина Максимовна не умеет жить без забот. Депутат Мытищинского горсовета Распопова всегда с людьми, всегда готова прийти на помощь и словом, и делом. «Человек с отзывчивым сердцем» — так отзываются о Нине Максимовне все, кто ее знает. Услышав как-то, что у двух врачей поликлиники тяжелые жилищные условия, Распопова взялась помочь женщинам. Обратилась в городские организации, несколько раз ездила в город Бабушкин, где жила заболевшая врач Кореннова, старалась ободрить попавшего в беду человека… Комнаты врачам были предоставлены.

По инициативе Распоповой появилась в Мытищах детская музыкальная школа. Как-то Нина Максимовна узнала, что в школе, где она была председателем родительского комитета, много ребят, увлекающихся музыкой, а заниматься им негде. Тогда было решено создать фортепианный кружок. Он и стал началом музыкальной школы. Но не сразу Москва строилась. Много пришлось похлопотать Нине Максимовне, не раз обращаться с просьбой к руководителям предприятий, в исполком. Горсовет дал деньги на инструменты, директор школы отвел для занятий музыкой весь пятый этаж. Сейчас в Мытищинской музыкальной школе занимается около 500 человек. Каждый год Распопову приглашают на отчетный концерт участников музыкальной школы. Она слушает выступления маленьких скрипачей, пианистов, и теплом загораются ее глаза — ведь во всем этом есть и ее доля труда.

С такой же настойчивостью помогала Распопова и строительству в своем городе Дома быта. Да и парк Мира, с которого начался наш рассказ, тоже вырос на пустыре и не без участия Нины Максимовны… И первые цветы в нем посажены ее руками.

…Как открывается человеку небо? Для всех по-разному, наверно. Нина родилась на Дальнем Востоке, а селе Магдагаг. Родилась в пути — отец работал в то время на строительстве железной дороги. И отец, и мать были неграмотными, жилось трудно: семья большая, а заработок у отца случайный. Когда Нине исполнилось десять лет, умерла мать. Перед смертью, прощаясь с детьми, прижала Нинину кудрявую голову к груди и сказала: «Ну, а эта лохматая голова не пропадет!» Знала мама, какой отчаянный и твердый характер был у ее дочки.

Потом была работа на приисках, комсомол, учеба в Благовещенском горнопромышленном техникуме. Нина уж закончила третий курс, когда ее вызвали в горком комсомола и предложили идти на учебу в авиационную школу. Шел 1932 год.

Нелегко доставались комсомолке Распоповой учеба в Хабаровской авиашколе. Среди курсантов было всего две девушки. Доказать во что бы то ни стало, что справляются с учебой не хуже парней, — это было для них делом чести. Но вот сданы теоретические дисциплины, наступило время летной практики.

— Ах, как помнится первый ознакомительный полет! — вспоминает Нина Максимовна. — Ощущение высоты, полета, удивительной какой-то свободы захватило меня. Я обо всем забыла… Сели, инструктор спрашивает: «Ноги-то до педалей достают у тебя?» — «Достают», — говорю. Да где там! Роста не хватало, приходилось сдвигаться на край сиденья. Очень боялась, что из-за роста отчислят.

Самостоятельный вылет, который Нина выполнила одной из первых в группе, был оценен на отлично.

После окончания Хабаровской авиационной школы Распопова работала в Омском аэроклубе летчиком-инструктором. Здесь она летала не только на самолете, но и на планере, прыгала с парашютом. За четыре года работы в Омске Нина подготовила не один десяток летчиков, выросло и ее собственное мастерство. Как одного из лучших инструкторов ее направили в Москву, в Центральный аэроклуб на курсы по совершенствованию летчиков-инструкторов. После успешного их окончания Нина получила назначение в Мытищинский аэроклуб.

Война поломала все планы. Уходят на фронт товарищи. Каждый день Нина ждет, что наступит наконец-то ее черед. Пасмурным снежным днем 6 октября, как всегда, продолжались полеты. Нина произвела очередную посадку, когда к ее самолету подошел инженер аэроклуба с телеграммой.

— Тебе вызов в Москву. Быть в теплой одежде. Сборы были быстрыми. Друзья с завистью проводили Нину: каждый в те дни рвался на фронт…

Одно из первых испытаний, выпавших на долю летчицы Нины Распоповой, пришлось выдержать еще в дни нашей учебы при формировании полка. Нина пришла в полк, имея уже немалый летный стаж по сравнению с другими девушками. Ей казалось, что она в совершенстве владеет самолетом. «Зачем тянуть время, скорее бы на фронт». Так думала не только она.

