Александр Зонин - Морское братство Страница 13

Стоя на высоком пригорке, Сенцов имел превосходную позицию для обзора базы подводников. Ее здания, выстроенные «покоем», не закрывали двора в узкой котловине, и Сенцов в прямых черных линиях угадал шеренги матросов, строившихся для встречи. Он увидел, как под музыку оркестра, над начищенной до блеска медью труб, поплыло красное знамя бригады, и черные линии вытянулись змейкой. Пошли… Вот бы и ему со всей братской семьей прошагать сейчас к пирсу, к которому уже приближается лодка Петрушенко. Даже со своего дальнего поста наблюдения Сенцов легко нашел Петрушенко в группе офицеров и матросов, высыпавших на палубу. На голову выше своих подчиненных, широкий, массивный, он стоял у перископа.

Порыв ветра с воды донес к Сенцову визг поросенка (традиционного подношения подводников своему счастливому в бою собрату), но тотчас его заглушил торжественный марш. «Будет рапортовать командующему», — подумал Сенцов. Представил себе мужественное и доброе лицо адмирала с застывшей у козырька фуражки рукой, и тут только вспомнил, что идет выполнять спешное поручение командующего. Он побежал в гору, ругая себя зевакой, любопытным бездельником и мальчишкой. Командующий отдал в его распоряжение свой катер, и Долганов томится на рейде, и хуже того — томится в неведении, когда наконец встретит Наташу.

Но ему не удалось без новой задержки пробежать улочку, ведущую к квартире Долганова. Его окликнул командир-катерник, еще не знавший, почему над базой раскатился орудийный выстрел. Пришлось рассказать, что с победой возвратился Петрушенко и ему сейчас устраивают торжественный прием на пирсе.

— По разведданным «Гросс-адмирал» основательно поврежден и под эскортом своих эсминцев едва дотащился до фиорда севернее Нарвика. Командир английской лодки наблюдал возвращение «Гросс-адмирала» с позиции. Он будто хотел атаковать фашиста в свою очередь, но не успел выйти в точку, удобную для торпедного удара, — торопливо выложил штабные сведения Сенцов.

— Обидно потомку Нельсона, — посочувствовал офицер. — Упустить такой случай.

— Да, жалко, что не добили. Петрушенко слишком поздно сообщил штабу о своем ударе — его гоняли немецкие эсминцы часа три, а то штаб нацелил бы другую лодку и поднял авиацию.

— Вообще пора перенять у фашистов их тактику работы подлодок группами, — решительно заявил катерник.

— Может быть, — согласился Сенцов, — но организация волчьих стай требует отработки. У нас ведь есть еще победа. Ручьев со своим отрядом сегодня ввел в залив конвой из Атлантики, все транспорты целехоньки, хотя вокруг них вертелось пять лодок. А стайку куснули крепко, одну уничтожили, другую основательно подбили.

— Вот как? Значит, миноносники стали наш хлеб отбивать. Это кто же? Неужто при руководящем участии самого Ручьева?

— «Упорный», Долганов. Воистину упорно действовал. Четыре или пять заходов сделал.

— Ага, значит, отчасти и мы причастны к этому делу. У Долганова минером наш выученик, старший лейтенант Игнатов. Лихой парень.

— Видать, что вы не плавали на больших кораблях, — обижаясь за Долганова, отозвался Сенцов. — Как бы ни был расторопен ваш Игнатов, самое важное в такой встрече — боевое маневрирование. А это дело командира, и никто на флоте не проведет его с красотой и точностью Долганова. Так думает и наш командующий.

Сенцов даже остановился и, покраснев от возмущения, замахал короткими ручками.

— Командующий, — вскричал он, — еще никому из командиров не разрешал принимать на борту корабля жену. А вот сейчас мне поручил отвезти супругу Николая Ильича и передать ему свой сердечный привет. Что?!

Катерник не собирался защищать свое неосторожно высказанное заключение и не думал ссориться с Сергеем Юрьевичем.

— Друг ты мой, чего кипятиться. Я за ордена обоим, всей братве «Упорного». Долганова уважаю не меньше тебя. Хочешь, сейчас доставлю вас с Долгановой к Николаю на «охотнике»?

Они уже были перед высоким крыльцом дома, в который третьего дня Сенцов доставил Наталью Александровну, и он протянул руку катернику.

— Спасибо, командующий велел идти на его катере.

— Человек! — одобрительно протянул командир «охотников». — Но и поперчить умеет, когда следует. Бывай здоров. Долганову привет и двойное поздравление…

Катерник пошел под гору, пропустил мчавшуюся поперек улицы стайку детворы на лыжах и в финских санях и крикнул:

— А хорошо-то сегодня, Сергей… Двум победам радуется природа. На весну поворачивает.

