Адий Шарипов - Фронтовые повести Страница 14

— Здравствуйте, мне хотелось бы видеть Тамару Васильеву.

— Это я, — не моргнув глазом ответила Подгурская.

— Я волостной бургомистр Емельянов. Будем знакомы, — Иван Михайлович чуть-чуть улыбнулся, и этого было достаточно для того, чтобы у мнимой Васильевой тоже засияло лицо — она, конечно же, узнала своего коллегу. — Передайте, пожалуйста, своему дяде вот этот мешочек и письмецо. Если дядя что-нибудь передаст мне, то вам лучше всего приехать ко мне в город, в волостную управу…

Через полчаса в доме Дурнова Иван Михайлович давал задание местным полицаям: не возмущая население, собрать продовольствие и теплую одежду. Без волнений и беспорядка. Немецкое командование верит нам, надеется, что мы найдем общий язык со своими земляками. Полицаи должны отличаться от карателей и действовать более мягко…

В тот же день в Сукромле Иван Михайлович встретился с начальником полицейского участка Чудиным. Он был учеником Емельянова и его ставленником. В Сукромле гнали неплохую самогонку из ржи, и, пока сопровождавшие бургомистра полицаи тешились ею, Иван Михайлович и Чудин о чем-то долго и обстоятельно беседовали.

— Входи, Жора, садись. Что нового? — спросил Коротченко.

Жилбек шагнул ближе к свету, снял с плеч рюкзак, развязал его.

— Принес подарок от какого-то Ивана Михайловича, — сказал он, подавая командиру сверток из плотной ткани. — Тамара спешила, сказала, что в подарке есть записка.

— Ого, уж не золото ли в нем? — улыбнулся Тимофей Михайлович, принимая тяжелый сверток. Достав перочинный нож, он срезал завязку и вывалил на стол несколько батарей.

К столу подошел Лебедев.

— Это от учителя, помнишь, я тебе рассказывал? Выручил старик. Не только мину взорвать нечем, но даже передачу из Москвы не послушаешь… А вот и его донесение. Уже расшифрованное. Лебедев подал Коротченко сложенный вчетверо листок бумаги. Тот развернул, громко прочитал:

— «Дорогой товарищ комиссар!»— и передал Лебедеву — Это тебе. Ты и читай.

Лебедев, оглядев присутствующих, прочел:

— «Вынужден исполнять приказ немецкого командования. Пока шел разговор о создании полицейских участков, я работал спокойно. Кое-где поставил своих. Но сейчас получил задание грабить. Это уже не по душе. Завтра к вечеру в Сукромле и Епищеве будут готовы первые обозы для отправки награбленного имущества в город. В Сукромле около пятидесяти полицаев. Руководит ими наш человек по фамилии Чудин. Предлагаю ночью сделать налет на Сукромлю. Полицаи будут отстреливаться, но только для виду. Прикажите и своим стрелять в воздух. Пусть будет побольше шуму. Полицаи, не выдержав натиска, должны отступить в сторону Корсикова. Вам необходимо их окружить, принудить к сдаче и «уничтожить». Слух об этом дойдет до города, семьи «уничтоженных» полицаев фашисты не будут преследовать. При первых выстрелах я вместе со своими спутниками убегаю из деревни. Всем захваченным продовольствием и теплыми вещами вы распорядитесь сами. Привет вашему командиру и Павлику. Желаю успеха. И. Емельянов. 20 января 1942 года».

На другую ночь большой отряд партизан с двух сторон подошел к Сукромле. Началась отчаянная пальба из автоматов. Деревня всполошилась — давно не было такой перестрелки. Отряд полицаев отступил. Рота Жилбека преследовала по пятам лихо мчавшиеся сани с бургомистром и шестью полицаями, но так и не настигла их. Бургомистр бросил в деревне санный обоз, который следовало отправить в город.

Наутро в деревне поднялась паника — сорок семь полицаев исчезли, как будто корова языком слизала. Пропали без вести? Расстреляны? Уведены в плен? Никто ничего толком не знал. Одни выли в голос, другие молчали — ведь не добрые люди пропали, а полицаи, предатели.

И никто не знал в деревне, что в ту громкую ночь начальник полицейского участка Чудин встретил роту Жилбека на опушке леса.

— Где главный? — спросил Чудин.

Жилбек проводил его к Коротченко. Чудин доложил:

— Сорок семь жителей Сукромли, бывших ранее полицаями, прибыли в ваше распоряжение.

— Бургомистр ушел?

— Удрал бургомистр, — улыбаясь, проговорил Чудин. Партизаны вернулись на базу.

Сани с бургомистром и шестью полицаями под яростный лай псов влетели во двор Дурнова на рассвете. Сам Дурнов выскочил на крыльцо в одном нижнем белье с двумя пистолетами в руках.

— Кто такие?!

— Свои, свои, не пугайся.

— А-а, — сонно протянул староста, узнав бургомистра. — Проходите в дом.

Полицаи гурьбой ввалились в комнату, оживленно переговариваясь:

— Хорошо, что кони были запряжены!..

— Иван Михайлович, молодчина, велел заранее запрячь, на всякий случай.

— Не то бы схватили тепленьких. Уж нам-то они нашли бы подходящую вербу.

— А что такое? — забеспокоился Дурнов.

— Партизаны в Сукромле, вот что, — ответил Иван Михайлович. — Еле ноги уволокли. И откуда набралось, прямо кишмя кишат.

— А в Епищево не нагрянут? — допытывался Дурнов.

— В том-то и беда, что могут нагрянуть.

«Тоже, скотина, жить хочешь, — подумал Иван Михайлович. — А сколько невинных душ отдал фашистам на расправу… Придет и твой час, посчитается с тобой народ…»

— А куда они денутся! — самодовольно усмехнулся староста. — Собрал всех полицаев, вчера весь день шуровали по деревне. Прячут, заразы, хлеб, как мы в двадцать девятом прятали. Ты, может, помнишь того старика, что коров пас? Упрямый такой, гад, чистый коммунист. «Нет, говорит, хлеба для вас, и крышка!»— «Ты мне не сопротивляйся, говорю, я тебе гонор быстро сшибу». — «Нет, говорит, я тебя не боюсь!» Ах так, думаю, зараза, ты меня не боишься? Дал ему по башке прикладом! Говорят, к ночи преставился.

Дурнов гыкнул, глядя на бургомистра. Иван Михайлович с усилием сдержал отвращение.

— В Сукромле весь обоз захватили партизаны. Чтобы у тебя того не случилось, срочно собирайся в город.

— Хорошо-хорошо, — довольно затараторил Дурнов, радуясь возможности уехать подальше от партизан.

В дороге Иван Михайлович угрюмо смотрел в одну точку. «Удалась первая крупная операция. А что теперь будет дальше, какое дело? И что вообще ждет меня здесь, когда кругом враги? Враги в городе, враги в деревне. И рядом привалился спиной эта образина Дурнов. Если комендант узнает от кого-нибудь из полицаев, что именно я сдал обоз партизанам, мне петли первому не миновать… Скоро ли вернусь на прежнюю работу, скоро ли придут свои? Смогу ли продержаться до их возвращения? Увижу ли когда-нибудь школьные парты, увижу ли стриженых мальчишек и девчонок с косичками? Входишь, бывало, в класс, гремят парты, и все встают. «Здрасс…» А если не увижу, погибну, так пусть потом эти мальчишки и девчонки слушают обо мне рассказы. Ведь хорошие дела не останутся в тайне. Пусть знают, как старый учитель мстил за советских людей…

Чудин говорил о Белякове. Изувер и сволочь, выдал немцам двух колхозных коммунистов. Хотели его убить в ту же ночь — не нашли, спрятался».

Глядя в упор на Дурнова ненавидящими глазами, Иван Михайлович спросил:

— Как ты думаешь, кто нас предал? Староста оторопело поморгал, удивился:

— Откуда мне знать, господин бургомистр.

— Я работаю в городе. Ты сидишь в деревне, жрешь, пьешь, зарплату получаешь от командования. Ты должен знать каждого человека, всю его подноготную.

— Перевешать их всех надо, — пробурчал Дурнов.

— Кто нас предал? — повторил Иван Михайлович еще строже.

— А черт его знает… Вот вернусь, попытаю одного, другого. Сопли на кулак намотаю — скажут. А вы у кого сами-то останавливались?

— У Белякова.

— Ну, это мужик проверенный. Свой в доску. Тоже раскулаченный. Партизанского шпиона недавно поймал, в город свез.

— А сам не шпион?

— Н-нет, пожалуй, — неуверенно ответил Дурнов.

— Перед вечером он приехал из лесу. Дрова привез. А ночью партизаны напали. Как ты думаешь, почему он поехал в лес, один поехал, не испугался? Какие у него заслуги?

Староста ничего не отвечал, на его грубом невыразительном лице промелькнула тень раздумья. Однако долго думать Дурнов не привык, лицо его снова приобрело прежнее бульдожье выражение.

— И тебя он поносил за самогонкой, господин Дурнов. Что, говорит, за старосту поставили? Мямля, а не староста. Есть говорит, слухи, что он с партизанами связан.

— Я-а?! — побагровел Дурнов. — Ах, зараза, ну я тебе покажу, Беляков, я т-тебе покажу! Значит, яму под меня копаешь. Мне донесли, что Беляков в старосты метит…

Иван Михайлович отвернулся. Дурнов замолчал, засопел и всю дорогу дулся, шевеля толстыми губами и, как видно, кляня про себя Белякова.

Въезжая в город, бургомистр строго наказал:

— Господин Дурнов! Прошу разузнать подробности насчет Белякова у коменданта. Возможно, у него есть уже какие-нибудь сигналы. Надо бдительность проявлять, а то с такими старостами скоро бургомистру нельзя будет из города носа высунуть!..