Шамиль Ракипов - Звездные ночи Страница 14

После войны композитор Сара Садыкова написала на эта стихи музыку. В этой песне — душа Лейлы, тайна ее любви.

Новых стихов в альбоме Лейлы я в ту ночь не обнаружила, но увидела странный рисунок, сделанный карандашом: два стройных кипариса над одинокой могилой. «Почему два?» — удивилась я.

Мне вспомнилась наша недавняя прогулка…

— Посмотри на кипарисы, — Лейла замедлила шаги. — Чудо! Каждый раз, когда прохожу мимо, шепчу: «Я вас люблю».

— Красивые деревья, — согласилась я.

— Удивительные. Душу тревожат. Мягкие, нежные, печальные. Прав Омар Хайям:

Да, лилия и кипарис — два чуда под луной,О благородстве их твердит любой язык земной,Имея десять языков, она всегда молчит,А он, имея двести рук, не тычет ни одной…

«Помешались вы с Хиваз Доспановой на своем Хайяме», — хотела сказать я, но с моих губ непроизвольно слетели совсем другие слова:

— Почитай еще.

Дело в том, что стихи этого поэта сами по себе не производят на меня сильного впечатления, но когда их читали Хиваз или Лейла, я готова была слушать без конца. Звучание их голоса, свет глаз, движение губ и рук придавали древним стихам какую-то особую сладость. Читали они по-разному и тем более интересно было их слушать. Просто колдуньи какие-то.

Лейла прочитала еще две строки и вдруг умолкла.

— Забыла? — спросила я.

— Нет, не хочу отбивать хлеб у Хиваз, — рассмеялась Лейла. — Она читает лучше меня.

— А мне нравится, как ты читаешь, — возразила я. — Ну, прошу тебя.

И Лейла прочитала:

Шел я трезвый — веселья искал и вина,Вижу: мертвая роза — суха и черна.«О несчастная! В чем ты была виновата?»«Я была чересчур весела и пьяна!»

Читая последнюю строку, она изогнула стан, склонила голову, опустила ресницы, вздохнув, плавно повела руками. Настоящая Шахерезада.

— А ты знаешь, что кипарис — это имя?! — неожиданно спросила она.

— Впервые слышу.

— Мне рассказала Женя Руднева. Кипарис был другом бога Аполлона. Однажды на охоте от случайно убил своего любимого оленя. И сказал другу: «Мое горе слишком велико, я не хочу жить в этом мире. Сделай так, чтобы я вечно грустил по своему любимцу». И Аполлон исполнил его просьбу: превратил в печальное темно-зеленое дерево. В древние времена кипарисы сажали у могилы, это символ вечной грусти и слез…

Дальше мы шли молча. Я смотрела на тихие, неподвижные деревья и чувствовала, как в душе рождается чувство горячей благодарности к давно ушедшим людям, которые сумели разглядеть скрытую красоту мира и рассказали нам о ней.

Возможно, не я одна видела тот рисунок в альбоме Лейлы. Во всяком случае этот рисунок оказался пророческим: у ее могилы стоят два кипариса.

Ночь сто семьдесят седьмая

Белые облака отрываются от гребней гор и как огромная стая лебедей плывут к аэродрому. Медленно поднимается солнце, напоминая ребенка, который, еще плача, начинает улыбаться. Мы собрались возле аэродрома, напряженно прислушиваемся, глаза устремлены ввысь. Ждем подарочный самолет. Он близко, из штаба дивизии сообщили: встречайте. Где-то гудят тяжелые бомбардировщики. А «рама» не появляется уже несколько дней, видимо, немцы потеряли интерес к нашему району.

— Летит! — объявила Руфа.

У нее необычайно острый слух. Как в сказке, слышит, что делается за морями, за горами. Вообще-то мы все не глухие, но до Руфы нам далеко.

— Ничего же не видно, — ворчит кто-то у меня за спиной.

Проходит несколько минут.

— Теперь-то слышите, наверное, — улыбаясь, говорит Руфа.

Нет, не слышим.

— Выдумываешь, — тот же ворчливый голос.

И вдруг все услышали и увидели. Летит…

Самолет сделал круг над аэродромом, приземлился. Повернулся к нам «лицом». Двигатель работает ровно, четко, словно молодая невеста нарезает лапшу.

Бершанская и наш комсорг Саша Хорошилова встречают гостей — молодого, широкоплечего летчика с совершенно седой головой и чернобородого бригадира Сашу Костенко.

Начинается митинг. Самолет торжественно передается лучшему экипажу полка — Тане Макаровой и Вере Белик.

После митинга девушки, как стригунки, кинулись к самолету. Ощупали его со всех сторон и укатили в укромный уголок, приготовленный заранее.

Саша и Вера прогуливаются в сторонке. Держатся свободно, словно и не расставались. «Жених» всем понравился, простой, деловой парень, правда, оратор не ахти какой, но это не беда. И борода ему идет.

Под вечер за гостями пришла машина, и они уехали.

Самый счастливый человек в полку сегодня — я! Самолет, на котором летали Таня и Вера, теперь мой. Техники во главе с Зиной Радиной облепили его, как пчелы. Из тайников были извлечены дефицитные детали, девушки сделали все, что могли, и преподнесли мне самый дорогой подарок в моей жизни.

В эту ночь полк бомбил колонну танков в ущелье недалеко от Моздока, а я провела очередной тренировочный полет.

Ночь сто семьдесят восьмая

В 216-м году до нашей эры в северной Италии вблизи небольшого селения Канны произошло знаменитое сражение карфагенского войска, возглавляемого Ганнибалом, с римскими легионами, которыми руководил консул Терентий Варрон. На протяжении многих веков все полководцы мира мечтали о своих Каннах, о лаврах Ганнибала.

У Варрона было 80 тысяч пехотинцев и 6 тысяч всадников, у Ганнибала соответственно — 40 тысяч и 14 тысяч.

Римский консул, выступая в поход, похвалялся, что в тот день, когда он увидит противника, война будет окончена. Возможно, именно у него позаимствовал Гитлер бредовую идею — «блицкрига», молниеносной войны. Свои легионы Варрон построил в 70 рядов, на флангах расположил конницу.

На другой стороне равнины выстроилось войско Ганнибала, напоминающее по форме полумесяц, обращенный выпуклой стороной к противнику. На концах полумесяца — разделенная на две равные части конница.

Первым атаковал Варрон. Под натиском легионеров карфагенский полумесяц прогнулся. Римская пехота оказалась в изгибе. Конница Ганнибала устремилась вперед и напала на римлян с тыла. Задним рядам легионеров пришлось развернуться на сто восемьдесят градусов, чтобы отразить неожиданную атаку. А справа и слева на легионы Варрона обрушились лучшие отряды Ганнибала. Огромное, невиданное по тем временам римское войско оказалось в кольце. Началась паника. На поле боя осталось более 50 тысяч убитых римлян, около двадцати тысяч сдались на милость победителей. Ганнибал потерял в этом сражении всего шесть тысяч воинов.

Каннами двадцатого века историки назвали Сталинградскую битву. По своим масштабам и последствиям эти два сражения, конечно, несопоставимы. В битве при Каннах с обеих сторон участвовало 140 тысяч человек. В Сталинградской битве, в период нашего контрнаступления — более двух миллионов. К тому же восемь тысяч римских воинов, в том числе и сам Варрон, вырвались из кольца и удрали в Рим. А под Сталинградом оказавшиеся в кольце окружения отборные гитлеровские войска, свыше 300 тысяч человек, были уничтожены и пленены полностью. Был взят в плен и главнокомандующий, фельдмаршал Паулюс.

Сколько-нибудь значительного превосходства в живой силе и технике у нас, как известно, не было. С битвой при Каннах Сталинградское сражение сравнивают потому, что сравнить его больше не с чем. Правда, некоторые зарубежные горе-историки пытаются приравнять к Сталинградской битве отдельные военные операции, проведенные нашими союзниками в 1942 году в Африке и на островах Тихого океана, которые якобы определили «коренной перелом во Второй мировой войне», но это просто смешно. Они сами не верят тому, что говорят и пишут.

Я немного отвлеклась…

Битва на Волге происходила одновременно с битвой за Кавказ, они были взаимосвязаны. Турция в то время держала у нашей южной границы 26 дивизий и после падения Сталинграда намеревалась вступить в войну на стороне Германии, ударить в тыл Закавказскому фронту, в составе которого сражался наш полк.

Маршал Гречко пишет в своих воспоминаниях:

«Сражение за Кавказ нельзя рассматривать изолированно от Сталинградской битвы… Эти взаимосвязанные действия большого стратегического значения умело направлялись ставкой Верховного Главнокомандования и имели решающее значение в разгроме врага».

Можете себе представить, с каким напряжением мы следили за ходом битвы на Волге и с каким ликованием встретили сообщение о том, что наши войска замкнули кольцо окружения вокруг армии Паулюса. Все мы, конечно, были уверены, что рано или поздно Красная Армия перейдет в решительное контрнаступление, но все же не ожидали, что оно начнется с такой грандиозной, изумительной победы.