Владимир Першанин - Последний бой штрафника Страница 14

— Хлын на связи. Два раза уже тебя вызывал, ругается.

Пришлось снова бежать через насыпь, уворачиваясь от пуль. Доложил обстановку.

— Что собираешься делать? — спросил старший лейтенант.

— А ты посоветуй.

Я оказался в незавидном положении. «Артштурмы» меня не подпустят. Две машины в ловушке, даже выползти не могут. Мой танк находится по другую сторону насыпи. Допустим, я найду объезд, что толку?

— Слушай, Волков! Сидеть я тебе не дам. Там ребята…

Не дослушав его, переключил рацию на «передачу».

— Что ребята? Ты их сам в ловушку загнал. Рвался вперед за орденом. Ладно, если есть возможность, подгони еще одну машину. Только с южной стороны насыпи.

— Машин нет, ты сам знаешь.

— Черт! Ну, найди любую пушчонку. Может, трофейную. Если не получится, тогда миномет с полсотней мин. И перебрось срочно ко мне. Чего молчишь?

— Не дергай. Через десяток минут сообщу. Постараюсь что-нибудь организовать.

— Ну-ну. Телись, только быстрее.

С другой стороны насыпи меня позвал Ярославцев. Я сообщил, что обещано подкрепление. Будем ждать.

Мой экипаж давил вшей и рассуждал, могут ли налететь в такую пасмурную погоду «Юнкерсы». Спросили мое мнение. Я ответил, что вряд ли. Гусейнов курил и наблюдал, как на рельсах догорает «тридцатьчетверка». Кибалка, цокая языком, жалел погибший экипаж. Стрелок-радист Легостаев, самый рослый, больше других страдал от голода. Предложил:

— Может, добьем НЗ?

Кибалка сказал, что солдат должен идти в бой голодным и злым.

— Ну, и продолжай злиться, — сказал Легостаев. — Давайте перекусим, товарищ старший лейтенант?

— Ладно, доставай, пока время есть.

С харчами оказалось не густо. У немцев в захваченном поселке консервами разжиться не удалось. От завтрака оставался лишь котелок синей ячневой каши и половинка сплющенной хлебной буханки. Правда, имелся трофейный ром, но пить я запретил, сказав, что вскоре предстоит бой.

Вася Легостаев подогрел на крошечном костерке кашу и поставил на крыло танка. Котелок выскребли до дна, хлебное крошево запили водой. В небе кружились одинокие снежинки. Взъерошенная ворона села на ветку, наблюдая за нашим обедом и одновременно кося взглядом на обугленное тело танкиста без ног, лежавшее рядом с догорающей машиной. Перехватив мой взгляд, Кибалка сказал, что тело не вытащишь, от огня сильный жар.

— Ладно, дуй на насыпь и понаблюдай. Только осторожнее, у фрицев крупнокалиберный пулемет. А ты, Василий, неси свой ДТ. Попробуем отремонтировать.

Легостаев заявил, что пулемет надо менять, но все же вытащил из гнезда и положил передо мной «Дегтярев» танкового образца. Пулемет неплохой, со складным прикладом и емким диском на шестьдесят три патрона. Как и любое оружие, оно не любит дураков, а Вася Легостаев, несмотря на десять классов, курсы стрелков-радистов и высокую довоенную должность лаборанта, проявил двойную глупость. Сначала строчил из него непрерывными очередями, а когда заклинило затвор, пытался устранить неполадку тяжелым молотком. Рукоятка перезарядки не выдержала грубого обращения и сломалась. Остался обломок сантиметра два.

— Василий, ты башкой думал? — спросил я, пытаясь определить, насколько крепко заклинило механизм.

— С оружием надо, как с девушкой, — выдал расхожую фразу Рафаил. — Нежно, ласково. Тогда что-то получишь. Ты, Вася, девушек, наверное, никогда не обнимал?

— Ты много обнимал! — огрызнулся Легостаев. — В вашем ауле все девки в штанах да паранджах ходят, ни ног, ни рожи не видно.

Я цыкнул на обоих. Из пулемета, особенно в сорок первом и сорок втором, я настрелялся достаточно. Такие штуки с затвором иногда случались. Приказав Легостаеву крепко держать ствол, я выбрал в ящике молоток поменьше, пассатижи и принялся постукивать по обломанной рукоятке. Минут через пять затвор сдвинулся с места, показалась лопнувшая гильза, которую выбили шомполом.

— Ты хоть диски пустые набил? — спросил я, вытирая пот со лба.

— Так точно.

— Не знаю, как ты теперь перезаряжать будешь.

— У меня руки крепкие, смогу.

— Пробуй.

Когда Легостаев все же взвел затвор раз и другой, подкатил мотоцикл с двумя бойцами. Из коляски торчала минометная труба. Командир расчета доложил, что прибыл в мое распоряжение, а к миномету имеется двадцать девять мин.

— Тридцатую пожалели? — сварливо поинтересовался Кибалка, покинувший пост на верхушке насыпи.

