Анатолий Медников - Открытый счет Страница 13

Обычно из летних военных лагерей мальчика было трудно выманить в пионерские. А зимой, когда он ходил в школу и мало видел папу дома, его образ всегда связывался с пением лагерных сигнальных труб, громкими командами, гулким топотом сапог под звуки походной песни. И запах кожаной отцовской тужурки, опоясанной широким ремнём с маленьким браунингом на боку, запах ремней, прикосновение тёплых, сильных рук с загрубевшими ладонями — всё это часто вспоминалось Сергею, когда отца уже не было рядом и началась война.

С годами он догонял отца высоким ростом и гордился тем, что всё более становился похож на Свиридова-старшего. Когда в декабре сорок четвёртого, за два месяца до выпуска из училища, он на несколько часов заехал домой, вошёл твёрдым шагом в столовую и мама увидела его в военной форме, — она вдруг почему-то заплакала, прижавшись лицом к Серёжиной щеке, сразу ставшей влажной.

Он тогда растерялся, не мог понять, отчего мама плачет, и она сама не могла объяснить ему этого.

— Ну ладно, ладно, мама, я ведь ещё не уезжаю на фронт, — успокаивающе сказал он ей, думая, что отгадал причину слёз.

— Я не поэтому, глупый, — ответила мама, вытирая платком покрасневшие глаза, — просто ты вырос, и я вспомнила твоего отца молодым.

— Береги себя и пиши, Серёжа, часто, твой отец не балует меня письмами, — сказала она, провожая Сергея на фронт.

Конечно, он пообещал ей это, как и любой другой сын на его месте. Но про себя подумал, что вряд ли сможет писать так часто, как это ей хотелось бы. Ведь его ждёт фронт и боевая жизнь…

…Сергей был уверен, что эта жизнь уже началась счастливой встречей с отцом.

«Пришла героическая пора и для моего поколения, пришёл мой час показать себя!» — думал Сергей.

— Неужели ты хочешь, чтобы я устроился где-нибудь в штабе? — сказал он через минуту отцу. — Ты же сам не уважал бы меня за эту просьбу и себя за то, что подтолкнул меня к ней. И потом, — Сергей даже повысил голос, — чем наше поколение хуже вашего? Мы должны испытать всё.

Отец не ответил, промолчал и, кажется, был рад тому, что в комнату снова вошёл Волков. Сергей же подумал, что несколько странный приём, оказанный ему отцом, лишь защитней оболочка любви и поэтому он не испортит ему настроения.

«Боится отправить в разведку, потому и сердится», — решил он, снисходительно прощая отцу эту слабость.

— У нас есть вакансия в разведроте? — спросил генерал у Волкова.

— И в штабе.

— Не хочет.

— Сын своего отца, — рассмеялся Волков.

— Ну, тогда ты, «сын своего отца», шагом марш в другую комнату, отдохни, а мы подумаем, куда тебя определить, — приказал отец. И, может быть почувствовав в эту минуту, что разговор всё-таки жестковат, он неожиданно весело подмигнул сначала Сергею, а потом Волкову…

…Утром отец вызвал в штаб капитана Самсонова, дал указание усилить разведку, а затем при Сергее сказал:

— Возьми сына к себе, Илья Ильич, и забудь о том, что это мой сын. Учи его, требуй, как положено. Парень он неплохой…

— Мы уже знакомы, товарищ генерал, — ответил Самсонов и улыбнулся смущённому Сергею. — Попросился к нам — хорошо!

— Да, попросился. И я не говорю тебе, Самсонов, побереги сына, но и на первых порах не давай ему лезть куда не надо, очертя голову. Учи, требуй, — ещё раз повторил он. — Ну всё, поезжайте вдвоём!

…В это же утро Сергей с вещмешком за плечами трясся в кузове попутного грузовика, который довёз его и капитана Самсонова до развилки, откуда виднелся небольшой немецкий хутор. Дальше пошли пешком. Падал редкий снежок, и в воздухе словно бы летали большие белые мухи… Вдали виднелась грязно-белая полоса с высоким правым берегом. Одер!.. Даже издали было заметно, что лёд на реке уже подточен и сильно пропитался водой, вот-вот вздуется.

В доме, куда пришли Самсонов и Сергей, размещались офицеры разведроты.

— Землянки мы теперь редко роем, — заметил Самсонов, — много домов каменных, да и Гитлер с авиацией ослаб. Если бомбит, то переправы. Только вот артиллерии у него ещё порядком и крупные калибры, зенитную использует по наземным целям. Так что артналётов надо опасаться. Вот «свободный окоп» направо, занимайте, — пошутил капитан, — сейчас пришлю ваших людей. А вот тут общая зала, — показал он на большую комнату, служившую одновременно и коридором, куда выходили двери боковых помещений.

