Юрий Виноградов - Операция «Б» Страница 13

— Погоду, погоду, погоду! — сердито требовал Жаворонков от стоявшего перед ним начальника метеослужбы штаба военно-воздушных сил КБФ капитана Каспина, которого летчики, шутя, называли «метеобогом». — Сейчас от погоды зависит все. Понимаете, все!

Они находились на подземном командном пункте 12-й отдельной эскадрильи, где теперь размещался штаб авиагруппы особого назначения.

— Нет погоды, товарищ генерал. Циклоны с Атлантики господствуют, оправдывался метеоролог.

Каспин не обнадеживал. Он считал, что в ближайшие дни будет держаться густая облачность до 10–12 баллов, сильный порывистый ветер, дождь и, возможно, гроза. Балтика капризна. И даже когда нет облаков, земля не всегда бывает видна. Вечерами и особенно по утрам над ней расстилается такой туман, что балтийское побережье Германии может быть совсем закрыто. На Сааремаа тоже может быть неважная видимость: «островки» тумана могут появиться над лощинами и полями, закрыть аэродром Кагул. А вот метеоусловия в районе Берлина вообще неизвестны.

Выходило, что экипажам придется лететь вслепую от Кагула чуть ли не до самого Берлина. Морские ориентиры — острова Готланд и Борнхольм будут скрыты облаками, а прибрежные — возможным туманом. Штурманы в этих сложных условиях могут сбиться с курса и не доведут самолеты до цели. А если и доведут, то не дойдут на обратном пути до своего аэродрома, так как расчетного количества бензина хватит только на точно выдержанный маршрут. Придется садиться где попало, а это — большой риск.

А Ставка торопила. Немецкая авиация продолжала ежедневно бомбить Москву. При каждом докладе наркома ВМФ адмирала Кузнецова Сталин интересовался подготовкой ответного удара по Берлину. Нарком же, в свою очередь, требовал от Жаворонкова ускорить операцию. Да и Жаворонков не мог без конца ссылаться на нелетную погоду: в конце концов в Москве скажут, что же это за морские летчики, которые могут летать лишь при ясной погоде? Летный состав авиагруппы с нетерпением ждал полета на Берлин, а капитан Каспин дает прогнозы погоды один мрачнее другого. Вот тебе и «метеобог»! Правда, Преображенский не давал экипажам засиживаться. Он посылал их бомбить морские порты Мемель и Либаву, где базировались немецкие корабли. Это помогало летчикам и штурманам досконально изучить подходы к своему аэродрому, привыкнуть к ночным полетам и посадкам, безошибочно определять входные ориентиры. Каждый вылет на бомбардировку полковник тщательно анализировал, отмечал удачные действия летчиков и штурманов и заострял внимание на упущениях.

Летчики и штурманы же жаловались на погодные условия. При наборе высоты они сразу же попадали в сплошную облачность. Сориентироваться в море было невозможно. Это заставило Жаворонкова еще серьезнее учитывать метеоусловия на маршруте Кагул — Берлин.

— Вот что, Каспин, я должен знать погоду на каждый час, — говорил Жаворонков. — Вы понимаете, капитан, как она нам нужна сейчас?

— Понимаю, товарищ генерал, — соглашался Каспин, — но я же не бог, нет погоды, — и он беспомощно разводил руками.

Жаворонков вызвал к себе командира эскадрильи летающих лодок Че-2 капитана Усачева. Посоветовавшись, Жаворонков, Каспин и Усачев решили с утра до позднего вечера осуществлять дальнюю разведку погоды по маршруту вплоть до Штеттина.

Несколько дней Каспин с Усачевым летали по маршруту к берегам Германии. Их метеосводки изучал начальник штаба авиагруппы капитан Комаров. Сведения были неутешительными. Погода ожидалась не ранее 8 августа.

Жаворонков принял решение: первый удар по Берлину нанести в ночь на 8 августа 1941 года, о чем шифровкой доложил наркому Военно-Морского Флота.

Ну а пока следовало послать в пробный полет на Берлин хотя бы пять дальних бомбардировщиков. Это давало возможность разведать маршрут над морем, проверить противовоздушную оборону на подступах к столице фашистской Германии и, учитывая изношенность моторов и сложность метеоусловий, практически определить бомбовую нагрузку на каждый самолет.

Генерал сам на карте начертил намеченный маршрут пробного полета, который по изломанной линии от острова Сааремаа пролегал на запад до центральной части Балтийского моря, затем шел на юг к немецкому порту Штеттину, углублялся до семидесяти километров в глубь территории и резко поворачивал на восток в направлении на Данциг. От Данцига линия маршрута снова выходила в центральную часть Балтийского моря и оттуда возвращалась на Сааремаа.

