Марина Чечнева - Небо остается нашим Страница 13

Соблюдая ровные интервалы в боевых порядках, мы приближались к станице Морозовской. Полет протекал нормально, шли точно по графику. Я обернулась назад к штурману Оле Клюевой:

- Ну, как летим? Правда, здорово?

Оля в ответ улыбнулась и показала большой палец. Покрутив головой, она оглядела воздушное пространство, и с лица ее тут же будто стерли улыбку.

- Маринка! - В голосе Клюевой звучала тревога. - Смотри!

С запада на нас стремительно неслись какие-то черные точки. Мозг обожгло: «Фашисты!»

Что делать? Я посмотрела на ведущего. Самолет командира эскадрильи Серафимы Амосовой спокойно продолжал полет. Неужели она не видит?

- Марина! - кричит по переговорному аппарату Клюева. - Посмотри: соседнее звено рассыпается!

Сомнения кончились - впереди были вражеские истребители. Я покачала плоскостями, привлекая внимание ведомой нашего звена Нади Тропаревской. «Вижу», - ответила она тоже покачиванием. Одновременно мы произвели [54] маневр. Звено нарушило заданные дистанции и интервалы. Самолеты резко потеряли высоту и пошли почти на бреющем полете. Теперь на фоне желто-зеленой степи трудно было заметить наши камуфлированные машины.

Истребители с воем пронеслись над нами, сделали боевой разворот и вновь устремились на беззащитные У-2. Про себя я отметила, что почему-то не слышно тарахтения пулеметов. Мерзавцы! Еще издеваются! От волнения даже не поглядела на опознавательные знаки.

Минут через пять в воздухе появилась другая группа истребителей. Эти - наши, как показалось мне. Спасибо, выручили! И только на аэродроме выяснилось, что никаких вражеских самолетов не было. Под Сталинградом у Морозовской нас встретили истребители прикрытия. Летчики, зная, что летят необстрелянные «птички», решили проверить нашу выдержку и повели на нас «атаку». А между прочим, далеко не все девушки знали, что то были наши самолеты.

Весть об этом случае быстро разнеслась по всей воздушной армии генерала К. А. Вершинина. Остряки получили новую пищу для разговоров. Но мы, как ни горько было сознавать свою промашку, не стали предаваться унынию. Довольно скоро наши летчицы доказали, что советские женщины-фронтовички умеют бить врага не хуже, чем это делают защитники Родины - мужчины…

Вскоре в полк прибыл командир дивизии Дмитрий Дмитриевич Попов. Появился он перед строем хмурый, серьезный. Ни слова не говоря, прошел от самолета к самолету и удалился с командованием полка в штаб. По всему чувствовалось: Попов принимал нас в свою дивизию далеко не с восторгом. Девушки расстроились. Батальонный комиссар Рачкевич тотчас заметила наше подавленное состояние:

- Ну-ка, не киснуть! Тоже мне, кисейные барышни. Горько, конечно, но унывать не следует. На ошибках учатся, а впереди достаточно времени, чтобы посрамить маловеров и доказать, что они поспешили с выводами.

* * *

Боевая деятельность полка началась под Ворошиловградом во время нашей дислокации в поселке Труд Горняка. По неопытности мы считали, что нас тотчас пошлют на боевые задания. Но командование решило иначе. [55]

В бои нас вводили постепенно. В первое время мы совершали лишь ознакомительные полеты к линии фронта, изучали район боевых действий, снова тренировались в полетах при свете прожекторов, короче говоря, привыкали к фронтовой обстановке. И хотя все мы мечтали скорее приступить к делу, приходилось проявлять выдержку и терпение.

Сразу же по прибытии на аэродром мы почувствовали близость фронта, его грозное дыхание. С запада, как неумолчный рокот прибоя, непрерывно доносилась артиллерийская канонада, по ночам в темной звездной вышине надсадно завывали моторы вражеских самолетов, летевших на восток. Фашистские бомбы рвались в Каменске, Ворошиловграде, Миллерово.

На горизонте то и дело вспыхивали отблески пожаров. В такие минуты я невольно вспоминала ночь на 22 июля, первую бомбежку Москвы и объятый пламенем родной дом.

Полк бросили в самое пекло - в район станиц Константиновской, Мелеховской и Раздорской. Тогда как раз шли ожесточенные сражения в южной части Донбасса, на реке Миус, у Таганрога: гитлеровцы рвались к Дону.

И вот поступил долгожданный приказ.

Первыми вылетели открывать боевой счет полка Евдокия Давыдовна Бершанская со штурманом полка Софьей Бурзаевой и экипажи командиров эскадрилий Симы Амосовой со штурманом Ларисой Розановой и Любы Ольховской с Верой Тарасовой.

