Андрей Татарский - Дневник из сейфа Страница 13

— С тем, кто сделал карьеру, стреляя в спину другим, не легко учинить то же самое… Может сорваться.

— Гербахт?

— Слишком дорожит своей драгоценной шкурой. Если партизаны подберут его живым, он выболтает им все. А знает он немало…

— Тогда Кюнцель?

— Недостаточно известен… — Штандартенфюрер тщательно взвешивал фамилию за фамилией. — Да, да, Цоглих, вы абсолютно правы: человек, который повезет этот приказ, должен быть наверняка известен русским, известен как мое доверенное лицо…

— И Мартинс в командировке, — почтительно дыша в затылок шефа, водил адъютант глазами по списку. — Больше как будто некого.

— Некого?… — Кляйвист медленно повернул к нему голову, так же медленно снял очки и, близоруко щурясь, произнес со странной интонацией: — Почему же… некого?

Нежно журчал вентилятор.

— Вы… шутите, шеф? — попытался улыбнуться адъютант.

— Цоглих, слишком многое лежит на другой чаше весов. — Маленький штандартенфюрер встал, едва доставая теменем до плеча однорукого. — Во имя нашего общего дела, Цоглих! — страстно произнес он.

— Вы шутите, штандартенфюрер… — Цоглих отбросил листок. — Скажите… прошу вас… ведь вы шутите?

Кляйвист надел очки, сел, процедил сквозь зубы:

— Что ж, поговорим иначе… Кажется, вы очень любите своих детей? Вам ли объяснять, что ждет их, если я сообщу кому следует, что, по моим сведениям, их дед был иудеем?…

Однорукий сжал помертвевшими пальцами культю, большие уши его посерели.

— Ну? — Штандартенфюрер снял телефонную трубку. — Н-ну?…

Адъютант молча смотрел на него остекленевшими глазами.

— Простите меня, Цоглих, — тихо и вроде бы искренне сказал начальник СД. — Мне очень жаль, что Мартинс в командировке…

Иуда!

В ожидании самолета Ленц составлял подробный отчет Центру.

В предоставленной разведчику «отдельной земляной каюте» к вечеру стало довольно холодно, и он, ежась в чьем-то бумазейном пиджачке и комиссарской косоворотке, ругал себя за то, что с такой радостной, но неразумной поспешностью сбросил и подарил разведгруппе опостылевший и тем не менее теплый немецкий френч.

За стеною землянки, у костра, мужские голоса нестройно тянули:

Таня, Татьяна, Танюша моя,Помнишь ли знойное лето это?Разве мы можем с тобою забытьВсе, что пришлось пережить…

— Не легли еще? — спустился в землянку командир отряда.

По его довольному покашливанию Ленц понял, что налет в Вырубки удался.

— Много трофеев, несколько пленных, — с напускной небрежностью хвастал Дед, поглаживая бритую голову. — Аж одного хауптштурмфюрера из СД хлопнули, жаль живьем не удалось.

— Все это, конечно, недурственно, — Ленц снял горячий колпак с керосиновой лампы и разжег трубку. — Но не время карателей щипать, командир. Сейчас поважнее задачи есть: как наступлению помочь… Вот если бы…, — он в возбуждении зашагал взад-вперед, натыкаясь то и дело на стены узкой землянки, — если бы отряд в темпе передислоцировался к станции Бельцево, перерезал ветку, питающую центральный участок немецкой обороны…

Дед махнул рукой, засопел.

— А вы думаете, мы не запрашивали разрешения?

— Ну и что? — остановился Ленц.

— «Ждите указаний».

— Та-ак, — глубоко втянул Ленц табачный дым. — Значит, Военсовет фронта еще не принял решения? Колеблются?

— Вы ж понимаете, — пошевелил костлявыми лопатками Дед, голос его звучал виновато. — Не так это просто — с ходу переменить план наступления. Пока взвесят все, согласуют со Ставкой…

— Пока?! — Ленц снова взвинтился. — У немцев центр оголен, не раздумывать, а бить надо, немедля! Тут день решает!

— Дед, здесь ты? — вошел Урузбаев. — Разведгруппа со станции вернулась. Докладывает, войска к Березовскому гонят, эшелон за эшелоном…

Ленц тяжело опустился на табурет, скомкал в сердцах густо исписанные листы отчета.

— Скажи ты ему, комиссар, — посопев, попросил Дед. — Ну, чего он себя гложет? Такое дело сделал — о ловушке предупредил. Мало?… Скажи ты ему, Рашид…

— Зачем пессимизм наводишь? — набросился на Ленца узбек. — Сомневаешься, что наши оборону их пробьют, да?

— Пробьют, — согласился разведчик. — Только каждый метр кровью польем.

