Свен Хассель - Легион обреченных Страница 13

— Хватит, Порта, — прикрикнул майор Хинка. — Можешь дать какое-то объяснение этим гусям?

— Герр майор, — ответил Порта, и, к нашему громадному восторгу, по его грязному лицу покатились слезы, — я понятия не имею, о каких гусях говорят эти люди; но вы же знаете, как часто принимают меня за кого-то другого. Я самый несчастный из людей и уверен, что у меня есть по крайней мере двое двойников. Бабушка тоже так говорит.

У майора Хинки задрожали щечные мышцы, но он сумел сохранить серьезное выражение лица, когда повернулся к венгерскому лейтенанту и заверил его, что Порта будет должным образом наказан за грабеж.

В тот вечер майор Хинка тоже ужинал жареной гусятиной.

КРАСОТЫ БАЛКАН

Мы прокрались вдоль бесконечной вереницы товарных вагонов и остановились у большого крытого, дверь его была опечатана печатью вермахта. Однако печать с массивным замком были сломаны, и Старик быстро отодвинул ее.

— Взгляните и скажите, что об этом думаете.

Мы чуть не рухнули при виде того, что предстало нашим вытаращенным глазам. О, боги — неужели такие вещи еще существуют? Консервные банки с ананасами, грушами, говяжьим филе, ветчиной, спаржей, стеклянные с имбирем, с персиками. Настоящие кофе и чай, шоколад, сигареты и вино — красное, белое, коньяк, шампанское. Гастроном на колесах, поэма, восточная сказка.

— Боже Всемогущий! — ахнул Кроха. — Кому предназначается этот вагон?

— То есть кому предназначался, — поправил Плутон. — Даже чудовище вроде тебя должно понимать, что твои шаги направлял Бог. И делал это не для того, чтобы ты стоял, задавая глупые вопросы.

На другой день, когда мы прибыли на большую товарную станцию Бухареста, где нам предстояло высаживаться, Порта исчез с ящиком вина, и вскоре после этого маневровый паровоз оттащил наш вагон на отдаленный запасной путь, где он был надежно укрыт от любопытных взоров. Порта даже уговорил штабс-фельдфебеля выписать на вагон накладную, так что он бесспорно принадлежал восемнадцатому батальону.

Нас расквартировали в румынских казармах у реки Домбровиц, неподалеку от города. Однажды в субботу вечером Порта отправился в Бухарест поиграть в покер со знакомыми румынами и не вернулся к утренней перекличке в воскресенье. Мне. пришлось выкрикнуть «здесь», когда назвали его фамилию.

Плутон решил, что Порта проиграл все, в том числе одежду, и теперь находится у какой-нибудь девицы, ожидая помощи. Нам поверить в это было трудно, Порта был гением мошенничества в картах. Казалось более вероятным и тревожащим объяснением, что он обчистил своих партнеров — и потом они набросились на него.

После завтрака мы поспешили в город на его поиски. Это было отнюдь не легкой задачей, Бухарест — большой город с миллионным населением. Мало того, он раскинулся на обширной территории, там много больших парков, широких бульваров, бесконечных улиц с домами в окружении садов.

Однако беспокоиться не было нужды. Идя по улице в одном из лучших жилых районов, мы увидели движущуюся навстречу нам странную процессию, до того странную, что все останавливались и глядели на нее. Четыре человека — двое румынских рядовых, итальянский сержант-берсальер[12] и мужчина в полном вечернем облачении — несли, пошатываясь, паланкин величиной с купе пассажирского вагона. На ходу они громко пели «В персидских садах» под аккомпанемент флейты. Флейтиста не было видно; он сидел внутри покрытой лаком и позолотой громадины. Неожиданно раздался его голос:

— Рабы, стой! Приготовиться к опусканию! Внимание — ставь!

Двое передних носильщиков опустили свой конец с таким стуком, что он разнесся на несколько километров, и из паланкина кое-как вылез Порта. Тоже в накрахмаленной рубашке и фраке, в цилиндре и с моноклем. Он приветствовал нас таким жестом, который скверный французский романист начала века назвал «неописуемым», и витиевато обратился к Старику и остальным:

— Cheris! Mes Freres![13] Меня зовут граф де ла Порта, божией милостью «фон» и «цу». Если не ошибаюсь, я знаю вас, джентльмены? Все идет хорошо в военных действиях Германии? Покажите мне список сегодняшних побед.

— В чем это ты передвигаешься, черт возьми? — спросил Кроха. — Наш скромный вагон для перевозки скота тебя уже не устраивает?

— Я собираюсь следовать на восточный фронт в этом специальном транспортном средстве, предназначенном исключительно для лучшего солдата немецкой армии. Джеймс, — это адресовалось мне, — пойдешь сзади и станешь подавать мне винтовку, когда нужно будет стрелять. Смотри, чтобы лучший солдат Германии хорошо целился перед тем, как нажать на спуск. На этой войне промахи недопустимы.

— А форма твоя где?

