Георгий Свиридов - Черное солнце Афганистана Страница 14

— И как ты, Сань, лихо и на спор умел сбивать одним концом батога горлышко у поллитровой бутылки? — Колян сидел рядом.

— Долго никак не получалось, чтоб попасть точно на горлышко…

— У меня и сейчас не получается, как не старайся, — признался Колян. — А ты тогда на спор две бутылки красненькой выиграл.

— Ага.

Нудно звенели одинокие комары, но Санька и Колян не обращали на них никакого внимания. Из ворот вышла Надюшка — босиком, в фартуке и с хворостиной руке.

— Ты куда намылилась? — спросил Санька сестру.

— Марту встречать мамка послала.

Марта — ихняя корова. Умница и хитрющая, если перед тем как доить ее не прикормить чем-нибудь вкусненьким, может нежданно пихнуть ногой ведро и расплескать молоко.

— Валяй, — добродушно сказал Санька сестре.

— А мамка сегодня мне разрешила подоить Марту, — похвасталась Надюшка.

— А пальцы у тебя не кривые? — нарочно спросил Колян.

— Не! — она пошевелила перед лицом растопыренной пятерней, на указательном сверкнул тонкой ободок дешевого колечка. — Вишь, какие ровненькие!

— Тады вали!

Обгоняя стадо коров, надрывно сигналя, подкатил переполненный старенький рейсовый автобус. Он привез из Белорецка, с металлургического комбината дневную смену. Подняв облако пыли, автобус шумно остановился, распространяя вокруг густой запах дымной солярки.

— Батяня приехал, — сказал Колян, завидев отца. — Разбегаемся?

— А мой во вторую, — сказал Санька и задержал дружка. — Куда бежишь?

— Ты ж знаешь, какой он, когда со смены возвращается? Злой, как черт!

— Да не пугайся! Паспорта получили, теперь мы с тобой законные граждане советской страны, и хватит мадражку показывать на людях.

— Так он паспорт спрашивать не будет, а сразу подзатыльника отвесит.

— Не отвесит!

— А ты почем знаешь?

— Смотри, какой он идет веселый? На работе, видать, все ладилось.

— Может и премию дали, — сказал Колян. — Давеча хвалился, что приказ зачитывали по цеху и квартальную премию сулили за перевыполнения плана.

Отец Коляна подошел не спеша, вразвалочку, походкой бывалого моряка. Из-под насупленных лохматых бровей стрельнул на сына остренькими масляно-поблескивающими глазами.

— Дров наколол? — начал он без вступления.

— Накололи, дядь Саша! Я помогал, — сказал Санька, опережая друга.

— Лады! И воду принесли?

— Ага, — сказал Колян. — По два ведра.

— А пошто бездельничаете? — в вопросе не было привычной угрозы.

— Соображаем, дядь Саша! — отозвался Санька, принимая весь будущий удар на себя.

— Соображают обычно на троих, а вас тута двое только.

Он достал пачку сигарет «Прима», вынул одну. Закурил. Протянул пачку мальчишкам.

— Может закурите за компанию?

— Нет, спасибо, дядь Саша!

— Бросили, что ль? — ехидно спросил он ребят. — Когда ж это успели, а?

— На днях, а то и раньше! — ответил бойко Санька, отодвигаясь на лавочке и уступая место. — Присаживайтесь к нам.

Отец Коляна тяжело опустился на скамью, молча затянулся и выпустил длинную струю дыма.

— Что вы тут сидите и соображаете, это хорошо. Только об чем соображаете? Вот главный вопрос. Ежели насчет бутылки, так моей поддержки не будет, а ремнем по спине обещаю. А ежели об деле, то моя поддержка полная. Пора вам и мозговыми шариками своими шевелить. Паспорта получили?

— Получили, — сказал Колян, не понимая, куда клонит отец.

— Так вот, молодые мои граждане нашей республики, я давно с вами потолковать собираюсь, да все никак не получается из-за нервотрепки и суетности постоянной нашей жизни. — Он загасил сигарету, бросил под ноги и носком ботинка вдавил в землю. — В открытую потолковать и как вполне со взрослыми. Вот так!

Санька и Колян переглянулись и приготовились слушать.

— Мы с полным нашим вниманием, дядь Саша! — сказал Санька.

— Сын, ты вчера про Любу Рогушкину что-то рассказывал, да я не усек серьезно. Так куда она поступать надумала?

— В медицинский техникум, — ответил Колян.

— На акушерку выучиться хочет, — добавил Санька.

