Игорь Николаев - Лейтенанты (журнальный вариант) Страница 14

Усевшись на бревно, я закурил, впервые почувствовав, как устал и как сейчас хорошо и покойно.

— Лейтенант, обедать!

Обедать?.. Стало смешно — обедают в темноте, а сейчас день. Наступила несуетливая, нормальная жизнь.

Глава 9

Рана пустяковая. Меня направили в офицерский Армейский полевой госпиталь для легкораненых № 5286 (поселок Носовка).

Регулярные перевязки. На столе посреди палаты — неиссякаемая горка “легкого” табака. Полная свобода. И так все десять дней тихой солнечной осени. Что еще нужно окопнику? Я наслаждался. Стесняясь, что нога не болит, нет-нет да и нарочно прихрамывал. Компании мне не нашлось. Да я и не искал.

Случилась и одна радостная встреча. Я знал, что бронебойщика Сашу ранило в живот. И вдруг встречаемся нос к нocy! Оказывается, пуля по животу только чиркнула...

По части выпивки я не подкачал, но, когда Саша (старше лет на десять) повел меня “к бабам”, получился конфуз. Девственнику стало стыдно и противно. Сбежал еще из-за стола.

Как-то, гуляя, набрел на скопление выздоравливающих. В доме допрашивали летчиков со сбитой “рамы”.

— Соскучились по фрицам? — съехидничал я.

— Это власовцы, — сказали офицеры.

Летчиков повели к машине. Глядя на мертвые лица пленных, я дрогнул: “Похоже, что наши...”

Увижу еще множество пленных. Таких лиц, как у тех власовцев в Носовке, не будет ни у кого из немцев.

В справке о ранении понравилось начало: “В боях за Советскую Родину” — романтично! “Сквозное пулевое” — ранением можно гордиться, а то и козырять: пулю получали только на переднем крае. Справка умалчивала, что лейтенанта подстрелили во время “драпа”.

Выписавшись, в армейский отдел кадров не поехал, хотя бывалые офицеры говорили, что меня вполне может ждать повышение — дадут командовать ротой.

Козлов, прибрав мой взвод, никак не ожидал, что явится хозяин. Батальон оборонялся в густом бору. Блиндажи сухие и крепкие — опоры и накаты из сосен. За день ни выстрела, ни разрыва. Вся фрицевская стрельба ночью.

Когда с темнотой начался безостановочный, до света, треск его пулеметов,

с отвычки ежась, подумал: “Надо было бы поначалу, как предписано, в санчасти отсидеться”.

Взводу понравилось, что командир вернулся: дорожит ими. Но мое отношение к взводу изменилось, после того утра исчезла доверительность. Укорять их не стал. Взвод преподал мне урок. Мне наглядно открывалась собственная наивность.

У роты не было командира — Артамонов исчез.

Как прекратить ночные беснования фрицев, лейтенанты не могли придумать. Днем “эмга” молчали. Ночью стрелять по ним в ответ — бессмысленно: не видно собственных разрывов, огонь невозможно корректировать.

Но когда его минометы осмеливались тюкать по нашим стрелкам днем, мы их тут же принуждали к молчанию.

Полк вывели с плацдарма по лесной дороге в обход Киева. Батальон шел легко. Канонада далеко в стороне, так что обедом накормили засветло. Поселок Дымер, куда шли, освобожден накануне. К моему изумлению, в Дымер нас не пустили немцы! Батальон встал на несколько дней. Выбивать их было нечем. Не хватало ни людей, ни боеприпасов.

Немцы из Дымера исчезли.

— Дошла до них наша сводка! — заявил я.

В штабе батальона остроту не поняли. Комбат и адъютант ломали головы: как же воевать? Без пополнений батальон уменьшился до роты. Патроны наперечет, минометных мин нет. Главные бои — за Киев. Всё гнали туда. Нет худа без добра. Теснимые у Киева немцы, отходя, вынуждали отходить и здешних, выравнивая фронт. “Им не надо мешать”, — понял комбат.

Перед селами, занятыми немцами, батальон тихо ждал. Те, чтобы просигналить для своих общий отход, поджигали какой-нибудь дом. Поднимался черный столб дыма, и жиденькая цепочка нашего батальона неторопливо шла в наступление, иногда даже крича “ура!”. Немцы уходили незаметно. Лишь один раз я увидел в бинокль убегающую по улице кучку солдат, их ранцы и каски.

Дивизия получила право на мобилизацию. Под женские вопли и проклятия (мужики скандалить боялись) в батальон согнали необмундированный сброд. Немолодые мужики, подростки и кадровые красноармейцы, попавшие в 41-м в плен и, будучи украинцами, отпущенные немцами по домам. Помимо цивильной рванины их объединяли увесистые мешки с “харчами”. В батальоне началась охота на эти мешки. Пошли скандалы и драки. При звуках стрельбы пополнение металось в панике. Как-то раз на меня выскочил перепуганный малый.

