Альфред Андерш - Винтерспельт Страница 14

Истребители-бомбардировщики приблизились. Если они сегодня тоже дадут пару очередей по склону, то этому парню, шпиону, который лежит на земле рядом с его окопом, можно считать, крышка.

Майор Динклаге, разумеется, тщательно продумал расположение передовых постов на переднем крае обороны. Он рассчитывал на то, что, вопреки обычной практике, на его участке американцы предпримут наступление только силами пехоты, так как через заросший кустарником густой лес на склонах Ура они не смогли бы провести свои танки. Во всяком случае, это было бы непросто. Массированная же атака пехоты неизбежно захлебнется в ложбине между склонами Ура и следующей за ними цепью холмов. Переносить передний край обороны на высоты вдоль Ура нельзя: там, наверху, его трудно было бы замаскировать и он изо дня в день подвергался бы атакам с воздуха. Зато склоны используемых под сельскохозяйственные угодья лесистых холмов севернее Винтерспельта с их овражками и каменными амбарами вполне годились для обороны. Редкая цепь постов на склоне по эту сторону Ура явилась бы неожиданностью для американцев, сковала бы их наступательный порыв — с потерями в этой цепи приходилось мириться. Если же американцы все - таки двинули бы танки, тут уж ничего не поделаешь. Другим противотанковым оружием, кроме ручных гранатометов, Динклаге не располагал. Полковник Хофман отказался выделить ему хотя бы одно из имевшихся в полку противотанковых орудий.

— Они понадобятся нам на Шнее-Эйфеле, — сказал он. — Когда американцы спустятся с Шнее-Эйфеля, у них будут танки.

Еще до того, как Динклаге, проведя не одну ночь за чтением карт, пришел к радикальному, хотя и умозрительному решению, он твердо намеревался сразу же отступить, как только перед его позициями появится крупное танковое подразделение. Во всяком случае, именно так истолковал Венцель Хайншток одну реплику Динклаге, которую ему передала Кэте. Проявить благоразумие, насколько это возможно в рамках военной структуры, — вот то немногое, что он еще способен сделать на этой войне, сказал Динклаге Кэте. Он добавил, что риска тут особого нет.

— В этом он прав, — заметил тогда Хайншток и объяснил Кэте, что, если командир пехотного батальона, оснащенного обычным оружием, докладывает о прорыве танков противника, полку, дивизии ничего другого не остается, как принять это к сведению.

Он напряженно ждал, не выскажется ли Кэте по поводу обывательской болтовни Динклаге о военной структуре, благоразумии и о том немногом, что он еще способен сделать на этой войне, и не был разочарован.

— По-моему, чушь все это, — сказала она.

Пренебрежительно отзываясь о чем-то, Кэте легко переходила на берлинский диалект.

Беседа между Кэте и Динклаге, в ходе которой майор произнес ту самую фразу, состоялась во вторник 3 октября. А в пятницу 6 октября Динклаге сообщил ей нечто такое, что ни она, ни Хайншток уже не могли считать чушью.

Капитан Кимброу наверняка улыбнулся бы, если бы узнал, что майор Динклаге ожидает с его стороны наступления, да еще «массированного». Уже упомянутый начальник разведки полка сообщил Кимброу, что его роте противостоит хотя и плохо вооруженный, но зато полностью укомплектованный батальон. Шефольд подтверждал эту информацию, всякий раз говоря о «батальоне на той стороне». Кимброу однажды попытался выспросить его о расположении позиций, но на этот счет Шефольд ничего толкового сказать не мог.

— Послушайте, капитан, — сказал он, — во-первых, я не знаю, где они расположены, просто не знаю. Конечно, мне надо было попытаться разведать для вас их позиции, в том, что я этого не делаю, есть известная непоследовательность, но я не могу. Стоит мне только подумать, что вы откроете по этим позициям артиллерийский огонь или укажете координаты вашим самолетам…

— Ладно, — перебил его Кимброу, — забудем об этом!

Он был вынужден растянуть свою роту на участке фронта в восемь километров. В штабе полка в Сен-Вите он слышал тревожные и возмущенные разговоры о том, что сто двадцать километров фронта от Трира до Моншау удерживают всего три дивизии и что за ними ничего нет — территория до Мааса лишена оперативных резервов. Он часто поднимался на высоты по берегу Ура и, скрытый кустами орешника, смотрел в бинокль на восток, разглядывал убранные поля, лес, пустынные склоны, гребень Шнее-Эйфеля на северо-востоке, дома из бутового камня. Ему не удавалось обнаружить ни одной позиции, заметить хоть малейшее движение противника. Он смотрел вслед эскадре Ц-47, летевшей над ним к востоку в голубом небе, здесь, в этих краях, будто затянутом пеленой отфильтрованного воздуха, и издававшей глухой, отдаленный гул. Местность казалась невероятно пустынной даже Кимброу, который со времени Фарго и болот Окефеноки привык к пустынным местам. Отдельные группы деревьев, буки или дубы, красные и желтые и совсем оголенные, казались неподвижными в матовом свете. Кимброу считал опасным, что другие два полка дивизии выдвинуты вперед, к самому Шнее-Эйфелю. Он был рад тому, что его рота входит в полк, который располагается дальше к юго-западу, за У ром и еще в Бельгии. (У него были основания радоваться, потому что этот полк в декабре избежал клещей Мантойфеля, когда полковник Р, не ожидая соответствующего приказа, отвел его в Сен-Вит, в то время как оба полка на Шнее-Эйфеле попали в плен.)

Опустив бинокль и повернувшись, он взглянул на шиферные крыши деревни Маспельт, что лежала в ложбине, и на полого поднимающийся за нею лес Арденн. Все он себе представлял, только не это почти мирное существование, которое они тут вели. Дежурство на посту, чистка оружия, поверки, спортивные занятия, кино, различного рода нагрузочная терапия. Поскольку у немцев, похоже, больше не осталось самолетов, незачем было даже особенно тщательно маскироваться. Почему они не капитулировали, если их авиации крышка?

В общем, бестолковая война. Кимброу нравилась таинственная тишина этого пустынного пространства.

17–18 сентября 1944 года. Вот уже четыре недели, с тех пор как пришли известия о битве под Фалезом и взятии Парижа, он каждый день неотрывно смотрит на запад, в сторону Бельгии, разглядывает в бинокль предгорья Арденн по ту сторону Ура, ожидая появления первых американских танков. Он заключает пари с самим собой: они появятся сегодня. Нет, завтра.

Бесконечная череда дней, а в бинокле — ничего, кроме отступающих немецких войск.

— Опять одни наши, — сказала как-то раз Кэте, стоя рядом с ним.

— Это ваши войска, фройляйн Ленк? — спросил он.

Там, на бельгийской территории, — шиферные крыши Маспельта, дома под ними словно затаили дыхание. Выше — сплошная стена леса, отбрасывающая непроницаемую тень, которая вдруг задрожала и словно разорвалась: на дороге, ведущей из Груффланге в Маспельт, появилось на большой скорости полдюжины бронированных машин. Разведывательные бронеавтомобили? На радиаторах — белые пятиконечные звезды.

Действительно, это была его первая мысль: разведывательные бронеавтомобили — ведь в Груффланге от основной дороги Мальмеди — Люксембург ответвляется дорога на Маспельт; и лишь потом он подумал: это американцы.

Только опустив бинокль, потому что пентаграммы в нем начали дрожать, он мысленно произнес: «Американцы», а потом сказал вслух: «Американцы». Здесь, наверху, лишь сосны могли услышать, что он сказал.

Разведывательные бронеавтомобили въехали в Маспельт и больше не показывались.

Он не двинулся с места. Пекле полудня появились наконец главные силы: несколько грузовиков с солдатами, дивизион полевой артиллерии, тяжеловозы, танки. Он насчитал тридцать танков — один за другим появлялись они в узкой прорези, которую белая дорога делала в почти черной стене леса. До него не доносилось ни звука: перемещение происходило в пяти - восьми километрах от того места, где он находился; к тому же восточный ветер, благодаря которому день был прохладным, а видимость хорошей, уносил лязганье гусениц туда, откуда шли машины. Беззвучно продвигались колонны в круглом поле зрения его бинокля к ложбине Маспельта.

Этому не было конца. Когда ничего уже нельзя было различить, он пошел вниз. Ночь в хижине. Он ждал. Он бы услышал, если бы американцы появились в деревне, где находилось не более взвода пехотинцев, арьергард какой-то вконец измотанной бегством из северной Франции и Бельгии дивизии, основные силы которой ушли на восток.

Он подумал, не сходить ли в Винтерспельт и не предложить ли Кэте перебраться к нему, но сказал себе, что это бесполезно. Она хочет присутствовать при появлении американцев и не откажется от этой возможности.

Но они не пришли. Когда Хайншток выходил из хижины, ночь по-прежнему была тихая, притом как-то по-особенному тихая — только с севера, откуда-то издалека, доносились артиллерийские залпы, то более мощные, то приглушенные раскаты, разбивавшиеся о тускло мерцавшую в свете полумесяца известняковую стену.