Виктор Залгаллер - Быт войны Страница 14

Рванувшись вперед, мы въехали в лес и вскоре нагнали трактор с прицепленной платформой. Два немецких солдата в промасленной одежде везли бочки с горючим и маслами. Они заправили нам машину, и я сказал, чтобы они ехали в свой автобатальон и ждали прибытия русского коменданта.

Проехали еще немного. У дороги на траве сидели двое русских пленных. На шинелях, на спине у плеча, желтые буквы SU. В плену они давно. Даже не видели погон. Были отданы помещику в батраки и собственно потому выжили. Мы посадили их в машину и, свернув по неширокой аллее влево, подъехали к поместью. Справа от въезда, на крыльцо дома вышел помещик — крупный немолодой мужчина в шляпе с пером. На него работало 22 пленных, большинство — поляки. Я вошел в дом, сел за большой письменный стол и предложил хозяину сесть. Велел сдать оружие. Оружия оказался целый шкаф: боевая винтовка, малокалиберная, несколько охотничьих ружей, полка с патронами, в столе — именной пистолет "вальтер". Оружие мы раздали пленным, а сами уехали вперед.

Когда, теперь уже по асфальтовому шоссе, мы, проехав по пути город Гарц, приблизились к городу Берген, то увидели, что перед въездом в город на середине перекрестка стоит, совсем один, офицер в парадной форме. Это был высланный встречать советские войска парламентер. Остановились. Он стал говорить по-немецки не слишком быстро, доложил нам о численности гарнизона, наличии четырех госпиталей, сказал (если я его верно понял), что он — врач, и закончил вопросом: не нужна ли нам медицинская помощь? Ответив: "Спасибо, нет", — мы поехали в сам город.

Здесь нас ждала неожиданность. Сразу от первых домов города стояли жители двумя сплошными рядами, образуя коридор для проезда машины. (Так сейчас встречают высокопоставленных гостей страны.) Коридор этот подымался в гору и заворачивал направо к площади перед ратушей.

Там, где был поворот, слева от машины я увидел в толпе плачущего старого мужчину, который прислонился к плечу высокого мальчика-гимназиста, одетого в форму фольксштурма. Я вышел из машины и спросил, что случилось. Старик ответил мне: "Вы его убьете". Я взглянул на мальчика. Видимо, юношеская честь не позволила ему снять форму последней гитлеровской мобилизации, и этот отказ заставил деда бояться за его жизнь. Сам я, ленинградский студент, всю войну мечтал вернуться и кончить учебу. И я подумал тогда: насколько люди не понимают, что происходит. Рушится фашизм, этот мальчик вместо бессмысленной гибели будет теперь учиться. А его умудренный годами дедушка этого не видит и плачет.

На площади у ратуши, слева от машины, нас встретила группа официальных лиц. Вряд ли мой вид был представительным. Поверх летней формы на мне был кожаный пиджак с погонами старшего сержанта. Все же они могли предполагать, что я — парламентер и что у меня есть полномочия принять город. Но я решительно от этого отказался, сказав, что я не комендант, и что я должен идти на почтамт, и спросил, где почтамт. Из их группы вышел средних лет человек, которого мне представили как инженера почтамта.

Почтамт был невдалеке напротив. Мы вошли в массивную дверь служебного входа в правой части фасада дома и по лестнице поднялись на второй этаж. В коммутаторном зале, спиной к окнам на площадь, сидели две испуганные телефонистки. Вся связь работала. Я попросил вызвать материк, и мне по-русски ответила комендатура города Грейфсвальда. Первая часть задания была выполнена. После этого мой товарищ поехал в Путбус, а я остался ждать его звонка. При этом я, усталый, лег у окон на сдвинутых стульях, подстелив штору и демонстративно положив на стул у лица свой пистолет.

К вечеру начали прибывать квартирьеры других частей нашей дивизии. Видимо, отдельные группы еще и еще вели переправу.

Нам надо было принять линии на материк и на Путбус для военной связи, а коммутатора еще не было. По совету инженера утром 2 мая я поехал на местной грузовой машине в Тильцов, где, как он сказал, можно достать коммутатор. Приехал в Тильцов. Широкое асфальтовое шоссе упиралось в ограду зеленого парка и обрывалось. За оградой справа стоял одноэтажный белый дом. Ко мне вышел человек и торжественно протянул мне на ладони плоский ключ со словами: "Это ключ для всех дверей". Я сначала его не понял. Оказывается, в парке, в бункерах был огромный склад военного имущества немецкого военно-морского флота. Потом полковники из Балтфлота больше недели вели его опись, а мы выклянчивали у них генератор для дивизии. Но тогда я отказался принять ключ. Вместо этого я просто, обрубив провода, снял в доме за оградой коммутатор охраны склада.

Не я один (может быть, не так рано и остро) пережил на Рюгене это ощущение — быть среди только что прекративших сопротивление врагов. Радистка Мальвина Быцан (теперь — Волченкова, учительница в Горьком) рассказала мне, как она, дрожа, ехала 3 мая вдвоем с бойцом через весь остров в город Путбус на телеге немецкого крестьянина, который дрожал еще больше нее. Она не знала, что в это время Петька Богданов уже два дня как пребывал в Путбусе.

Были ли потери на Рюгене? Шоссе от взорванного моста из Штральзунда оказалось минированным. В Заснице пытались грузиться и уходить в Швецию некоторые суда, что было пресечено силой. Вскоре (к 7 мая) весь наш 108-й корпус был на острове. Но упоминание в книге Борщева "От Невы до Эльбы", что остров был взят "штурмом", неверно. Правдивое описание можно найти в книге Ляшенко "Годы в шинели" (ч.3). Там сказано, что капитуляция гарнизона оформлялась с 3 по 5 мая. Значит, с 1 мая мы жили на острове среди официально еще не капитулировавшего противника.

Днем 2 мая, в Бергене, мы выбрали подвал, куда, пока на телефоны, приняли взятые линии. Вблизи города есть где-то лагерь русских перемещенных лиц. По улице идет оборванный ребенок из этого лагеря. Стучусь в дом напротив. "У вас есть дети?" — "Да". — "Оденьте этого ребенка". Одевают.

Потом пошел в этот же дом. "Вы можете сварить мне еду? У меня с собой курица". — "Подымитесь наверх". На втором этаже в мансарде живет симпатичная молодая женщина с 3–4 месячным ребенком. Беженка из Берлина. "Как вас зовут?" — "Лени". Она взялась сварить обед.

Ее полное имя Елена-Тамара Барлебен. Отец немец, мать армянка. Она года на три старше меня. Родилась на Кавказе, где отец работал по контракту. Из Берлина попала в Бреслау, потом — на Рюген. Муж был владельцем магазина, сына зовут Иоахим.

Принесенная мною кура подана в фарфоровой вазе. Обедаем вдвоем. Пришел я сюда есть и назавтра и остался ночевать. Мне 25 лет, и мне впервые так хорошо с женщиной.

Дивизия прибыла, и её штаб разместился в Путбусе.

В Путбусе есть небольшой дворец. Батальон расположился в нем, среди обстановки, напоминающей ленинградский Эрмитаж. Здесь встретили 9 мая! День Победы!

Мы на радостях выпили. Пришел взвод части по охране памятников искусства, и нас из дворца выгнали. И правильно сделали.

Радист Наводный хотел изготовить водонапорный бак из бочки от бензина. Стал приваривать трубку, взрыв, и он умирает на руках служившей с ним жены. И это в первые дни после войны.

Лени, толкая коляску, пришла в Путбус, чтобы меня найти, и со смехом сказала: "Если у тебя будет другая, я тебе глаза выцарапаю".

Ночью еду на велосипеде к ней в Берген. Сумерки. Впереди выстрелы, топот. Подъезжаю. На дороге убитые, и рядом наш посыльный с верховой лошадью. Говорит: "Здесь какие-то двое, когда патруль спросил документы, убили двух патрульных. А тут я на лошади. Они побежали с дороги, а я их с коня, из автомата, обоих".

Вокруг много брошенных поместий. Бродит скот, у коров из вымени течет молоко с кровью. Распахнуты амбары. Послали и меня собирать этот скот для снабжения войск и населения. Из лагеря перемещенных лиц (нам говорят, что это — семьи власовцев) пригласили женщин раздаивать коров… Сколько сложностей в людских судьбах.

Пришел приказ немецким беженцам возвращаться по домам. Лени выкопала в саду свой узелок и на прощанье надела мне золотое кольцо и подарила фотоаппарат "Цейс-Икон". Им я снял фронтовых друзей. Кадрики 4,5х6.

Я дал Лени на дорогу манной крупы для ее ребенка и свиной окорок, который она тут же с немецкой аккуратностью превратила в консервы.

Вторая половина июня 1945 года. Мы уходим с острова и движемся дальше на запад. Еще в городе Тетеров демобилизовались наши девушки и солдаты самых старших возрастов.

Среди уезжающих наш повозочный Изосимыч. Был председателем колхоза в Сибири. Он — поразительный плотник. Раз саперы построили хорошие землянки штабу в лесу. Пригласили Изосимыча вытесать генералу Радыгину дверь. Доска из-под топора идет полированная. Генерал стоит рядом. Спрашивает: "Ну как, председатель, нравится командный пункт?" — "Грязно только". — "А у тебя в колхозе чище было?" — "Я убирать приказывал". Замолчали. Только топор послушно режет дерево.

Демобилизуясь, Изосимыч везет домой набор ручек, петель и прочей скобянки на дом, сбрую для лошади и несколько листов кожи на сапоги.