Сергей, сбросив вещмешок в «окопе», оказавшемся небольшой комнатой, вернулся в «залу», где на столе лежали кипы немецких иллюстрированных журналов и газет, брошенных удравшими хозяевами.

С интересом он начал рыться в этой куче, но вскоре его отвлекли вошедшие в дом разведчики. Стройный, темноволосый старшина с чётким профилем и сержант — коренастый, круглолицый, с немного припухшими, точно детскими губами.

Первый назвался Василием Бурцевым. До приезда Сергея он исполнял должность командира взвода. Фамилия второго была — Петушков, он оказался командиром отделения.

— Вот вам новый командир взвода, — представил Сергея Самсонов, — гроза врагам — отец солдатам. Любите его, ребята.

Шутка Самсонова покоробила Сергея, потому что разведчики и без того пристально разглядывали новенькое обмундирование, скрипящие ремни и скрипящие кирзовые сапоги. Но Сергей решил на первых порах не чиниться и пройти мимо этой шутки.

— Повоюем вместе, товарищи, — сказал он, беря начальственный тон, — пойду сейчас знакомиться со взводом, вот только сменю подворотничок.

Выйти из дома разведчикам не удалось. Пока Сергей, торопясь и несколько раз уколов себя иголкой, подшивал чистый подворотничок, в воздухе над хутором что-то прошелестело, и раздался очень сильный взрыв, так что затряслась земля и стены дома.

Бурцев, а вслед за ним и Сергей выскочили на крыльцо. Небо было чистым. Неподалёку дымилась воронка.

— «Скрипухи» бьют, — сказал Бурцев.

— Какие старухи? — не расслышав, переспросил Сергей.

— Реактивные, фугасные снаряды. «Скрипухами» зовём за то, что они при выстреле действительно вроде старух с железными голосами — заскрежещут, застонут: И снаряд летит тяжело, вроде бы бултыхается в небе.

Когда они вернулись в дом, «скрипухи» начали рваться ещё ближе. В «зале» пронзительно и жалобно звенели стёкла. Сергей почувствовал, что под сердцем у него внезапно образовался холодный и твёрдый комок, мешающий вздохнуть свободно и глубоко. И почему-то пересохло во рту.

Потом к «скрипухам» присоединилась артбатарея. Казалось, всё небо налилось тугим свистом, удары посыпались один за другим, сдвоенные, строенные, и всюду резко запахло горячим металлом.

«Вот оно!» — мысленно произнёс Сергей, ещё не совсем понимая, что же собой представляет это самое «оно», ибо никогда в своей жизни не попадал ни под артиллерийский огонь, ни под бомбёжку, но сразу почувствовал, что начинается что-то серьёзное и по-настоящему опасное.

Он подошёл к окну, не понимая зачем, может быть, затем, чтобы увидеть поле, и он действительно увидел, как повалились растущие вблизи дома две высоких сосны, а рядом тотчас выперли в небо два других серых, мохнатых дерева из земли и снега и, застыв там на мгновение, распались в воздухе.

— Артналёт, — спокойно определил Бурцев.

— На нас? — отшатнувшись от окна, спросил Сергей и вдруг непроизвольно икнул.

— Бьют сюда частенько, чуют, гады!

— Ага, понятно… — проглотив слюну, кивнул Сергей и снова громко икнул.

В доме сразу стало неуютно, и Сергею казалось, что даже холоднее. Самсонов куда-то ушёл, Сергей остался один со своими подчинёнными. Он не знал, что ему сейчас предпринять: бежать в расположение взвода? Зачем? Да и может убить. Оставаться здесь? Но прямое попадание снаряда наверняка разворотит слабую крышу.

— Тут есть подвал, — сообщил Петушков, — можно спуститься.

Разведчик перебирал журналы на столе, информация насчёт подвала была адресована Сергею. Он понял это.

— А вы спускаетесь?

— Как когда, — ответил ему Бурцев, — и если начальство приказывает.

Икота у Сергея повторилась. Казалось, она превращается в постоянную. С паузой в минуту-две. Словно кто-то завёл в его теле икотный будильник и он регулярно напоминает о себе.

«Отчего это у меня?» — подумал Сергей, пытаясь подавить икоту судорожным глотанием слюны. Он выпил кружку воды, пожевал чёрствую корочку хлеба. Икота продолжалась.

Бурцев делал вид, что ничего не замечает.

«Неужели от страха?» — подумал Сергей, не решаясь признаться себе в этом, но уже догадываясь, что непроизвольная эта икота, с которой он, к стыду своему, не может справиться, пришла к нему от страха.

И чтобы не думать об этом, Сергей старался вслушиваться в то, о чём громко говорил Бурцев, а порою и кричал, чтобы голос не утонул в грохоте артналёта.