Правда, можно было бы от Штеттина дальние бомбардировщики возвращать по старому маршруту, но уж слишком заманчива запасная цель — Данциг. Ведь именно с его внешнего рейда ушел в Атлантику флагман фашистского военно-морского флота линкор «Бисмарк» в сопровождении быстроходного крейсера «Принц Ойген». И сейчас на внешнем рейде Данцига, по сведениям разведки, находится немецкая эскадра в составе линейного крейсера «Тирпиц», тяжелого крейсера «Адмирал Шеер», легких крейсеров «Нюрнберг», «Эмден», «Лейпциг», «Кельн» и нескольких эсминцев и миноносцев. То-то будет неожиданным для немецкой эскадры, когда на нее с тыла, из глубины немецкой территории, вывалятся советские бомбардировщики н начнут прицельное бомбометание по стоящим на якорях кораблям!

Полковник Преображенский по достоинству оценил предлагаемый командующим ВВС флота замысел пробного полета на Берлин. Конечно, лучше было бы дальним бомбардировщикам возвращаться от Штеттина на Сааремаа по прежнему маршруту, хотя и в то же время заманчиво нанести неожиданный бомбовой удар по фашистской эскадре на рейде Данцига. Следовало лишь отказаться от прицельного бомбометания, на немецких кораблях мощная противозенитная артиллерия, десятки скорострельных зенитных пулеметов. Можно потерять боевые экипажи, а это сейчас неоправданно, ведь главная цель — Берлин.

Жаворонков согласился с доводами полковника.

— Кто возглавит пробный полет на Берлин? — спросил он.

— Командир первой эскадрильи капитан Ефремов, — ответил Преображенский.

— Приглашайте капитана Ефремова со своим штурманом сюда, на командный пункт…

Капитан Ефремов и штурман старший лейтенант Серебряков явились на КП быстро; они находились поблизости, в штабной землянке на занятиях по изучению обстановки в районе Берлина, которое вел прилетевший из Москвы флагманский штурман авиации Военно-Морского Флота полковник Мастипан.

Боевую задачу на пробный полет поставил сам командующий ВВС флота, Серебряков тут же перенес маршрут на свою штурманскую карту. Лететь придется фактически вслепую: ночью и почти в сплошной облачности.

Определили бомбовую нагрузку на каждый самолет. Решили брать по 800 килограммов фугасных авиационных бомб ФАБ-250 и ФАБ-100.

Преображенский назвал остальные четыре экипажа ДБ-3 летчиков капитана Беляева, старших лейтенантов Семенова и Трычкова, лейтенанта Леонова.

В ночь на 5 августа пять дальних бомбардировщиков взлетели с аэродрома Кагул с интервалом в десять минут и взяли курс на Штеттин. Каждый ДБ-3 шел самостоятельно, радиосвязь между бомбардировщиками в воздухе запрещалась.

Ефремов перед взлетом посмотрел на часы: стрелки показывали ровно двадцать два часа. Сразу же с набором высоты самолет вошел в плотные слои облаков. Стрелка высотомера медленно ползла вверх, достигла отметки четырех тысяч метров, но облачности, казалось, не будет и конца. Можно было бы еще «поднимать» потолок, но тогда придется надевать кислородные маски, что затруднит работу.

Ефремов перевел ДБ-3 в горизонтальный полет, откинулся на спинку кресла. Сразу же почувствовал холод, ведь кабина летчика не герметична. На земле было жарко в меховом комбинезоне, а тут, на высоте, без него невозможно обойтись. Самолет затрясло точно на ухабах — попали в зону разреженных кучевых облаков. В образовавшиеся маленькие «окна» Ефремов пытался разглядеть море, но ничего не видно. Напрасная трата сил. Лучше смотреть на тускло освещенные приборы, они привычно успокаивают нервы. Полет фактически еще только начинался, впереди неизведанная и оттого загадочно-страшная немецкая земля. Как-то встретит она советские самолеты, первыми с начала войны появившиеся в воздушном пространстве фашистской Германии?

— Штурман, как там у вас? — поинтересовался по СПУ Ефремов, нарушив обычное для всех членов экипажа молчание во время полетов.

— Все хорошо, товарищ командир. Приборы в норме, — охотно отозвался Серебряков.

— Стрелок-радист?

— Полный порядок на седой революционной Балтике! — послышался ответ младшего лейтенанта Анисимова. — Никаких отклонений! Не считая собачьего холода.

— Над Штеттином будет теплее, — пообещал Ефремов. — Немцы с удовольствием подбросят нам огонька…

И опять длительное молчание. Наконец голос штурмана: