Равнинный рейд - Павел Вежинов Страница 13

Тимошкин и командир шагали плечом к плечу вслед за проводником и о чем-то тихо, но оживленно разговаривали. Командир, чуть-чуть наклонившись, внимательно слушал с озабоченным лицом. Когда бай Атанас подошел поближе, Тимошкин прервал разговор на полуслове и изучающе посмотрел на него.

— Знаешь ты эти места, бай Атанас?

— Как не знать? Здесь вырос…

Командир отломил немного сыра от куска, что держал в руке.

— Можешь ты незаметно вывести нас к посту?

— Могу! — кивнул сыровар.

— Выходит, хорошо, что мы тебя взяли, — усмехнулся командир. — Ладно, иди вперед с проводником и глядите у меня в оба, ясно?

Бай Атанас напомнил им о предстоящем празднике в Василише. Выслушав, командир серьезно сказал:

— Мы подумаем… Это верно — мимо часовни опасно проходить…

Проводник был высокий парень в парусиновой куртке. Сыровару уже приходилось слышать его имя — Бородка. Бай Атанас покосился на него — никакой бороды не было. «Может, была, а теперь осталось одно прозвище?» — подумал он, и в душе у него вдруг шевельнулась нежность к этому парню. А лицо у проводника серьезное — все внимание и слух. Старику сделалось совестно. «Глядите в оба!» — предупредил командир, а он задумался, размечтался… Нахмурив брови, бай Атанас уставился зорким взглядом в ночь — все такую же глухую и темную. До села проводники шли молча, только изредка перебрасываясь шепотом, обрывочными замечаниями. Бородка до конца оставался серьезным — не зазевался ни на миг, не рассеивался, не отвлекался. Наконец, сыровар сказал:

— Близко уже. Село во-он там — видишь кучку деревьев?..

Бородка тщетно вглядывался в темень — он ничего не мог разглядеть. Старик, поняв это, добавил:

— Маленькая деревенька — электричества нет… Да и керосину нынче не достанешь…

— Стой! — скомандовал вдруг Бородка, когда они вступили в маленькую рощу. — Надо кое-что обдумать…

Напряженное лицо Бородки преобразилось — стало вдруг шутливым и беззаботным. Пока партизаны подтягивались, старик не удержался и спросил, откуда у него такое имя.

— Есть одна песня, бай Атанас, — добродушно засмеялся Бородка и, наклонившись, вполголоса пропел в самое ухо сыровара:

Борода моя, бородка…

— Тихо! — одернул командир.

— Я объясняю ему, — улыбался проводник, — почему меня так прозвали… И, понизив голос до шепота, докончил:

Борода моя, бородка,

До чего ж ты отросла?

Говорили раньше щетка,

Говорят теперь метла!

— Нравится? — спросил он.

— Песня, — снисходительно улыбнулся сыровар. — Понятно, хоть и по-русски.

— Хорошая песня, — вздохнул Бородка и довольно потер руки. — Придем в лагерь, споем по-настоящему. У нас ведь и хор свой есть.

Когда все бойцы подошли, командир изложил им вкратце план нападения на военный пост. Трое партизан, одетые в солдатскую форму и вооруженные одними пистолетами, открыто выйдут на большак. Скирды сена, объяснил сыровар, стоят почти у самой дороги — шагах в пятнадцати от нее. У часового наверняка не возникнет никаких подозрений при виде шагающих по дороге солдат. Они даже могут спросить его о чем-нибудь… Потом они стремительно обезоружат его, а там и весь караул. Этот простой до предела план был разработан очень детально: бойцы предусматривали возможные осложнения, уточняли места сбора и условные сигналы. Труднее всего оказалось подобрать три полных солдатских формы. Многие из партизан ходили в солдатском, но никто не был экипирован полностью. Один так и остался без сапог и отправился в царвулях.

Когда подготовка была закончена, группа прошла немного вперед и залегла в кукурузе у дороги. Трое «солдат» и несколько бойцов, которым поручалось устроить засаду, двинулись дальше, осторожно ступая по опавшей листве. Не прошли они и десяти шагов, как их не было уже слышно — все потонуло во мраке. Только чуткий слух сыровара улавливал еще с полминуты легкий хруст — и, наконец, все затихло. Старик давно уже так не волновался — сердце гулко стучало у него в груди. Справятся ли ребята? А ну как с ними случится беда? Кто-то присел рядом на землю. Бай Атанас повернул голову — Тимошкин, в потемках казавшийся еще меньше. Он внимательно изучал лицо сыровара. Эта привычка комиссара очень смущала старика, как-то сковывала его.

— Ежели тебе, отец, повезет, — прошептал он, — то еще сегодня получишь хорошую винтовку…

Сыровар покачал головой.

— Мне-то ладно — вот ребятам бы повезло…

— Ты умеешь обращаться с винтовкой?

— Как же не уметь, товарищ комиссар? — улыбнулся бай Атанас. — Я в двух войнах участвовал.

Тимошкин удивленно вскинул брови. От его взгляда, несмотря на темень, не укрылась быстрая улыбка, неожиданная на этом лице — весь вечер таком безрадостном и мрачном. И улыбка, и какое-то особенное поведение сыровара — не походил он на обычных крестьян — озадачивали Тимошкина, возбуждали непонятное подозрение, хотя, вообще-то говоря, старик был ему симпатичен.

— А в двадцать третьем году сражался?

Бай Атанас кивнул.

— Я на прокладке дороги работал — линию тянули в Лом… И как только вспыхнуло восстание, вступил в Лопушанский отряд.

— Ты был тогда в партии?

— Нет, товарищ комиссар, но разбирался, что к чему. Два раза с отрядом участвовал в боях, а когда нас разбила армия, бежал вместе с другими товарищами в Сербию. Там пробыл полтора года. Потом оказалось, что в селе не знают, где я был и что делал. Не знали даже, что я в восстании участвовал. Весной, когда лес зазеленел, я и еще двое перешли границу. В селе так никто ничего и не узнал.

— И до сих пор не знают?

Бай Атанас сообразил, что на уме у комиссара, и усмехнулся.

— Как не знать? Потом кой-кому сказал…

Вдали послышался крик совы. Комиссар, сидевший как на иголках, отметил:

— Вышли на большак!

Старик и Тимошкин помолчали, тревожно вслушиваясь в темноту. Потом сыровар спросил:

— Что будем делать с сеном, товарищ комиссар? Подожжем его, что ли?

— Да, — рассеянно отозвался Тимошкин, все еще вслушиваясь в темь.

— Это хорошо, — пробормотал старик и сразу почувствовал на себе удивленный взгляд комиссара.

— Что ж хорошего? — сдержанно возразил Тимошкин. — Из-за каких-то двух скирдов подымем на ноги полицию и жандармерию…

— В том-то и дело, — многозначительно заметил сыровар. — Это уж само собой…

Взгляды Тимошкина и старика скрестились — каждый думал о чем-то своем. Потом сыровар добродушно усмехнулся.

— Чего уж там играть в прятки, товарищ комиссар. Ясно — для того вы и спустились, чтоб о вас заговорили…

Губы Тимошкина растянулись в улыбке. Он помолчал, внимательно прислушиваясь, а потом с ехидцей сказал:

— Правильно рассуждаешь, бай Атанас. Но я вот что думаю: раз ты такой человек и все понимаешь, чего ж ты сыр-то пожалел?

Бай Атанас смущенно крякнул.

— Пожалел ведь? — не отступался Тимошкин.

— Пожалел, — прошептал старик. — И