— Какого батальона?! — заорал я.

— Другого! Другого! — вопил парень, с ужасом глядя на “парабеллум”.

— Я те дам другого! — озлился я.

По-украински “другого” значило “второго”. Малый ответил четко, а я решил, что мне дерзят. Ведь мог бы и застрелить...

К большому лесному селу Лумля батальон вышел без боя. По главной улице прохода нет — поперек накрытые столы. Партизанское село встречало Красную Армию! И в других местах встречали радушно, но чтоб вот так — народным праздником! Не то в тот же день, не то накануне был взят Киев. Батальон ушел из села на третий день с хорошим настроением. Когда поздно вечером я пришел в штаб за распоряжениями, там — дым коромыслом.

Проснувшись на следующий день на лавке в штабе и услышав шум боя, пришел в смятение: “Как же с такого похмелья воевать?!”

Оказалось, что наш батальон в резерве.

Вечером меня принимали в партию. Парткомиссия заседала у костра. Вопрос один: “Почему полк не взял село?”

Ответ лейтенантский:

— Потому что наш батальон был в резерве!

Хмельные приняли хмельного единогласно. Позже никаких следов моего приема в ноябре 1943-го в ВКП(б) не нашлось.

Глава 10

Хорошо начинался ноябрь, но к середине его произошло что-то вроде катастрофы. Батальон непрерывно перебрасывали с места на место — хаотично и бестолково. То и дело мы сталкивались с нашей пехотой, бредущей или поперек, или навстречу. Утыкались и в немцев. После перестрелок обе стороны растворялись в лесу. Похоже, у немцев такая же бестолковщина.

Комбат трезв и мрачен. По поводу нашего командования — сквозь зубы:

— Потеряли управление.

Батальон стал обессиливать. Дождей не было, но от влажного воздуха шинели постоянно волглые и тяжелые. Песок, сырея, плотнел, и ботинки не вязли. Офицеру полагались сапоги. Кирзовая пара, выданная в училище при выпуске, развалилась. Отремонтировать или получить новые не удавалось. Бойцы научили: надо снять хорошие ботинки с нашего убитого. От такого совета стало не по себе. Подчиненные, углядев подходящего, привели к нему. Размеры совпали. Сняли с трупа ботинки с обмотками и отдали мне. Что оставалось? Надел... В самый раз.

Батальон переодели в зимнее. Кроме теплого белья и байковых портянок, получил понравившиеся ватные штаны, шерстяную гимнастерку, свитер, меховой жилет и трехпалые байковые рукавицы. Незадача с шинелью. В полковом ОВС (обозно-вещевое снабжение) пообещали, что скоро будут нужные размеры. Тогда, мол, вместе с сапогами. Пришлось ходить в какой-то случайной куцей — как ее называли бойцы — “шинелке”. Училищная, с голубым отливом, погибла еще в сентябре в разбомбленном обозе.

Стали выбиваться из сил лошади. Узкие колеса тяжелых повозок с минометами глубоко резали песок. Бойцы выталкивали повозки и плелись рядом, держась за борта, — легче волочить ноги. По слухам, немцы захватили Житомир, куда наши вошли неделю назад. Говорят, что виноваты кавалеристы. Они-де его пропили. Сейчас немцы наступали на Киев, чтобы вернуть его к своему Рождеству. Пьяные конники батальону не попадались. Неказистых людей на заморенных лошаденках видели. Унылая колонна Ставропольской гвардейской кавдивизии имени Блинова. Существование такого рода войск показалось мне нелепой архаикой.

После очередного привала половину красноармейцев в стрелковых ротах поднять не удалось. У минометчиков повозки, на которые они, вопреки запрету — ничего, кроме минометов и мин, — давно свалили оружие, лопатки, подсумки с патронами, мешки. Стрелки же все волокли на себе. Уходя, видел, как среди лежащих бойцов растерянно бродили девчонки-медички. А что они, бедные, могли сделать?

Когда к вечеру обезлюдевший батальон притащился в какую-то деревушку, там нас ждало чудо! Кухни с горячим обедом. Не с “рататуем”, а с густым супом. С хлебом, а не с сухарями. Впервые за неделю дали до утра поспать в тепле. Редкое блаженство...

Видимо, в вышестоящих штабах улеглась паника.

Батальон поставили в оборону города Коростышева — в ста километрах от Киева по Житомирскому шоссе.

Немцев на обозримом пространстве не было.

Рано утром пришел единственный офицер из минроты соседнего 2-го батальона: за рекой появился немецкий “фердинанд”. Что делать?

Развернул в сторону “фердинанда” один из своих минометов.