Ответа он не получил и стал докладывать то, что я уже видел. Добавил, что километрах в трех отсюда находится переезд, движения там не заметно. Можно пересечь железную дорогу и приступить к выполнению задания.

Выбор действий у меня был небогатый, рассчитанный на приобретенный за два года опыт. Лучше бы, конечно, Хлынов прислал еще один танк. Но ротный заврался и крепко держался за пять уцелевших машин. Спасибо и за миномет! Расчет должен был выполнять отвлекающую роль, насколько мог позволить жидкий запас мин. Еще я докричался до Ярославцева и попросил направить в мое распоряжение стрелка с пулеметом и десятком дисков. Лейтенант лишних вопросов не задавал. Вскоре к нам присоединился кучерявый ефрейтор с хорошо смазанным пулеметом, исправным затвором и вещмешком, набитым запасными дисками.

Доехали до переезда. На обочине торчала разбитая пушка, лежал мертвый немец в шинели, каске, даже с винтовкой, но без сапог. Братья-славяне сняли самое нужное для наступающей зимы. Возле перевернутого артиллерийского передка стояла лошадь и терпеливо ждала хозяев. Неподалеку лежала вторая лошадка — мертвая. Леня Кибалка, любивший лошадей, выругался.

— Фрицы — суки, а из-за них животные страдают.

Ему не ответили. За переездом застыли тела наших погибших пехотинцев. Не меньше взвода попали под пулеметный огонь и остались возле придорожных тополей. Здесь же, возле подбитой «тридцатьчетверки» копошился экипаж. На минуту остановились, и я перекинулся несколькими фразами с командиром танка. Младший лейтенант сообщил, что они поймали снаряд, когда атаковали переезд.

— Это ваш танк на насыпи горит? — спросил он.

— Наш.

— И чего вы туда поперлись? Можно было через переезд.

— Зато вы попробовали. Целый взвод угробили.

— Угробили, — невесело согласился командир танка. — У нас всего два танка имелось. Пехоту прикрывали. А у фрицев здесь одних пулеметов штук шесть было и две пушки. Вы своим батальоном в момент бы их смахнули. Нет, полезли через насыпь.

Младший лейтенант был прав. Слишком спешили и не заметили переезд. Впрочем, сейчас рассуждать поздно. Навстречу тянулась колонна пехоты, орудия на конной тяге. Нам бы хоть одну пушку. Но просить было глупо — у каждого подразделения своя задача. Будем обходиться чем есть. Несмотря на низкие облака, с ревом прошла тройка штурмовиков «Ил-2». Мы проводили их глазами. И вы нам не поможете!

За полтора километра перед рощицей я оставил в овражке минометчиков. Бинокля у них не было, и мы определили цель через мой трофейный «Цейс», снятый с убитого немецкого офицера еще летом, под Орлом. Сверили время, благо трофейными часами к ноябрю сорок третьего обзавелись почти все.

— Через двадцать минут начинаете вести огонь, — напутствовал я сержанта, командира расчета. — Одна мина в минуту, строго по времени. Ясно?

— Так точно.

Метрах в трехстах оставили кучерявого ефрейтора-пулеметчика с мешком дисков. Никакого толка от стрельбы за полтора километра не будет. Но трассирующие очереди тоже хоть немного отвлекут внимание фрицев. Остальное дело за нами. Мы продолжали описывать круг, когда меня вызвал по рации майор Плотник.

Одно вранье тянет за собой другое. Плотник интересовался, чем я занимаюсь в тылу. О попавших в ловушку танках он ничего не знал. Пришлось сочинять историю, что я помогаю ремонтировать и охраняю два поврежденных танка. Стало обидно за Хлынова. Смелый парень, батальон доверили, а он в брехне запутался. Плотник не стал вдаваться в детали и поторопил меня. Подводить ротного я не хотел. Если все закончится благополучно, тогда и разговоров не будет. А если не повезет, обсуждать события будут уже без меня.

Закончив круг, я высматривал в бинокль путь к чертовой рощице, где засели две самоходки. Два — один. Расклад не в нашу пользу. Кибалка почесывал горбатый нос и что-то прикидывал.

— Вот жизнь блядская, — наконец разродился он. — Опять под снаряды лезть.

— А ты чего хотел?

— Я бы лучше на бабу слазил.

Рафаил Гусейнов и Вася Лаборант невесело хехекнули. Под снарядами за последние дни мы побывали вдоволь. Но тогда мы воевали в составе роты, батальона, а сейчас лезем в одиночку неизвестно куда. Поэтому экипаж заметно нервничал. Два раза в наш танк попадали вскользь. Везло. Но, как известно, Бог троицу любит. Какой она окажется, эта троица?…

Давно воевавший Леня Кибалка острее других ребят чувствовал опасность. Мы думали об одном и том же. Только я молчал, а заряжающий, не выдержав, шепнул, наклонившись ко мне: