Владимир Першанин - Бронекатера Сталинграда. Волга в огне Страница 14

Большая семья Морозовых жила в крохотном рыбацком поселке Сычевка в глубине Астраханской поймы. Мужики знали здесь две профессии: либо рыбак, либо матрос. В местных поселках жили поколениями. Чужие сюда переезжали редко.

Мало кого приманивали бесчисленные протоки, вода да камыш вокруг, хотя до Астрахани всего ничего. Только добраться до города – проблема. Дороги ухабистые, топкие. По протокам на веслах или под парусом много не пройдешь, а моторные лодки до войны имелись только в рыбхозе да у редких зажиточных рыбаков.

Отслужив несколько лет на сверхсрочке, Николай Морозов решил вернуться в родные края. Но семейная жизнь не сложилась. Молодая жена, с которой добирались сутки от Астрахани до Сычевки, присела на чемоданы с нарядами и, приходя в себя от усталости, растерянно оглядывалась вокруг.

Село – не село, скорее какой-то табор. Приземистые домишки, камышовые летние кухни-сарайчики, огромные котлы под навесом, коптилки. В домах все самодельное, неистребимый запах рыбы и вонь от отбросов. Вороны и чайки, ковыряющиеся в рыбьих остатках, собаки – лайки с закрученными хвостами, кое-где разлохмаченные плетни. Деревьев, кроме ивняка, не видно. Куда ни глянешь – вода да шуршащее под ветром бесконечное море камыша.

И в домах, как в юртах, никаких перегородок – дерево в здешних местах огромный дефицит. Все необходимое делали из камыша: половики-циновки, корзины, даже сортиры без крыш и те камышовые с широкими щелями.

– Спят все вместе, что ли? – покраснев, смущенно спросила молодая жена. – Я имею в виду, в одной комнате?

Бабка Морозова, доброжелательно улыбаясь, показала единственный уцелевший спереди зуб и успокоила ее:

– Не переживай. В темноте все равно ничего не видно. А живем мы неплохо, не смотри, что дома невзрачные. Для вас белье новое приготовили, одеяла шерстяные, да и не голодаем здесь, как в городе.

Стол действительно накрыли, по городским меркам, богатый. Жена Николая у себя в Саратове отродясь таких деликатесов не видела. Черная икра в мисках, балык из белорыбицы, котлеты из белуги, что-то еще копченое, истекающее жиром. Крупно порезанные огромные помидоры, маринованные баклажаны и прочее.

За столом все хорошо подпили, хвалили жену, спрашивали, когда ждут ребенка. А насчет будущей работы пусть не беспокоится. Учителка в начальной школе года через два на пенсию уйдет, вот и место найдется. А пока на огороде да на разделке рыбы поработает, дело простое.

Жена побродила дня три по острову, наведалась в начальную школу, где учительница приняла ее как соперницу и заявила, что никуда уходить не собирается ни через два, ни через пять лет.

Вечером зудели комары, невольно загоняя людей в дом, где слабо светилась керосинка. На ласки не тянуло. Любопытная родня только делала вид, что спит, а сама ждала, когда молодые затеют любовь. В общем, через пару недель отпросилась под каким-то предлогом в Астрахань и дунула к себе в Саратов.

По горло была сыта островной жизнью, затхлым духом застоявшейся воды в затонах, тучами комаров и супружеской постелью в трех шагах от топчана беззубой бабки. Аккуратным почерком написала записку: «Коля, была любовь, но я так не могу. Ради бога, не ищи меня и оставь в покое. Не вернусь и тебя видеть больше не могу. Прости».

– Местную надо было брать, – укоряли Николая. – Уборная не понравилась, что без двери. Так она к воде повернута, кому за твоей женой подглядывать?

– Нашел себе барыньку, – вторила беззубая бабка. – Отдельную спальню со шкапом ей подавай.

Только отец промолчал. Значит, считал, что сын не подумал, прежде чем тащить молодую женщину в такую глушь.

Морозов от тоски запил, а затем снова вернулся на флот, куда его приняли охотно, как хорошего специалиста. До осени сорок первого года служил на Каспии, затем снова попал на Черное море, где в декабре участвовал в знаменитой Керченско-Феодосийской операции.

После долгого отступления и сдачи многих городов Красная Армия нанесла зимой крепкий удар немцам под Москвой, освободила внезапным броском Ростов, разбила группировку врага под Тихвином. Многие военачальники рассчитывали, что 1942 год станет годом победы над Германией.

Удары наносились и на севере, и на юге. Даешь Крым! В конце декабря высадили десант на захваченный немцами Керченский полуостров. Морозов служил тогда на сторожевом корабле, командовал расчетом 100-миллиметрового орудия, главного калибра на судне. В бой шел, не испытывая особого страха, но десант угодил в восьмибалльный шторм, какие бывают только на малых морях и мелководных заливах.

Видел, как переворачивало и топило в круговерти огромных волн катера и рыбацкие суда с десантом, а люди исчезали в кипящей пене за считаные минуты. А когда слегка стих шторм, корабли столкнулись с немецкой авиацией.

Главстаршина Морозов не ожидал такой войны. В операции участвовали крупные корабли: эсминцы, канонерские лодки, мониторы, вооруженные дальнобойными тяжелыми орудиями. Да и его сторожевик был способен разносить пудовыми снарядами своих 100-миллиметровок доты, блиндажи, бетонные капониры, где пряталась артиллерия врага.

Но нередко главные калибры оказывались бесполезными. Немцы делали упор на авиацию. Появлялись в небе крошечные точки и, быстро увеличиваясь в размерах, превращались в пикирующие «Юнкерсы-87», с бомбами весом до пятисот килограммов. Впрочем, для большинства судов хватало и «стокилограммовок».

На идущего в кильватере второго сторожевика «Юнкерс-87» высыпал сразу штук пять бомб. В цель попала одна, проломив палубу, переборки и взорвавшись у днища. Корабль длиной шестьдесят метров, имевший на борту не менее батальона десанта, исчез под водой спустя десяток минут. Не было у команды и десанта шансов спастись среди шторма в ледяной декабрьской воде. Никто не считал утонувших, ушедших на дно вместе с кораблем – не до того было в этой мясорубке.

Бедой стало отсутствие наших самолетов и слабая зенитная защита судов. Перед войной больше рассчитывали на схватки с вражескими кораблями, а смерть несли стремительно пикирующие бомбардировщики своими мощными и точными бомбовыми ударами.

Сторожевик, на котором шел в Феодосию Николай Морозов, имел два тяжелых орудия, четыре «сорокапятки» и четыре пулемета винтовочного калибра. Пулеметы оказались бессильными против брони «юнкерсов», «сорокапятки» не обладали достаточной скорострельностью и подвижностью. Вот и становились быстроходные сильные корабли жертвами немецких пикировщиков, прошедших хорошую школу в войне с Англией, в боях с кораблями в морях и фиордах.

Ладно, все это было давно, пережито, переболело в душе. Сейчас другая боль. Немцы дошли до Волги, и что будет дальше, никому непонятно. Можно бесконечно повторять громкие фразы о стойкости, приносить клятвы, которые так любят политработники, но слишком далеко продвинулась немецкая армия.

– Здесь осторожнее, – оторвал Морозова от ненужных мыслей голос лоцмана. – Сплошные мели.

Он стоял рядом с рулевым, иногда подправляя курс. Лысенко Михаил, которого бессменно ставили за руль в самых сложных местах, чутко ловил команды. Лоцманов было два: на головном катере «Смелый» и на замыкающем «Верном».

Три боевых, хоть и не слишком больших корабля, – ощутимая помощь Сталинграду. Поэтому приказано было идти максимально осторожно. Осадка у катеров меньше метра, но все три хорошо загружены боеприпасами, да еще по случаю разжились соляркой и смазочными маслами в бочках.

Бронекатера созданы для боя стремительных десантов, а не для перевозок многотонных грузов. Но набралось и пассажиров: полковник со своей свитой, команда радистов, груды ящиков с медикаментами. И боезапас для себя и трех других катеров дивизиона весит столько, что волны на поворотах едва не захлестывают палубу.

– Фрицы с элеватора огонь ведут, – сообщил лоцман. – Скоро увидите.

– Век бы его не видеть, – пробурчал Лысенко.

Прижаться бы ближе к одному из берегов, но лоцман ведет катера едва не посреди Волги. Словно оправдываясь, объясняет Морозову:

– Сильно вы загрузились. Влетим на мель – песок, он хоть и ласковый на вид, а затягивает цепко. Тросами вытаскивать придется. Такой рев на высоких оборотах моторы дадут, что вся осторожность к черту.

Морозов кивал, соглашаясь с опытным лоцманом. Рулевой Миша Лысенко, с его кошачьим зрением и чутьем, тоже хорошо знавший реку, взмок от напряжения. Знал, что незамеченными мимо элеватора не пройдут и обстрела не миновать. Лишь бы не врюхаться в подводную песчаную косу обмелевшей к осени Волги.