Действительно, от сугробов, заалевшихся над дальней грядой скал, несло бодрящим запахом талого снега. Красные лучи низкого солнца весело сверкали в окнах голубых и оранжевых домов, а внизу, в бухте, вода плавилась, как только что разлитый металл.

Сенцов припомнил свой приезд, прогулку в пургу и искренно отозвался:

— Хорошо!.. И будет еще лучше.

Дверь ему открыла улыбающаяся от счастья Долганова.

— Значит, едем?

— Пойдем, пойдем! Только одевайтесь потеплее. На заливе прохватит.

— А я совсем собралась. Только шубку и платок накинуть.

Сенцов вошел следом за Натальей Александровной в комнату и испытующим взглядом осмотрел свою спутницу с головы до ног. Ее девичью фигуру плотно облегало вязаное платье, цветное, но не яркое. Из высоких тупоносых ботинок чуть выглядывали теплые носки. Сенцов переводил взгляд с тяжелого узла пепельно-золотистых волос на оживленное лицо; потупился, увидев глаза, сияющие яркой синевой из-под пушистых ресниц, и хрипло сказал:

— Не годится в ботинках. Валенки есть у вас? Или сбегать за ними?

— Есть, есть, милая нянечка.

Сенцов ожидал, оборотясь к окну, окончательных сборов Долгановой, пока она щелкала какими-то замками чемоданов, пока стук на полу свидетельствовал, что его требование о смене обуви покорно выполняется. Наталья Александровна рассказывала, как обживалась в базе эти три дня.

— Знаете, я вам страшно обязана, — слышал Сенцов милый, несколько глуховатый голос из разных концов комнаты. — Такие глупости лезли в голову до вашего успокоительного звонка. А после взяла себя в руки, определилась на работу, из комнаты вывела холостяцкий дух.

Ну, тут мне очень помогла Клавдия Андреевна. Душевная женщина и, не правда ли, помрачительно красивая? Вероятно, все вы тут влюблены в нее.

— Не знаю… В чужих жен не положено влюбляться, — выпалил Сенцов и покраснел. Ему представилось, что его глупую фразу Наталья Александровна может истолковать, как нелепое признание. «Хоть бы скорее доставить ее к Николаю», — с отчаянием сказал он себе.

А Долганова, приняв его слова за неуклюжую шутку, продолжала рассказывать. О посещении метеостанции, о Клавдии Андреевне. О том, как много узнала о жизни и работе Николая.

В самом деле, эти дни ожидания мужа хорошо рубцевали раны, нанесенные тяжелыми переживаниями в оккупации. На всем пути от Москвы она не могла расстаться с воспоминанием, когда с беспричинной злостью человек — да человек ли? — обрек ее на муки и убил этим ее ребенка. Ей казалось, она так постарела и устала, что не сможет вернуться к работе с той творческой способностью, какую она и Николай считали главным в жизни. Ей думалось, что Николай, увидев ее опустошенной и сломанной, не сможет по-прежнему любить. Весь первый вечер в квартире Николая Ильича, в квартире, где она должна была заново строить жизнь, это настроение усугублялось. Она стыла у окна, даже не раскрыв свои чемоданы. Сидела и невесело глядела на бесконечный снегопад, ежилась и вздрагивала, когда ветер с резким порывом бросался на дом и бил листом железа по крыше. В другое время ее успокоило бы пение, но в этот вечер, слушая мягкое и задушевное контральто Клавдии Андреевны за стеной, она только враждебно думала об обладательнице этого голоса. Конечно, заезжая певица упражняется перед концертом. Сорока, кукушка, одним словом, бездушное и бездомное существо. Потом стала прислушиваться к звонкам телефона в коридоре. Но Николай ничего о себе не сообщал. Сенцов, такой предупредительный в дороге, тоже… Наконец, она разрыдалась и закапала слезами фотографию, где они были сняты вдвоем в лучшую пору их любви. Николай глядел со сдержанной улыбкой в строгих глазах и резко очерченных губах. А теперь ей причудилось в этой улыбке нечто чужое и насмешливое.

В середине ночи певица-соседка позвала ее к телефону. Она нехотя утерла слезы. Ей было безразлично, что подумают в квартире. Но, услышав, что Николай в море, устыдилась своих мыслей, почувствовала спасительную усталость и быстро уснула. Разбудил ее голос из репродуктора, сообщавший форму одежды для военнослужащих на новый день. Деловая интонация диктора будто говорила: а ты гостем не представляйся, входи, друг, в наши будни. И она решила немедленно сходить на метеорологическую станцию, куда имела направление из Москвы. Потом она займется домашним устройством, к возвращению Коли придаст комнате иной, уютный вид.