— Это серьезное дело, скажу я вам. Девка мыслит в правильном направлении. Профессия в руках будет весьма почтенная и уважаемая. Факт! А вы что надумали?

— Пока думаем, пап, — сказал Колян. — Не идти же нам в фельдшеры…

— А почему бы и нет! — оживился отец. — Фельдшер или там еще какой медицинский работник, дело всегда нужное и профессия чистенькая, не то что мы в дымном и грязном цеху горбатим. А у вас еще армия, военная служба впереди маячит.

— Верно, — кивнул Колян.

— Через два годика повестки прилетят по адресам, — сказал Санька.

— Медицинским работникам в армии сплошная лафа. Не служба, а малина, скажу я вам! И спирт у них завсегда казенный и самый наичистейший, а не техническая дрянь какая-нибудь! Идите в медицинское училище, ребята, не пожалеете. А когда в армию призовут, так и там служиться будет легко. Вот об этом и посоображайте, пошевелите шариками своими, а я пошел.

Высоко в вечернем небе летел самолет, и на землю доносился ровный рокот его моторов.

— Пассажирский, — определил Санька, провожая самолет глазами.

Небо, авиация, космонавтика — его давняя мечта. Голубая мечта! Далекая, как этот летящий в небе самолет, и, видать по всему, невыполнимая.

Отец Коляна предлагал дело. Земное, реальное.

Вечером, когда собралась их компания, Колян спросил Любку:

— А какие бумаги надо собрать, чтоб сдать в приемную комиссию медицинского училища?

— Да вы что, ребята? Опомнились?

— А ничего! — ответил Санька. — Вот захотели поступать.

— Завтра уже прием документов заканчивается, вступительные экзамены начинаются. Когда ж вы успеете?

— Успеем! — сказал Беляк. — Ты только скажи, какие бумажки собрать надо.

4

И они успели. Оббегали все инстанции и кабинеты. Но в приемной комиссии их огорошили, словно вылили на голову ведро холодной воды:

— Прием документов закончен, приходите на следующий год.

С таким положением дел Санька мириться не захотел. Он пошел к самому директору училища. Директором оказалась миловидная и полнолицая женщина. Она внимательно выслушала Беляка, полистала их документы. Сверху лежали ученические показатели Николая Портнова. Он был одним из лучших по успеваемости в классе. Директриса вызвала секретаршу из приемной комиссии:

— У нас с мужским полом катастрофический недобор. В порядке исключения примите у этих парней документы.

На следующее утро Санька и Колян уже сидели в аудитории и сдавали первый вступительный экзамен по русскому языку. Писали диктант. Преподаватель диктовал не так, как у них в школе, а намного быстрее и монотонно ровно. Санька еле успевал записывать. Он злился на самого себя, но отступать не хотел. От напряжения вспотела спина. Письменный экзамен, казалось ему, длился бесконечно долго. Преподаватель диктовал и диктовал, посылал одну фразу за другой. Знакомые и привычные слова обретали внутреннюю опасность. Он вроде знал и в тоже время как бы и не знал их.

Белый лист с синим штампом медицинского училища заставлял напрягаться и, как казалось Беляку, не предвещал ничего хорошего, хотя Санька тщательно перечитал и дважды проверил записанный диктант.

То был его первый самостоятельный выход за границы привычного мира, за пределы школьной жизни, и в этом новом мире все было вроде бы знакомо, но почему-то складывалось не так просто. Мальчишеским умом он еще не осознавал эту перемену, но сердцем уже почувствовал холодность и безжалостность окружающей действительности, в которой ему предстояло утверждать свое существование.

Худшие опасения оправдались на следующий день.

У доски, на которой были вывешены результаты экзамена, толпились мальчишки и девчонки, по воле судьбы и собственному выбору в одночасье превратившиеся в абитуриентов. Одни радовались. Другие хмурились и быстро отходили.

Санька и Колян сразу устремили взгляды на список тех, кому поставили четверку. Санька искал не свою фамилию, а друга, поскольку уверенно предполагал, что сам-то он такой оценки не получит, хотя тайная надежда и теплилась в груди. Но фамилии Портнова там не обнаружили, хотя в школе на всех диктантах он ниже четверки не получал. Не было его и в списке троечников. Она значилась в списке тех, кому за диктант поставили «два».

— Не может быть… Я ж все проверил! — удивленно и растерянно прошептал Колян.

Санька ничего не ответил. Свою фамилию он нашел в списке получивших кол, холодную «единицу». В справедливость поставленных им оценок верилось с трудом.

— Ну, что теперь? — растерянно спросил Колян, когда они вышли во двор училища.