— Джентльмены, это джентльменская война. Я надел джентльменскую форму… Кроме этого паланкина и безупречного фрака я выиграл две тысячи триста лей и прекрасную музыкальную шкатулку, сейчас ее вам заведу.

Порта скрылся в глубине паланкина и появился снова с замечательной музыкальной шкатулкой в стиле рококо; она негромко играла менуэт, две фарфоровые пастушки танцевали. Вещь была, несомненно, ценной. Через несколько дней он подарил ее трамвайной кондукторше.

— И наконец я выиграл любовницу — с бедрами и всем остальным.

— Что?

— Что? — повторил Порта. — Ты не знаешь, дитя, что такое любовница? Это игрушка для графов и баронов. У нее есть бедра, груди и ягодицы. С ними ты играешь. Любовниц можно купить в дорогих магазинах, где пьешь шампанское, осматривая модели. Заводить их нужно с помощью чека. Модель двигается взад-вперед, пока не устанет, потом ее нужно завести очередным чеком. Если у тебя достаточно чеков, она никогда не будет останавливаться.

Порта протянул носильщикам бутылку вина и заорал:

— Рабы, вот горючее! Пейте и веселитесь!

Потом дал нам две бутылки шнапса и напыщенно произнес:

— Споем хвалу добрым древним богам!

Он поднес к губам флейту и заиграл, а его радостные носильщики запели хором:

Теперь — пируем! Вольной ногой теперьУдарим оземь! Время пришло, друзья,Салийским щедро угощеньемЛожа кумиров почтить во храме![14]

— Откуда, черт возьми, ты знаешь Горация? — спросил я.

Порта нагло ответил, что сам написал эти строки.

— Правда? — с любопытством спросил Старик. — Вот не думал, что ты в таком почтенном возрасте. Римляне пели это две тысячи лет назад.

Рабы ярко описали нам события прошлой ночи. Порта играл в покер с молодым бароном. Оба так явно плутовали, что даже ребенок заметил бы. В конце концов Порта выиграл все вплоть до одежды, которая была на бароне. Затем принялся пировать с этими четырьмя веселыми парнями, и теперь они несли Порту на Базарную улицу, к молодой даме, которую он выиграл у неудачливого барона.

После этого они подняли паланкин и, шатаясь, понесли его, а мы остались на месте, покачивая головами и держа в руках бутылки шнапса.

Под вечер четверо рабов доставили Порту с флейтой и всем остальным к забору возле казарм. Мы ухитрились протащить его внутрь и подкупить фельдшера, чтобы тот пустил нашего друга в лазарет, где он проспал два дня напролет. Уложили вечерний костюм ему на дно рюкзака, и Порта таскал его с собой всю войну. В праздничных случаях — вернее, когда он считал, что есть случай попраздновать — Порта обряжался в него, притом не раз даже в траншеях.

Возможно, тот паланкин до сих пор стоит у казарменного забора на окраине Бухареста своего рода мирным военным памятником. Если да, румыны явно будут взирать на него мягче, чем на руины, истинную память, которую оставляла по себе немецкая армия.

Будь у нас больше Порт и значительно меньше гауптманов Майеров, мы бы наверняка покорили народы, победили противника, сделали его своим другом и собратом-бражником. Победили бы не в кровавой битве, а в питейном состязании, отнюдь не столь неприятном деле, обладающем тем преимуществом, что данный способ устраивает всех, и лучше приходить в себя с похмелья, чем после потери ноги.

Мы приехали в Румынию не как желанные туристы, тем более — братья по оружию, хотя газеты утверждали, что Германия и Румыния близкие союзники, сражающиеся как братья, плечом к плечу, за великое дело. Люди вроде Порты, Старика и многих других галерных рабов в немецкой армии нравились румынам больше, чем можно себе представить, однако мундир наш не нравился, а видели они именно его. Они видели только, что мы союзники «Железной гвардии», баронов, антисемитов, генерала-диктатора Иона Антонеску, всех богачей, которые терзали страну бичом недоразвитости. Собственно говоря, в этой стране «наших братьев» было едва ли не труднее общаться с людьми или с определенными их слоями, чем во многих странах, которые немецкая армия оккупировала как враг. Мы были братьями по оружию, к которым все питали только глубокое недоверие. Характерно, что Порта нашел путь к сердцам румын через беспутного барона. Иметь с нами что-то общее хотели только высшие классы. Разумеется, мы находились там для защиты их денег и прав, для защиты их не только от Советов и социализма, но и от бедных, недовольных румынских рабочих и мелких фермеров, которых требовалось подавлять кровавой рукой. Босые, полуголодные, угнетенные и возмущенные люди не будут сразу же сближаться с иностранцами, как бы ни твердили наверху, что они братья и в определенном смысле соотечественники, так как и те, и другие неоевропейцы. Жизнь в Румынии тогда была примерно такой же, как, на мой взгляд, сейчас в Испании[15], когда было почти невозможно доверять хоть чему-либо и кому-либо — из-за убийственной закулисной борьбы, однако настолько явной, что не видеть ее мог только слепой.