Василий Зайцев - За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера Страница 13

Один ствол в окне трансформаторной будки исчез. Второй автоматчик метнулся в кирпичные развалины, залег и снова открыл огонь. Я прицелился, выстрелил и отчетливо увидел, как фашист ткнулся носом.

Миша Масаев добрался к паровозу цел и невредим.

До фашистской пушки было метров десять. Масаев — парень здоровый, руки длинные. Он встал, зашел за паровоз и метнул одну за другой две противотанковые гранаты.

От первого взрыва пушка подпрыгнула и повернулась набок, от второго отвалилось колесо, а ствол, как у зенитки, задрался вверх.

Судя по всему, замертво легла и прислуга.

Фашисты, наверное, ждали нашей атаки. Но никто их не атаковал. Тогда они сами решили окружить нас и взять живыми. Не тут-то было: снова заработал пулемет Плаксина.

Надо отходить. Я приказал Масаеву захватить Пронищева и отползать к воронке, а сам остался прикрывать их. Миша высунулся из-под паровоза — и упал. К счастью, пуля ударила в каску. Мишу только оглушило на несколько секунд.

Начало смеркаться. Через просвет в колесе я увидел: справа ползут два фашиста. Дольше оставаться нельзя, наверняка схватят. Метнул последнюю гранату и побежал к воронке.

Пронищев лежал на дне воронки, стонал и все повторял:

— Воды... Воды...

Масаев бинтовал ему грудь.

Стало совсем темно. В котельной нас ждут ребята...

Миша взвалил Пронищева на себя, пополз в котельную. Я за ним.

Продвигались медленно — сказывалась усталость. Над нами летели трассирующие пули, как бы указывая фашистам наш путь: «Вот они ползут, бейте их!»

Мы не думали, что дотянем Пронищева до котельной живым, но решили даже труп не оставлять фашистам.

В котельной было темно и тихо.

У «максима» лежал тяжелораненый Плаксин. Миша оттащил его в сторону, он очнулся и прошептал:

— Немцы здесь... — и снова потерял сознание.

Больше в котельной ни одной живой души не было.

Мы потихоньку подошли к двери и вдруг услышали за стеной шаги и разговор фашистов. Значит, тут не пройдем...

Пронищев приходил в сознание, бормотал что-то несвязное, потом снова умолкал. Мы перенесли его, положили рядом с Плаксиным.

Голоса фашистов отдалились. Мы опустились в люк и договорились: Миша проберется в батальон, а я останусь здесь охранять раненых.

Миша ушел. Я вылез из люка, прислушался. Думал: если фашисты полезут, забросаю их гранатами, буду стрелять из автомата. В крайнем случае, открою люк, спущусь в траншею и оттуда буду оборонять товарищей.

Заныла раненая нога. Я лег у стены. Полежал немного, потом приподнялся, проверил гранаты, автомат. Я был вооружен и чувствовал себя уверенно.

По восточной стене котельной хлестал наш пулемет. Отдельные пули залетали в котельную. Я ждал появления фашистских солдат со стороны паровоза. Но они почему-то не шли.

Наконец начало светать.

С восточной стороны застрочили автоматы, забухали взрывы гранат. Я плотней прижался к стене, взялся за кольцо гранаты. Кто появится здесь сейчас?..

И вдруг — русская речь!

Что есть силы я крикнул:

— Братцы! Здесь живые есть!

— Знаем! — послышалось в ответ.

Это был Большешапов. Его с группой солдат привел сюда Миша Масаев.

8. Становлюсь снайпером

Пять суток подряд, начиная с утра 16 октября до полудня 21-го гитлеровские войска атаковали наши позиции в заводском районе Сталинграда. Авиация, артиллерия, танки, пехота — все было брошено на подавление нашей обороны. Фашисты решили прорваться здесь к Волге во что бы то ни стало. Они осатанело лезли вперед, не считаясь с потерями. Порой думалось, что Гитлер решил потопить здесь в крови всю свою армию.

Сначала главный удар наносился на Тракторный и Баррикадный заводы — в трех-четырех километрах правее участка нашей дивизии, оборонявшей территорию завода металлических изделий, нефтехранилища, мясокомбината и половину Мамаева кургана.

Что делалось в районе Тракторного завода — мне трудно пересказать, я там не был. Но даже со стороны было жутко смотреть. Сотни самолетов без конца кружили над заводом. Кто-то подсчитал, что только 14 октября на Тракторный и Баррикадный было совершено около трех тысяч самолетовылетов. Сколько же бомб пришлось на каждого защитника этого района? Подсчитать нетрудно, если известно, что там оборонялись три далеко не полные дивизии (одна из них, 112-я, была сведена в полк — шестьсот активных штыков). Короче говоря, лишь за один день фашисты израсходовали там на каждого бойца по полдюжины бомб.

