Елизавета Паршина - Разведка без мифов Страница 14

— Когда вы приземлились? — Спросил Артур у летчиков.

— В первой половине дня, около двенадцати… Мы вышли на шоссе, и нас подобрал майор, который проезжал мимо на легковой машине.

— Долго вы шли до шоссе?

Было ясно, что Артур прикидывал, где следовало искать самолет, и как далеко мог продвинуться противник по шоссе после отхода арьергарда. Он решил выехать немедленно. Зимой темнеет рано, и до цели добираться, по его приблизительным расчетам, придется только по шоссе более часа. Полковник дал нам в помощь одного пулеметчика с оружием. Пришлось просить майора, подобравшего летчиков, показать место, где он нашел их. Сборы заняли всего несколько минут. Из отряда вызвались идти Мануэль, Сальвадор, Леон и Ретамеро. Тут я впервые обратила внимание на Леона и Мануэля. Первый был парнишкой совсем маленького роста, черноволосый, с девичьими чертами лица и небольшими, но удивительно круглыми глазами, которые всегда казались испуганными. Мануэль имел столь же невнушительную наружность; повыше ростом, но тоненький и хрупкий. Он отличался застенчивостью и очень серьезным выражением лица с легкомысленно вздернутым носом.

Около пяти часов вечера мы уже преодолели половину того пути, который с таким трудом проделали в течение двух суток от Малаги. Дорога теперь была почти пустынна, и все ранее пережитое здесь казалось нереальным, точно приснилось. Время от времени навстречу попадались запоздавшие грузовики, собиравшие на шоссе отставших беженцев и раненых.

Чтобы скоротать время в дороге, мы начали понемногу знакомиться с нашими новыми спутниками. Пулеметчика звали Володей. Он бывший белоэмигрант, приехавший в Испанию из Франции. Высокий рыжеватый человек лет сорока, он по виду ничем не отличался от рабочего. По-русски говорил свободно, но мне его язык показался каким-то странным, неживым. Он, очевидно, это понимал, и чувствовал себя скованно. Майор — тоже человек не первой молодости. Немного полноват, с поседевшими висками. Однако он оказался говорливым и довольно суматошным, с массой благих намерений и небольшой долей решительности. У меня сложилось впечатление, что он опрометчиво согласился нас сопровождать и теперь жалеет об этом. Машина мчалась на полной скорости, солнце быстро клонилось к горизонту, а до цели оставалось еще далеко. Вскоре нам повстречалась группа беженцев. Вид у них был измученный и потерянный. По мере продвижения вперед, таких групп становилось все больше и больше. Мы задержались, чтобы расспросить людей о том, что они видели за последние часы. Оказалось, грузовики до этих мест не доходили, и на дороге осталось еще много детей и раненых. Майор, как мог, успокаивал людей, но у него самого настроение быстро падало. Становилось совершенно очевидным, что сопротивление республиканцев на этом направлении организовано слабо.

Через несколько минут после встречи с первыми беженцами нас остановила группа солдат. На руках у них были тяжелораненые. Они окружили наши машины и поднесли раненых. По всей вероятности, они были уверены в том, что мы возьмем раненых, отвезем их в госпиталь и вернемся за остальными, и спорили между собой о том, кого надо отправить в первую очередь. Услышав наш отказ, они просто не поверили своим ушам. У меня от растерянности и жалости сжалось сердце. Артур был в замешательстве. Он не мог объяснить людям причину нашего отказа и настойчивого продвижения вперед, к фронту, которого, по единодушному заявлению всех встречных, просто не существовало.

— Знаешь, — обратился ко мне Артур, — они, скорее всего, подумают, что мы решили перебежать к фашистам. Тем более что некоторые офицеры так и сделали. Нас могут просто пристрелить. Будь осторожна в разговоре.

Я кивнула, но мне было совершенно непонятно, что в таких условиях значило быть осторожной. Ведь обратно повернуть мы не могли и объяснять всем встречным, какая нам предстоит операция, тоже не могли. Дальше ехали молча. На фоне догорающего заката причудливыми силуэтами тревожные и загадочные в полутьме, громоздились уродливые кактусы. На вершинах Сьерра-Техеда еще скользили блики уходящих лучей, а небо становилось холодным, бездонным и безнадежно равнодушным к нашим земным горестям. Мы остались на шоссе одни. Вокруг ночная тишина. Вдруг на дороге обозначилась одинокая фигура, преградившая нам путь. Машины остановились. К нам нетвердым шагом подошел человек и взялся за ручку дверцы. Даже при таком слабом свете было заметно, что он очень бледен.

— Я ранен, — сказал он, — больше идти не могу, возьмите меня с собой.

— Кто вы?

— Командир роты, ранили сегодня утром. Моя рота уничтожена почти полностью.

— Сейчас мы не можем взять вас, — сказал майор. — Мы должны установить, где противник, кроме того, необходимо восстановить связь с нашими бойцами.

— Но там дальше никого из наших нет, я — последний!

— Если контакта с противником нет, я должен убедиться в этом лично, я не могу докладывать штабу с ваших слов, — убеждал майор раненого. — Мне поручено точно установить, где противник и где наши части, или хотя бы последний заслон.

На лице комроты явно читалось недоверие. Артур и я не вмешивались в разговор. Переводить было излишне. Артур все понял и тихо сказал:

— Через несколько часов мы поедем обратно и сможем захватить его в Альмерию, подскажи это майору.

