Аурел Михале - Тревожные ночи Страница 14

Временами, когда угрозы казались им недостаточными, они, словно испытывая наше терпение, выпускали над нашими головами короткие автоматные очереди. Но мы делали вид, будто не замечаем этого. Да и до того ли нам было! Мы думали о доме, о женах, о наших детях; вот уже четыре года, как мы покинули родной очаг. Теперь, когда, казалось, рушился весь мир, судьба наших близких беспокоила нас больше всего. Вдруг пули просвистели где-то рядом, и мы невольно пригнулись.

— Надо бы проучить этих гадов, — пробурчал один из нас.

Те, что шли с краю, стали собирать оружие — автоматы, коробки с патронами, гранаты — и раздавать тем, кто был безоружен. Немцы не унимались. Одна из машин, вырвавшись из потока, поехала рядом с нами возле кювета. Несколько солдат, выставив автоматы, снова дали очередь над нами.

— А, черт! — процедил сквозь зубы Бэлаша.

Мы прибавили шагу, стараясь держаться поближе к шедшей впереди нас группе. Машина также прибавила ходу и, объехав разбитые танки и повозки, снова догнала нас. Но как только один из сидящих в ней немцев дал очередь, задиристый и вспыльчивый Митрицэ Бэлаша повернул автомат в его сторону и ответил тем же. Тут вся наша группа — человек пятнадцать — двадцать — вскинула винтовки. Немцы, по-видимому, не ожидали такого отпора. Их пыл угас, и машина, отстав от нас, присоединилась к колонне.

— У, сволочи!.. — выругался Бэлаша. — Ну, что, выкусили?

Мы не двигались с места до тех пор, пока машина с немцами не затерялась в колонне. Только тогда наша группа тронулась вперед. После столкновения с немцами мы почувствовали себя более сплоченными. «Дra, — с радостью подумал я, — значит, и они струхнули!» Однако меня охватило беспокойное чувство. Что-то говорило мне, что рано или поздно нам все равно придется схватиться с немцами.

И предчувствие это сбылось скорее, чем я ожидал. Через некоторое время мы достигли Перекрестка дорог, охраняемого немцами. Одна дорога шла направо, на запад, через горы к Инсрындул Секуеск, где перегруппировывались остатки разбитой в Молдове немецкой армии. По этой дороге двигалась, поднимаясь в гору, колонна людей, лошадей, повозок, орудий, танков, автомашин. Другая дорога спускалась к югу, в глубь страны.

На перекрестке слева собрались тысячи румынских солдат. Влились в это сборище и мы. Полные глухой ненависти, готовой каждую минуту взорваться, люди шумели и кричали. Эта толпа больше не походила на армию. На одичавших на фронте людях висели лохмотья. Они были небриты, голодны, покрыты слоем пыли и грязи, принесенной из окопов, в которых им пришлось столько выстрадать. На одних были каски, на других — пилотки, одни были с оружием, другие — без него. Но все были одинаково озлоблены, хмуры и охвачены страхом. Мы находились в таком состоянии, когда малейший толчок мог нас бросить или в бегство, или в атаку.

Наша группа старалась держаться поближе к Митрицэ Бэлаша и младшему лейтенанту Гине. Мы недоуменно поглядывали на людей, которые, словно ожидая чего-то, смотрели вперед. Бэлаша, локтем прокладывая дорогу, стал пробираться сквозь толпу к передним рядам. Расталкивая солдат, мы тоже бросились вперед. Мы следовали за ним до тех пор, пока нам не преградил дорогу высоченный солдат. Его никак нельзя было сдвинуть с места. Мы сгрудились за его спиной в ожидании дальнейших событий. Митрицэ дернул солдата за рукав.

— Эй, браток, что там происходит? — спросил он его.

Верзила недовольно пожал плечами, продолжая смотреть вперед поверх голов. Тогда Митрицэ юркнул мимо него и удивленно, словно не веря своим глазам, прошептал:

— Думитраке!..

Великан был из нашего села, один из сыновей Быркэ. Он служил в том же полку, что и мы.

— Что здесь происходит, Думитраке? — допытывался Бэлаша.

— Немцы, господин сержант, не пускают нас. Хотят, чтобы мы шли с ними туда, через горы!

Митрицэ, ругаясь вполголоса, стал вместе с Думитраке снова пробираться вперед. Держась друг за друга, мы старались не отставать от них. Наконец мы дошли до первых рядов и увидели, что вторая дорога была перекрыта немецкой частью СС, которая, угрожая пулеметами, установленными на краю кювета, не давала румынским солдатам двинуться на юг. Из легкой танкетки, уткнувшейся носом в канаву, торчали стволы двух тяжелых пулеметов. Между ними стоял немецкий полковник с мрачным сухим лицом и темными от загара впалыми щеками. Он что-то свирепо кричал по-немецки, размахивая пистолетом. Мы понимали лишь отдельные слова.

— Назад!.. В колонну!.. Назад!

— У-у-у! — упрямо кричали мы. — У-у-у!

Было ясно, что мы не желаем ему подчиняться. Накопившаяся в сердцах многотысячной толпы ненависть внезапно вырвалась наружу. Те, кто стоял впереди, еще плотнее сомкнулись и с оружием наготове угрожающе двинулись вперед, в сторону охраняемой немцами дороги. Немецкий полковник дал знак, и пулеметы, установленные на танкетке, выпустили несколько коротких очередей над нашими головами. Мы растерянно остановились шагах в тридцати от кювета. Полковник на танкетке опять поднял руку с пистолетом и стал что-то кричать. Лишь немного погодя передние смогли понять, что он хочет говорить с офицером.

— Офицера… Офицера сюда!

Море людей заволновалось; солдаты смотрели один на другого и, оборачиваясь назад, кричали:

— Офицера… офицера!

Но они напрасно надрывались: офицеров не было.

— Они все сегодня ночью на машинах удрали! — крикнул кто-то.

— К черту офицеров! — запальчиво орал другой. — Не нужны нам офицеры!.. Они нас в огонь толкнули, а потом бросили!

— Тогда выходи ты, умник! — подтрунил чей-то голос. — Пойди и скажи этому на танкетке, что мы по горло сыты союзничками, скажи, домой, мол, хотим! Ну, иди!

Казалось, так и не удастся нам найти офицера. Но тут мы вспомнили о Гине, учителе из нашего села. Он стоял впереди с Митрицэ и Думитраке. Люди, окружавшие его, расступились, образовав проход. Гицэ Гиня вопросительно, с удивлением посмотрел на нас, забыв, вероятно, что он офицер. Потом спокойно и уверенно пошел вперед, провожаемый десятками и сотнями недоверчивых, подозрительных глаз… Одет он был, как и мы, в солдатскую полевую форму, на голове у него была поношенная зеленоватая холщовая фуражка, на длинном ремне через плечо висела полевая сумка и автомат. Единственное, что выдавало в нем офицера, — это вырезанные из жести консервных банок поржавевшие узкие кривые полоски на погонах.

— Гицэ, стой! — предостерегающе крикнул Бэлаша.

Потом, сделав знак Думитраке следовать за ним, побежал за учителем. Поравнявшись с ним, он пошел рядом с Гицэ, держа автомат наготове. Увидев это, мы бросились к ним и окружили их тесным кольцом. К нам присоединились стоявшие впереди солдаты, у которых были винтовки и автоматы.

Плотно обступив Гицэ, мы остановились шагах в десяти от немецкой танкетки. Позади нас, угрожающе сжимая в руках оружие, затаив дыхание, ждали солдаты. Только справа, на дороге, по которой продолжали в панике отступать перепуганные немцы, слышался непрерывный нарастающий шум. Полковник недовольно окинул взглядом нашу группу и неожиданно заорал, угрожающе размахивая пистолетом перед лицом Гицэ Гини:

— Was ist das? [3] Это разве армия?.. Где дисциплина?.. Цыгане!

Но тут Гицэ Гиня, словно взорвавшись от возмущения, неожиданно выскочил вперед. Он сделал несколько шагов к полковнику и крикнул по-немецки:

— Господин полковник, напоминаю вам, что вы еще находитесь на румынской земле!

— Nein! [4] — заревел полковник. — У тебя есть пять минут времени для того, чтобы построить на шоссе этих болванов!

Потом поднял руку, в которой был зажат пистолет, и членораздельно на ломаном румынском языке приказал:

— Вы-пол-нять!

Стоявшие за нашими спинами солдаты, не понимая, о чем идет речь, заволновались. Гицэ Гиня повернулся и громким голосом стал разъяснять им слова полковника:

— Он говорит, чтобы мы вошли в колонну!

— Не пойдем с немцами! — крикнул Митрицэ.

Еще мгновение — и голоса Гицэ Гини и гитлеровского полковника потонули в оглушительном крике многотысячной толпы румынских солдат, которые, угрожающе подняв винтовки, стали кричать:

— Довольно, потерпели… пусть проваливают от нас!

— Вон из Румынии… вон!

— К оружию, братцы!

Но мы не успели первыми открыть огонь. По знаку немецкого полковника пулеметы на танкетке и на краю кювета застрочили по толпе. Сам полковник вскинул пистолет и выстрелил в Гицэ Гиню, который рухнул к нашим ногам.

Так начался бой. Немцы, охранявшие дорогу, поднялись из кювета, построились плотными рядами и принялись безжалостно расстреливать людей из автоматов. Из первых рядов многие упали на землю. Но это только подлило масла в огонь. Толпа разъярилась. Солдаты с ревом бросились на немцев. Все сразу начали стрелять из винтовок, автоматов, полетели гранаты. Добравшись до кювета, румынские солдаты стали топтать немцев ногами, бить прикладами. Если бы тогда нам пришлось драться даже голыми руками, мы все равно победили бы… В пылу схватки мы совсем забыли о проходящей рядом колонне. Немецкий полковник подъехал к ней на танкетке, остановил несколько танков и двинул их против нас. Потом развернул батареи тяжелых орудий и, угрожая пулеметами, ссадил с машин несколько батальонов немецкой пехоты…