Накануне в полку состоялось партийное собрание. На нем присутствовали командир дивизии полковник Дмитрий Дмитриевич Попов и представители политотдела. Собрание приняло резолюцию, в которой обращалось ко всему личному составу с призывом работать так, чтобы полк стал одним из лучших на Южном фронте.

- Ого! - не удержался от восклицания полковник Попов. - Куда сразу махнули!

- Вы плохо знаете наших девушек, товарищ полковник, - заметила Рачкевич.

- Что ж, постараемся узнать. А впрочем, одобряю. Цель конкретная. Это уже само по себе неплохо. Действуйте, а командование со своей стороны поможет вам.

Провожать товарищей вышли все. Было это 8 июня 1942 года. На старте присутствовало также командование [56] дивизии. Такое внимание обрадовало девушек и в какой-то степени ослабило горечь первых дней нашего пребывания в дивизии.

Тут же на поле состоялся короткий митинг. Открыла его комиссар полка Рачкевич. Евдокия Яковлевна как-то по-своему, просто, но образно сумела высказать наши чувства и мысли. Она говорила о том, что у нас сегодня радостное событие - начало боевой деятельности полка. Учеба кончилась, и настало время проявить свои способности и мужество в боях.

- Каждая сброшенная вами бомба должна лечь точно в цель. Каждый экипаж, в какой бы трудной обстановке он ни оказался, должен биться до последнего вздоха, пока видят глаза, слышат уши, пальцы ощущают ручку управления…

- Вот так, Маринка! - прошептала Оля Клюева.

В ответ я слегка сжала руку подруги. Смысл речи нашего комиссара всем был ясен. Да, только так могли биться с врагом настоящие патриоты, до последнего вздоха! Нашей стране выпало трудное испытание, речь шла о жизни или смерти молодого Советского государства. Рассчитывать нам было не на кого. Поэтому каждый из нас был обязан бить врага за двоих, за троих.

Как мне и моим подругам хотелось в ту ночь подняться в воздух! Как мы завидовали нашим командирам! На первое задание улетели лучшие экипажи. Но мы не имели права обижаться. Так и должно быть - идущие впереди указывают дорогу, ведут за собой. Первые бомбы с надписью «За Родину!» уже подвешены под плоскостями. Пройдет совсем немного времени, и они, рассекая со свистом ночную тьму, полетят на головы тех, кто принес нам войну…

Взревели моторы. Самолеты ушли в ночь. Я скорее угадывала, чем видела, как отрывались от земли их темные силуэты. Потом рокот моторов стал еле слышным. На аэродроме вдруг наступила такая тишина, что я услышала, как под дуновением ветерка шуршит под ногами молодая трава.

«Счастливого пути, товарищи!» - мысленно произносила каждая из нас. Молча стоял на старте и командир дивизии полковник Попов. Аэродром словно застыл в тревожном ожидании. Девушки, разбившись на группы, сперва молчали, потом кто-то уронил слово, кто-то откликнулся, [57] постепенно завязался разговор. Говорили о самом обыденном, но по всему чувствовалось: мысли сейчас с теми, кто в воздухе.

Рядом, как всегда, была Евдокия Яковлевна Рачкевич. Она незаметно подходила то к одной, то к другой группе. Постоит, послушает, скажет несколько слов и идет дальше. Верный солдат партии, она с первого появления в полку готовила нас к боям, прививала качества, необходимые советскому солдату, умела простым, доходчивым словом выразить любовь к Родине и ненависть к врагу. Она, наш комиссар, в течение всей войны олицетворяла нашу совесть и честь, была и навсегда осталась для нас образцом коммуниста, настоящим человеком.

- Что загрустила, Марина? - вдруг послышался рядом тихий, ровный голос Рачкевич. - Завидуешь?

- Нет… то есть да, - поправилась я. - Но ведь скоро наступит и моя очередь?

- Конечно.

Время тянулось до ужаса медленно, но никто не уходил. Наконец послышался характерный рокот мотора. Разговоры моментально оборвались, все взгляды устремились к темному небу. Рассмотреть ничего было невозможно, но шум все нарастал, приближался и вдруг сделался глуше.

- Пошла на посадку, - произнес кто-то рядом со мной.

Дробно застучали шасси по сухой земле аэродрома. Обороты винта стали реже. Почихивая отработанным газом, к линии предварительного старта медленно подрулил первый самолет.

Мы молча ждали. Заложив руки за спину, всматриваясь в темноту, как и другие, ждал командир дивизии Попов. Наконец послышались шаги. Из плотной чернильной густоты ночи появилась летчица. По походке я узнала Бершанскую. Рядом с ней шла Соня Бурзаева. Поравнявшись с Поповым, Евдокия Давыдовна доложила о выполнении задания и не спеша, видимо желая, чтобы каждое ее слово дошло до нас, начала рассказывать, как протекал полет.