Итак, дальше никого из наших не было. А где же противник? Оставалось надеяться, что с наступлением темноты фашисты прекратят продвижение. Логики в этом не было, продвигаться выгоднее всего ночью, конечно, если дорога прямая и впереди нет препятствий. Но мы уже по опыту знали, что фашисты ночью не наступают. Наши машины сбавили скорость и продвигались с потушенными фарами. Тьма точно невидимой рукой заслонила глаза. Наконец, Артур приказал остановиться. Он пошел вперед один и велел всем дожидаться сигнала. Через несколько минут мы различили мигающий свет ручного фонарика, и машины проехали еще метров триста. Так медленно мы продвигались около часа. Под конец Артур ушел, но сигнала не последовало. Минут через десять он вернулся.

— На дороге застава, придется объезжать проселком.

Он сел в машину и объяснил шоферу, где надо сворачивать. Проселок снова вывел нас на шоссе не так скоро, и мы проехали вперед еще несколько километров, пока впереди не показались огоньки. Дальше ехать на машинах было опасно.

— Далеко до того места, где приземлился самолет? — спросил Артур.

— Это за деревней, километров семь-восемь отсюда, — ответил майор.

— Если мы потеряем машины, обратно не выберемся. Оставим их здесь и дальше пойдем пешком.

Я не стала переводить это замечание, оно никому не адресовалось, и молча вылезла из машины. Артур приказал шоферам ждать нас до рассвета, а если мы не вернемся, бросить машины и отступать горами. Паскуаль загнал обе машины в тень высокой скалы и выключил моторы. Теперь наша судьба в значительной мере зависела от выдержки шоферов. Как определить тот момент, когда больше ждать невозможно? Пройдя немного по шоссе, Артур спустился к морю. За ним все остальные. Вот и деревня. Между домами и морем узкая полоса песка. На темный берег, шурша, наползают невидимые волны. Из окон крайних домов на песок ложатся полоски света.

— Дальше придется передвигаться ползком, — сказал Артур и первым опустился на землю.

Переводить не пришлось, все последовали его примеру. Некоторое время слышалось только шуршание, да изредка стук приклада о гальку. Никогда не думала, что ползти так трудно… Впереди обозначилась темная полоса сахарного тростника. Я обрадовалась, но быстро разочаровалась — тростник был залит водой и пройти по нему невозможно. Мы пробулькали там около часа и были вынуждены выбраться на шоссе. Не успели сделать и нескольких шагов, как услышали шум мотора. На асфальт легли прямые лучи фар. Залегли у обочины. Мимо проехало несколько грузовиков с войсками. Если они доедут до наших машин… Наверно, об этом подумалось не мне одной. Когда мы поднялись, оказалось, что Мануэль и Леон куда-то исчезли. На том месте, где они лежали, остался ручной пулемет и сумка с дисками. Пока Артур раздумывал, искать их или нет, майор начал объяснять, что поиски людей и самолета безнадежны, что он решительно не знает, где самолет может быть. Положение становилось неприятным, без майора мы проблуждаем по тростникам вою ночь. Артур попробовал уговорить его «вспомнить», но, вглядевшись пристальней, понял, что это бесполезно. Пришлось Ретамеро провожать майора к машинам. Так мы лишились сразу четырех человек. Артур протянул мне оставшийся без хозяина пулемет и сумку:

— Бери, будешь пулеметчиком.

Я была очень горда таким доверием, но, приняв драгоценную ношу, невольно пригнулась к земле. Артур спохватился, молча забрал у меня пулемет, но сумку с дисками все же оставил. Снова тростники. К нашему счастью, на этом участке вода оказалась спущенной. Осталась только жидкая грязь и сникшие стебли, переплетенные таким причудливым образом, что нога легко попадала в них, но вытащить ее обратно было трудно. Выдирая из тростников и тины то один, то другой ботинок, я плелась сзади. Так прошли несколько десятков метров, пока на пути не оказалась глубокая водосточная канава, выложенная по краям камнями. Мои товарищи легко перепрыгнули, но мне не удалось. Как только я заносила ногу над канавой, тут же чувствовала, что на другой край она не попадет — диски тянули меня книзу. Попробовала перебросить их, но рука не поднималась. Шаги товарищей постепенно затихли. Надо было торопиться, чтобы не потеряться, и я металась вдоль канавы, теряя драгоценные минуты. Наконец я прыгнула наудачу и попала прямо в канаву… Вода обдала меня с ног до головы. Но дно оказалось твердым. Все попытке вылезти ни к чему не привели, края были скользкими и довольно высокими. Хорошо, если мне вообще удастся выбраться. Надо идти к морю, другого выхода нет. Вода все прибывала, но диски в ней несколько потеряли в весе, и мне удалось выбросить их на край канавы. Без них я выбралась довольно легко. Сидя на краю ямы и едва переводя дыхание, я чувствовала себя совершенно счастливой. У меня каким-то чудом даже сохранился мой пистолет «Астра», который болтался на кожаном ремешке у запястья. Однако долго отдыхать нельзя. Надо разыскивать товарищей. Пока я блуждала по канаве, совершенно потеряла направление. Пришлось идти наудачу. Временами я останавливалась и прислушивалась, но из ночной темноты не доносилось ни звука. Пробовала идти зигзагами от берега к шоссе и обратно к морю, постепенно продвигаясь вперед. Через полчаса основательно устала и продрогла. Наконец мне показалось, что почва под ногами стала тверже, тростники раздвинулись, и передо мной открылась небольшая возвышенность. В темноте трудно разобрать, но, кажется, там сухо и можно отдохнуть.