— А что делать? — разозлился Дед. — Да и не будь этой задержки — верить не верить твоему донесению — все равно немец успел бы дыру заткнуть. Железная дорога у него, шоссе, а нашим — пехом перестраиваться, по бездорожью.

— Конечно, если б удалось как-то остановить переброску гитлеровцев… — безнадежно развел руками комиссар.

— Задержать их на флангах?… — Седая шевелюра Ленца колыхнулась, он привстал, расстегнул в возбуждении пиджак. — Прервать переброску… — Глаза его блуждали, но, так и не остановившись ни на чем, погасли.

— Где он? — послышался за дверью гул разгоряченных голосов.

— Где гад? — ворвался в землянку, потрясая автоматом, партизан в надвинутой на брови папахе. — Где полуфриц?

— Ты это кому, Глущенко? — поднял лампу узбек.

Увидев командира и комиссара, бородач, тот, который был тогда с Шурой, опустил оружие и отступил, пропуская вперед розовощекого майора с группой партизан.

— В чем дело, товарищ майор? — жестом остановил вошедших Дед.

Уполномоченный особого отдела бросил на стол надорванный пакет с остатками содранного сургуча и ярко-зеленым штампом «Совершенно секретно».

— Полюбуйтесь. Найдено в портфеле убитого адъютанта начальника СД. Видно, только-только прикатил к карателям, даже передать не успел.

Ленц потянулся к пакету, майор отбросил его руку.

Командир повертел пакет.

— А ну, переведите, что тут такое?

— Фрумкин! — подозвал майор толстогубого партизана в широченной, не по росту плащ-палатке.

Тот достал из пакета глянцевитый лист с машинописным текстом и, настороженно поглядывая на Ленца, начал торопливо, глотая слова и фразы, переводить:

— «Командиру карательного… м-м… РСХА [23]… город такой-то, дата такая-то. В двух экземплярах, по ознакомлении уничтожить…» м-м… Кто бубнит? Я бубню? Так я таки не чтец-декламатор!., м-м… «и в минимально возможный срок организовать засылку в отряд Буркова группы надежных лиц русской национальности из вашего контингента. Способ маскировки: бежавшие военнопленные. Цель: организация побега из лагеря секретного сотрудника СД, похищенного бандитами…»

Ленц с усилием оторвал руки от стола, выпрямился.

Партизаны в упор смотрели на него.

— С-сукин с-сын! — со свистом втянул воздух сквозь щербатые зубы бородач. — Врешь, не уйдешь!

— Дальше, — хрипло потребовал разведчик.

— «Порядок действия, — все медленнее читал толстогубый, — внедрение в отряд. Установление связи с ранее засланной в особых целях группой агентов, выдающих себя за немцев-антифашистов». — У Фрумкина перехватило дыхание. — А я «Катюшу» им на немецкий переводил…

— Те самые «геноссен», которых наш дорогой гость «спас от провала», — с удовлетворением пояснил ясноглазый майор. — Продолжайте, Яша.

— «За успешное проведение операции отвечает мой доверенный хауптштурмфюрер Цоглих, приказания которого вам надлежит исполнять беспрекословно. Он же сообщит нужные пароли и…»

— Дайте-ка! — забрал у переводчика бумагу комиссар; желтая, в темных угольных крапинках рука его плясала. — «Штандартенфюрер…» Подпись неразборчива.

— «Кляйвист»… — подсказал разведчик. — Можете не сомневаться — Кляйвист…

— Признаешься, иуда?! — взревел бородач, на губах его выступила пена. — Собаке собачья… — поднял он автомат.

— Стой! — закрыл комиссар ладонью дуло автомата. — Мы не фашисты. Давайте выслушаем сначала.

— Предал — судить будем, всем народом, — сурово сказал Дед. — Предателей жалеть никто не собирается.

Бородач уронил автомат, сжал пальцами шею.

— Не могу, братцы. Петля… до сих пор жжет… — И, шатаясь, вышел из землянки на воздух.

— Прошу очистить помещение, — распорядился майор.

Он удобно расположился за столом и, отодвинув недописанный отчет Ленца, положил перед собою стопку чистых тетрадочных листков в клетку.

По всему было видно, что он приготовился работать всю ночь…

А ночь уже вступала в свои права.

Отчаяние

— Александра Павловна, Центр и штаб фронта запрашивают ваше мнение…

— Мое?!…

— Но вы одна были с ним последние месяцы, видели, как он там…

— Все, что я видела, рассказала… Ночную тишину расколол низкий рокочущий звук.

— Ну, вот и самолет, — поднялся комиссар. — Подумай все-таки еще, — сказал он, глядя Шуре в лицо, такое же бледное, как подушка. — Ошибемся — голову снимут. Да если б только своей рисковали… Эх, дочечка! — он пробормотал что-то еще по-узбекски и вышел.