Но участок по-прежнему встречал гитлеровцев яростным сопротивлением. Наши солдаты научились жить в огне. Врагу, наверное, казалось, что здесь стреляют камни, стреляют кирпичи, стреляют мертвые. И гитлеровцы не жалели ни бомб, ни снарядов, ни мин, стараясь растереть в песок даже камни и кирпичи, не жалели патронов и на мертвых, давили их гусеницами танков...

Тяжело смотреть со стороны, когда трудно приходится товарищам. Кажется, лучше самому там быть. Такова уж натура русского солдата. Вот почему мы попросили командира нашей дивизии Николая Филипповича Батюка послать нас, морских пехотинцев, на помощь правому соседу. Но он ответил:

— Противник только того и ждет, чтоб мы оголили свой участок обороны.

И не ошибся наш полковник, которого мы прозвали — огнеупорный Батюк. Недаром он был любимец командира 62-й...

После двухсуточной «молотьбы» территории завода «Красный Октябрь» центр огневого удара немцев стал перемещаться. Вздыбилась земля и на нашем участке.

Что думали о нас в этот момент соседи справа и слева — не знаю. Сколько бомб вывалилось на цехи завода металлических изделий, где оборонялся наш батальон, в ротах которого осталось по двадцать — тридцать активных штыков, — подсчитывать было некогда. Скажу лишь, что только в первый час обработки позиций нашего батальона гитлеровские пикировщики группами по три девятки в каждой сделали четыре захода. Сыпались и сыпались бомбы...

После авиационного удара последовал артиллерийско-минометный. Сплошной смерч.

Первую атаку пехоты мы отбили огнем пулеметов. Вторую — гранатами и огнем автоматов. Очередная атака началась массовым натиском фашистских гренадеров с трех сторон. Пришлось вступить врукопашную сначала на правом крыле обороны, затем в центре, а потом и на левом — в инструментальном цехе. Я чуть зазевался, и какой-то гренадер успел достать мою спину своим плоским, как нож, штыком.

...Каким-то образом оказался на командном пункте батальона, стою рядом с комбатом возле пролома в стене. Полдень.

Бой не утихает. Столбы дыма, пыли поднимаются вверх, валятся стены — засыпают убитых и тяжелораненых...

Появились два пожилых солдата с носилками. Они принесли раненого матроса, молча положили его рядом с нами на плащ-палатку и снова быстрым шагом пересекли территорию заводского двора, перемахнули полотно трамвайной линии, шоссейную дорогу и скрылись в разрушенных деревянных постройках.

Так, наверное, подкинули сюда и меня, но я очухался, встал.

Передышки нет, наши отходят. Инструментальный цех снова захватили фашисты. Токарный остался в нейтральной зоне. Льдохранилище немцы отбили. Четвертая стрелковая рота старшего лейтенанта Ефиндеева отступила за трамвайную линию и закрепилась на рубеже недостроенного красного кирпичного дома.

Позавчера здесь был командир полка майор Метелев. Он приказал назначить меня снайпером. Случилось это так. Сидим в яме, слушаем командира полка. Затишье. Вдруг мой товарищ Миша Масаев, что вел наблюдение за противником, крикнул мне:

— Вася, фриц показался.

Я вскинул винтовку и, почти не целясь, дал выстрел. Фриц упал. Через несколько секунд там появился второй. Я и второго уложил.

— Кто стрелял? — спросил командир полка, наблюдая в бинокль за происходящим.

Комбат доложил:

— Главстаршина Зайцев.

— Дайте ему снайперскую винтовку, — приказал майор. И, подозвав меня, приказал:

— Товарищ Зайцев, считайте всех фашистов, которых прикончите. Два уже есть. С них и начинайте свой счет...

Я понял это указание командира полка, как приказ, но приступить к его выполнению по всем правилам не мог: не позволяла обстановка.

А сегодня наш батальон оказался в полуокружении. У нас оставался один путь — спуститься в овраг Долгий и по дну оврага — на территорию нефтебазы. А там меж труб можно незаметно пробраться к шестьдесят второй переправе. Эту тропу знали в батальоне только три человека: я, Михаил Масаев и сам комбат, но никто из нас не хотел думать о ней: тропка могла потянуть к отступлению...

Чтобы не думать об этом, я поднял голову. Там вверху, под самой крышей, вмонтирована вытяжная труба. В трубе лопастной вентилятор, к вентилятору ведет лестничный железный трап.

Позавчера я использовал это сооружение для снайперского огневого поста. Сверху хорошо было видно расположение фашистов. Рядом со мной возле вентилятора устроился корректировщик артиллерийского огня старший сержант Василий Феофанов. Связь у Василия работала плохо, в трубке трещало, пищало, он нервничал, кричал, а я не спеша перезаряжал винтовку...