Григорий Коновалов - Истоки. Книга первая Страница 13

«Что-то более значительное скрывается за этим разговором о фельетоне, – подумал Савва не без тревоги. – Солнцев опытный, умный, и вряд ли могла так взволновать его заводская газетка. Да и Юрка привычен к дисциплине и, не думавши, не благословил бы газету на выпад против… Да, да, тут ложится тень на горком».

Тихон подошел к глухой стене, отдернул широким жестом занавеску.

– Полюбуйтесь генеральным планом строительства города! – сказал он.

Савва остановил взгляд на своем заводском районе. «Вот и Богатырь-гора. Но почему парк да еще фуникулер до самого пляжа? Тут же немедля начнем строить цехи», – думал он, слыша за своей спиной астматическое дыхание Солнцева.

Савва вскользь сказал о генеральном плане городского строительства и потом с натиском заговорил о цели прихода – строительстве новых цехов. Сроки жесткие. Но ведь мы работаем на таком напряженном режиме с первых дней революции. История продиктовала условия, мы их приняли. Савва увлекся, убеждая Тихона, навязывая ему свою волю. Нет у городской партийной организации более важного дела, чем помощь комбинату: ведь тут сталь, машины.

– Сроки строительства новых цехов жесткие, но это реальный расчет, – повторял Савва несколько раз, склоняясь через стол к Тихону, задумчиво сидевшему в кресле.

«Все это с размахом. Но боюсь, что это результат испуга, а не реальный расчет, обещание сгоряча… и стремление разжалованного снова стать замнаркома, и как можно попроворнее», – думал Тихон, тревожно прислушиваясь к своему с перебоями работавшему сердцу.

Их глаза встретились на секунду-две и разошлись.

– Подумаем, обсудим, – сказал Тихон. И, не повышая голоса, он стал спокойно говорить, что сталь сталью – это элементарный долг заводского коллектива, вот городу нужно помочь построить стадион не где-нибудь, а у Маришкина пруда, в овраге. Около заводов этакая разверстая пасть, источник оползней… А еще нужно филармонию… Пусть-ка Юрий покрепче займется оползнями, поможет геологам, приезжающим на днях. – А то ведь и завод сползет в Волгу, – закончил Тихон. Он встал, давая понять, что беседа кончилась.

– Тихон Тарасович, сроки строительства новых цехов – закон. Обсуждать поздно, да и бесполезно, – сказал Юрий.

Насмешливо приподняв правую бровь, он спросил Солнцева, в прежнем ли полудохлом состоянии кирпичный завод стройтреста.

– А почему бы ему не быть в обморочном состоянии? – спазматическим голосом шутливо ответил Солнцев. – Вот посадим тебя в горком, дашь повелительные указания: восстань, завод, из праха!

Переждав, когда заглохнет сипловатый густой смех Солнцева, Юрий попросил передать кирпичный завод Савве – без этого новые цехи не построить.

– Как ты о дяде печешься, а?! – шутил Солнцев. – Жаль, что я не твой дядя, глядишь, поменьше бы критиковал, а?

– Я о вас пекусь, Тихон Тарасович, чтоб на грядущей конференции критиковали меньше. Отдайте завод хотя бы на паях: половина кирпича нам, половина городу.

– Не могу но поддержать просьбу Крупновых. У нас стало традицией: каждый рулевой города считается со сталеварами. Ладно, расширяйте завод, только меня вокруг пальца не обведете, – посмеивался Тихон.

– Мы не рискнем пускать в ход пальцы… вы зубасты, – сказал Юрий.

Вдруг в складках губ Солнцева появилось что-то грубое и жесткое, синие глаза взглянули на Юрия с дерзкой усмешкой.

– Ну, теперь Крупнов поменьше может идти, а Крупнова покрупнее попрошу задержаться на минуту, – сказал Тихон. Он гневно нахмурился, заметив, как побледнел Юрий. «Молокосос, еще обижается». Закрыв двери за Юрием, он подошел к Савве, похлопал по плечу: – Держись, друг. Тяжело, знаю, тяжело. Однажды жестоко критиковали меня на активе. Измочалили, под нулевку отделали. А ведь душу вкладывал в работу. Доплелся до квартиры, а жаловаться некому: вдовствовал, маленькие Рэм и Юлька спали. Утром собрал партком и сам измолотил себя, душу вывернул. Товарищи пожалели. Тут, Савва Степанович, на себя надо наступать, увидать себя в завтрашнем дне. Мне не слаще от твоей осечки. Рекомендовал тебя с железной уверенностью.

Савва сидел сбоку стола, подперев рукой подбородок, дремотно прикрыв веками выпуклые яблоки глаз. Из-под ресниц видел, однако: беспокойно двигаются по столу пухлые руки Тихона.

– Помнишь, твой племянник сказал тебе в вагоне, когда ты уезжал в Москву: «Падать придется с большой высоты, желаю благополучного приземления». Вот и думаю, может быть, молодежь прозорливее нас?

– Юрий шутил. Вообще мы, Крупновы, веселые, – мрачно сказал Савва.

– Он шутит иногда не шибко весело. Вообще инженер застегнут на все пуговицы. Знаю, на моих глазах рос этот феномен. Что ж, молодые расправляют крылья, мы стареем. Как высоко подымутся, куда полетят, об этом мы должны подумать… Кстати, как он докладывал в ЦК партии о работе завода?

– Доклады были со многих заводов – с Урала, Украины, – уклончиво ответил Савва, устало поднимая и опуская глаза.

«А что бы я стал делать, случись со мной такое же? – подумал Солнцев. – Все, что угодно, но только не киснул бы. Никогда не испытывал я сострадания к погорельцам такого рода. Да и есть ли оно у других? Принцип выше личности. Отстаивая интересы государства, нельзя щадить персону».

– Такой уж у меня характер, Савва, не отворачиваю лица ни от ветра, ни от грозы. Не уклоняюсь от ответственности за твою осечку… – Солнцев вдруг умолк: было что-то страшное в том, как внезапно широко распахнулись глаза Саввы, злые, горящие, как у голодного льва. Савва встал, прошел до окна, потом к столу, опять к окну. Тихон с беспокойством, граничащим с испугом, следил взглядом за его ногами: икры повыше коротких голенищ вздрагивали.

– Не беспокойтесь, Тихон Тарасович. Я ломовая лошадь. Привык возить тяжести в гору, привык к поддержке товарищей. Когда падаю с горы, других с собой не увлекаю.

– Немного не так понял меня. Пока я жив, поддержу тебя всеми силами, – опять громко сказал Солнцев. И вдруг, почесывая затылок, морщась в крайнем затруднении решить сложный вопрос, протянул: – Вот проблема-то, а!.. Дядя – директор завода, племянник – парторг. А? Удобно ли? Скажи!

– Откровенно говоря, этот мужик не посчитается и с родней. Молодежь у нас хорошая.

– Ну, ну, разговор об этом пока что черновой, – сказал Солнцев, пожимая на прощание руку Савве.

Машину вел Юрий, Савва сидел рядом, уставившись немигающими глазами на мощенную булыжником дорогу. Оба молчали. Обоим было неловко оттого, что Солнцев так грубо выпроводил Юрия и секретничал с Саввой. По радио передавали песни в исполнении известной артистки, судя по ленивому голосу, женщины пожилой и толстой:

Поморгала я глазами С выраженьем на лице:

Стоит милый мой в Казани, Машет ручкой на крыльце.

Юрий выключил радио, бросив:

– Самодельщина!

– У тебя нет чувства юмора. – Савва сердито засопел горбатым носом, снова включая приемник.

– А у вас – вкуса, Савва Степанович.

Певица тянула другую, также неприятную для Юрия, но очень нравившуюся Савве песню:

А лаптищи-то на ём, ём, ём – Черт по месяцу плел.

Эх, ну, ну-да, ну.

– Поехала, – сквозь зубы процедил Юрий и умолк.

– Ну и денек! – заворчал Савва, сдвинув на затылок фуражку военного образца. – Утром был в Москве, потом успел прилететь на Волгу, провел совещание, с тобой поспорил, с Тихоном душу отвел. Как только выдерживает мой организм такую нагрузку, а?

Юрий бросил косой взгляд на его голову, и ему показалось, что череп у Саввы железный, толщиной пальца в два.

– Да, милок, – продолжал Савва раздумчиво, следуя ходу своих мыслей, – как бы мы ни огорчались, ни критиковали друг друга, а хорошая все-таки это штука – жизнь. И это говорит человек, который чуть-чуть не сломал себе голову. Сколько на моих глазах критиковали, понижали в должности работников различных калибров и жанров! И представь, Юрий, никто не помер от критики. А? – В голосе Саввы послышались столь неожиданные тонкие, срывающиеся звуки, что Юрий внимательно взглянул на него: лицо осунулось, глаза запали.

«Не помирают, а стареть стареют. И давление повышается», – подумал Юрий.

– Савва Степанович, на сегодня хватит с вас впечатлений.

– Хватит. Отвези меня в гостиницу.

Едва вошли в номер, заявился администратор, извиняясь, сказал, что придется Савве Степановичу перебраться на седьмой этаж в общежитие, потому что этот «люкс» займет товарищ Иванов.

Савва побагровел, сопя горбатым носом.

– Позвоню Солнцеву.

– Не стоит, Савва Степанович, именно Солнцев велел приготовить «люкс» для товарища Иванова.

Юрию горько и обидно было видеть безропотную податливость своего, бывало, всегда властного и сильного дяди.

– Знаешь, Юра, о чем толковал Солнцев? – заговорил Савва, как только покинули номер. – Он думает, что кому-то из нас с тобой нужно уйти с завода.

– Эх ты: «он думает»! Я тоже кое-что думаю о нем, да пока помалкиваю.