Но когда начались полеты в закрытой кабине по приборам, Нина убедилась, что тренировка необходима, — в аэроклубе таких полетов выполнять почти не приходилось. Вместе со всеми Распопова летала по маршруту, в прожекторах, на учебное бомбометание, упорно овладевала техникой вождения самолета в ночных условиях.

Учеба подходила к концу. Полк выполнял последние вылеты по маршруту ночью и на бомбометание. Нина со своим штурманом Ларисой Радчиковой вылетела по маршруту — этот полет чуть не стоил им жизни. Испортилась погода. Сели в поле близ села, сломали винт и шасси. Переночевали в крестьянской избе.

На другой день привезли винт. Местные жители помогли экипажу подготовить площадку для взлета, и девушки вернулись на аэродром. Командир звена Женя Крутова рассказала им, как она выполняла полет. В ту страшную ночь экипаж Крутовой вышел к аэродрому и совершил посадку лишь благодаря случайно увиденному прожектору. После приземления выяснилось, что Женя долетела буквально на последних каплях горючего…

Летние месяцы сорок второго, жаркие и душные, насыщенные грозами, пропитанные горечью отступления. Мы бомбили укрепления гитлеровцев, войска противника, то и дело меняя место базирования, что вносило большие трудности в боевую работу.

С Ниной Распоповой мы летали в одной эскадрилье. Она была опытнее большинства наших девушек и летала, как настоящий боевой летчик. Я часто обращалась к ней за помощью, да и не я одна…

— Марина, а ты помнишь ту ночь, когда мы перелетали в Чалтырь? спрашивает меня Нина.

Еще бы не помнить! Чалтырь — это был аэродром подскока. Мы прилетели сюда и должны были, заправившись, лететь ближе к линии фронта. Но началась сильная гроза и ливневый дождь. Ветер с силой кидал потоки воды в стороны. Самолеты с уже подвешенными бомбами трясло от этих диких порывов. А черное небо то и дело раскалывали ослепительные зигзаги молний, за которыми почти без перерыва следовали раскаты грома. Мы безуспешно прятались от дождя под плоскостями наших «ласточек». Взлетать же в такую погоду было нельзя.

А совсем недалёко от нашей площадки проходила дорога, по которой шли в наступление фашисты. Шум грозы перекрывал и грохот канонады, и лязг танковых гусениц.

Что может быть хуже чувства бессилия? Мы не могли ни улететь к фронту, ни вернуться на основной аэродром. Любой немецкий танк мог свернуть на нашу площадку, и мы для него были бы отличной мишенью… Только на рассвете гроза и ливень стихли. Мы взлетели чуть не на глазах у противника. Маскируясь, на бреющем полетели на точку базирования, опасаясь нарваться в воздухе на вражеские истребители. Внизу дымилась поруганная, истоптанная фашистскими сапогами земля. Сердца сжимались от боли и ярости… Да, такие ночи не забываются!

Каждую ночь наши маленькие фанерные самолетики бомбили наступающие части врага, и чуть не каждое утро нам приходилось перебазироваться все дальше на восток. Чувство бессилия изменить это положение, чувство вины перед теми, кто оставался, делали нас раздраженными, злыми. Помнится, на хуторе Воровском мы замаскировали самолеты в садах, вышли на улицу и присели на скамейку у палисада. В очень ясном, просветленном утреннем небе вставало такое красочное, такое мирное солнце. За спиной под легким утренним ветерком шептались вишни. И к этой сказочно-красивой земле приближались ненавистные фашисты.

Мимо нас шагал высокий пехотинец, запыленный, усталый. Наши отступающие части уже прошли, а он, видимо, отстал и догонял своих. Неожиданно Нина со злым блеском в глазах едко сказала:

— Эй, пехота, сапоги смазали и так драпаете, что мы на самолетах за вами не успеваем гнаться!

Солдат съежился, как от удара.

— Нина, зачем ты так? — негромко сказал кто-то из девушек в неловкой, напряженной тишине.

Распопова виновато и зло вскинула глаза, махнула рукой и, резко повернувшись, молча ушла в дом. На глазах у нее блестели слезы…

В одном из боевых вылетов на самолете Нины был поврежден винт — отбит конец лопасти. Все экипажи срочно вылетали на новую точку базирования. Тоня Рудакова, техник машины Распоповой, со слезами обратилась к летчице: