Макс Поляновский - Судьба запасного гвардейца Страница 14

— Скажи, Павлик, зачем ты достал вчера из шкафа банку с этими шариками? — спросил Гасилов серьезно.

Павлик, не очень любивший такой тон, поколебался немного, посмотрел в одну сторону, в другую и неожиданно сказал:

— Это не я, это Джимка…

— Павлик, скажи правду: кто вынул из шкафа банку и съел почти все шарики?

— Джимка, — упрямо повторил мальчик.

— Неправда, Павлик, это сделал ты.

— Нет, Джимка!

— Ну, если так, я его накажу как следует. Пусть в другой раз не открывает без спросу шкаф и ничего оттуда не берет…

Гасилов говорил и наблюдал за мальчиком: какое впечатление произведут эти слова?

Павлик явно растерялся, лицо его сморщилось. Он и жалел собаку, и повторял упорно:

— Джимка взял… Джимка нехороший…

— Нет, Павлик, это ты нехороший, — тоскливо сказал Гасилов. — Зачем же ты желаешь зла бедному псу и для чего обманываешь папу? Ты, наверно, был голодный, искал, чего бы поесть, и достал эту банку. Так ведь?

— Так, — сказал Павка, явно пораженный.

— И Джиму ты немножко отсыпал, да?

— Отсыпал, — прошептал Павлик. — Он так смешно за ними гонялся по комнате! Это я взял… и он тоже взял.

«Все же упорствует, — подумал Гасилов. — Не хочет до конца сознаться. Что ж, все понятно. Некому его воспитывать. Я весь день на работе, а тетя Фрося — она, конечно, не воспитательница, ей лишь бы сготовить да накормить. Вон даже и одеваться ребенок сам не научился…»

Так Павлик провел целый день у отца на работе. Сослуживцы обратили внимание, что инженер Гасилов лишь наскоро перекусил в столовой и понес обед к себе в кабинет. Вообще семейная жизнь этого человека многим казалась таинственной и в чем-то, возможно, трагичной. Он никогда не говорил о себе, своих делах, но постоянно выглядел озабоченным, а иногда и удрученным.

Трудно сказать, случайно или умышленно вошел к нему на этот раз в кабинет инженер-майор Тамарин, секретарь партийного бюро.

Тамарин увидел мальчика, с аппетитом уплетавшего горячий обед.

— У вас, оказывается, посетитель, — пошутил он.

— Посетитель поневоле, товарищ инженер-майор. Познакомьтесь, пожалуйста. Мой сынишка Павлик.

Тамарин с улыбкой протянул мальчику руку. Потом, скользнув взглядом по мрачному лицу Гасилова, спросил:

— Что с тобой, Юрий Петрович? Впервые тебя таким вижу. Жена, что ли, захворала? Или неполадки семейные?

— Не надо об этом! — коротко обронил Гасилов…

Спустя немного времени Гасилова вызвали к начальнику, генералу. В кабинете генерала он увидел Тамарина и понял, ему обязан этим вызовом.

— Что у вас произошло, Юрий Петрович? — мягко спросил генерал. — Вы должны понять, не любопытство заставляет нас задавать этот вопрос. Какие обстоятельства заставили вас тащить сынишку с собой на работу?

— Товарищ генерал, это чистая случайность. Я не мог предупредить. Мальчик никогда больше тут не появится, просто сегодня так неудачно вышло…

— Юрий Петрович, друг дорогой, да мы даже рады такому гостю! Вот мне сейчас Тамарин рассказывал, что мальчик — вылитый вы, хотя и другой масти. Я с ним тоже охотно познакомлюсь, но если вам помощь нужна — скажите, не таитесь… Что у вас там такое с женой?

— Да нету у меня жены, — отчаянно сказал Гасилов. — Один остается мальчишка, вот и получилось.

— И хорошо, что получилось. По крайней мере, мы теперь будем знать, какая помощь вам необходима. А насчет жены… извините. Лично я по таким вопросам в анкету не лезу.

Вскоре после этого разговора Гасилову предложили оставить дачу в Пушкино и поселиться в Москве. Павлика определили в круглосуточный детский сад. Но до переезда Гасилова из Пушкино Тася Короткова с подругами заботились о Павлике.

Так Гасиловы стали москвичами.

МУЧИТЕЛЬНЫЙ ВОПРОС

С тех пор, как я отыскал Юрия Петровича и Павлика в Москве, жизнь их, что называется, протекала у меня на глазах.

Однажды Гасилов подробно рассказал мне о своем разговоре с сынишкой, происшедшем вскоре после того памятного дня, когда вся наша страна торжественно отметила День Победы.

Гуляя по улице с отцом, Павлик как будто даже не замечал надетых по случаю первого после окончания войны воскресного дня орденов и медалей на груди Гасилова. И вообще было похоже, что его вовсе не тянет гулять. Шагал он медленно, то и дело оглядывался, потом вовсе остановился.

— Папа, — спросил он таинственно, — а что, если мама наша уже дома?

Гасилов, постоянно готовый к этому вопросу, ответил:

— Нет, сынок, она еще не приехала.

— Почему не приехала? Войны же больше нет! — допытывался Павлик.

— Война была далеко-далеко от дома, ей нужно долго ехать, — сказал Гасилов, удрученный необходимостью постоянно обманывать малыша.

— А она уже едет к нам, наша мама? — снова спросил Павлик.

— Да… она в дороге.

Это был единственный ответ, в который сам Гасилов твердо верил. Да, она была для него еще в дороге к его дому, женщина, которую Павлик мог бы назвать матерью.

…Между тем в эти самые дни возле одной из советских пограничных станций остановился прибывший из-за рубежа поезд. Среди пассажиров поезда не было ни одного человека, знакомого Гасилову. Ничего не сказало бы ему тогда и имя Анны Тимофеевны Марсовой, капитана медицинской службы. После демобилизации она возвращалась в родную Москву.

По дороге Анна Тимофеевна, перенесшая и ранение, и контузию, мечтала об одном: отдыхать, отдыхать, отдыхать. Казалось ей, что вовеки не пройдет накопившаяся за войну усталость.

Но не прошло и месяца после возвращения домой, как доктор Марсова стосковалась по работе, вновь надела белый халат. Работала она теперь в поликлинике того самого учреждения, куда был вызван и инженер Гасилов.

К одному и тому же часу спешили они на службу, проходили через ту же самую проходную, мимо тех же дежурных, но ни разу не пересеклись их пути, пока однажды Юрий Петрович не повредил себе палец во время испытаний машины. Пострадавшего тотчас отправили в поликлинику к хирургу Марсовой.

— Следующий!

Юрий Петрович вздрогнул и, поддерживая осторожно больную руку, переступил порог кабинета.

Марсова сделала все, что должен был сделать самый внимательный врач. Казалось бы, следует радоваться возможности покинуть хирургический кабинет. Но Гасилову мучительно хотелось вернуться назад. Он сам не понимал отчего этот сильный молодой голос заставил его неожиданно вздрогнуть. По дороге он вызывал в памяти лицо хирурга Марсовой: отчего-то она представлялась ему похожей на Павлика — такие же светлые нежные колечки у висков, такие же ясные глаза. И потому, что женщина эта напомнила Павлика, а под глазами у нее Гасилов заметил тонкие, будто от глубокой усталости, морщинки, вспоминалось о ней удивительно по-доброму.

Однажды Гасилов столкнулся с Анной Тимофеевной в вестибюле. Не так-то легко было узнать ее в стройной женщине, которую длинное темное пальто делало моложе, худее, выше. Гасилов шагнул ей навстречу с отчаянной решимостью, она же смотрела на него снизу вверх, будто забавляясь его смущением и растерянностью. А что он мог сказать ей?..

Анна Тимофеевна с улыбкой начала прощаться, но Гасилов вдруг сказал чужим голосом:

— Позвольте, пожалуйста, вас проводить?

Она молчала и смотрела на него с прежней улыбкой. Потом взяла его под руку. По-видимому, ей с самого начала нравился этот рослый, добродушный, по-детски застенчивый человек. Но когда, проводив ее, Гасилов тревожно глянул на часы, Анна Тимофеевна слегка нахмурилась, сказала холодно:

— Может быть, вам не стоило терять времени?

— Стоило! — воскликнул он с такой горячностью, что она не выдержала, засмеялась. — Честное слово, стоило!

Он решил приехать домой немного позже обычного. Ведь Павлик был в этот будний день в детском садике, просто Гасилов привык вечерами приводить в порядок детские вещи, тщательно готовился к каждому воскресному дню, чтобы провести его вместе с Павликом как можно интереснее. Придумывал маршруты путешествий по Москве, отбирал книги, какие нужно прочесть вместе.

В этот вечер они долго гуляли с Анной Тимофеевной, но о Павлике Гасилов не проронил ни слова.

«НАША МАМА ПРИЕХАЛА!»

Однажды они возвращались вместе из театра. Спектакль окончился поздно, и Гасилов остановил такси. Заметив приближающихся пассажиров, шофер открыл дверцу, загорелся свет.

Юрий Петрович помог своей спутнице войти в машину, затем, пригнувшись, сел рядом и назвал шоферу адрес Анны Тимофеевны.

Однако вместо того, чтобы сразу двинуться с места, шофер почему-то вышел из машины, снова открыл заднюю дверцу и, вытянувшись по-строевому, отчетливо произнес:

— Здравия желаю, товарищ инженер-капитан!

Гасилов не сразу сообразил, в чем дело, хотя голос показался ему удивительно знакомым. Еще ниже пригнувшись, он выглянул из машины.