Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит Страница 15

– Есть.

– Так колись! – насторожился Крест. – Чего ж ты молчишь, как пахан на допросе?

– Рафик, – повернулся к Шайтану Писка, – ты же, кажется, в прошлом карманами тоже не брезговал?

– Так когда это было! – насторожился Шайтан.

– Ага, вспомнила бабка, как девкой была, – хмыкнул Пикадор. – Ему же в Казани его же братья-татары все пальцы сапогами покалечили, чтоб по карманам не шарил.

– Знаю, – отмахнулся Писка. – Мне тоже по малолетке два пальца изуродовали, но навык-то… навык остался!

Сообразив, к чему клонит знатный карманный вор Серега Торопчин, и мысленно поддержав его, Бокша перекинулся взглядом с Крестом, и тот одобрительно кивнул головой. Мол, если бы группа дезертиров-штрафников оказалась в подобном положении, то они бы обязательно обзавелись ксивой местного гражданского населения и уже бы с ней, обезопасив себя от проверок военного патруля, двинулись бы дальше по Украине. А тот же генерал Карпухин предупредил их, чтобы всё, буквально всё до последней мелочи было по-настоящему. То есть дал полный карт-бланш.

– Навык-то остался, – согласился с Торопчиным Шайтан, понимая, что братва ждет от него согласия на предложение Торопчина. Понимал, что если бы надо было ковырнуть два-три кармана, то Писка об этом даже разговор бы не завел, справился бы и сам, но здесь надо было пощупать карманы семерых мужиков, причем того же примерно возраста, что и они сами, а это… И он согласно кивнул головой: – Считай, что подписываюсь. Но если какой-нибудь мешочник спохватится раньше времени да заверещит…

– Рафик, – усовестил его Писка, – кореш ты мой дорогой! Да кто же из этих пентюхов сможет подумать на нас, когда мы с тобой в краснопёром прикиде? Окстись, Рафик!

– Окстился, – пробурчал Шайтан и покосился своими раскосыми глазами на Бокшу: – Так что, командир, даешь добро?

Бокша утвердительно кивнул головой, однако все-таки посчитал нужным предупредить:

– Если, конечно, квалификацию не потерял.

– Не потерял, – заверил его Шайтан. – Иной раз даже просыпаюсь от того, что во сне пальцы начинают работать так, будто в чужой карман их запустил. Аж пот прошибает. А мыслишка только и сверлит мозги, как бы ненароком у какого-нибудь лопушка в городе лапсердак не подрезать да лопатник не вытащить.

– Ну, коли даже сны такие снятся, – во всю ширь лица ухмыльнулся Писка, – тогда дожевывай свой шмат и…

Он хотел сказать привычное «Вперед! За «Смерш» и товарища Сталина», но его неожиданно для всех осадил рассудительный и столь же умный, как чемпион мира по шахматам, Мося:

– Ксиву, конечно, достать не проблема, да только что мы все с этой ксивой делать будем? Её же патрулю не предъявишь, когда мы в таком прикиде.

И он даже кирзачами своими притопнул, давая тем самым понять, что мешочники в подобном прикиде по закарпатским хуторам да селам не мотаются.

– Ша, Мося, ша! – движением руки успокоил его Писка. – Думаешь, ты один только среди нас такой умный. Не-е-е, братуха, я тоже не пальцем деланый. Подумал и об этом.

– Так чего же молчишь? – вновь подал голос Крест.

– Думал, вы сами до этого дойдете, – хмыкнул Писка. – Короче, слушайте сюда…

Пожалуй, еще никогда за всё то время, что он отдал разведке, Андрей Бокша не волновался так, как волновался те полчаса, пока отсутствовали Серега Торопчин и Рафик Халмуратов, растворившиеся в переполненном зале вокзала, который каким-то чудом уцелел при бомбежке железнодорожной станции. И только когда вдалеке нарисовались их силуэты, еще раз осознал, какую ношу они все взвалили на свои плечи. И не дай-то бог сорваться кому-нибудь из них на какой-нибудь мелочи или поскользнуться на арбузной корке. Впрочем, об этом даже думать непозволительно. Таков приказ генерал-майора Карпухина.

Подошли Торопчин с Халмуратовым, и широко улыбающийся Писка подал Андрею пачку замусоленных и совершенно новеньких документов.

– Держи, командир! Да поопасайся Шайтана. Когда я смотрел, как он по лапсердакам этих лапотников [4] работает… Не поверишь, завидно стало.

– Считайте, что по медальке на грудь уже получили, – буркнул Крест, волновавшийся не менее Бокши, и, мельком просмотрев паспорта и какие-то справки, выданные председателями сельсоветов, удивленно качнул головой: – Да здесь не то чтобы на медаль – здесь на целый орден тянет. Возраст, считай, один в один к нашему.

Убрав в рюкзачок документы, Бокша приказал «разобраться по местам», и они в том же порядке, когда «конвоировали» от тюрьмы до вокзала, вышли на ухабистый от весенней распутицы большак.

Была глубокая ночь, когда наконец-то они решились остановить полуторку, в кабине которой рядом с шофером сидел молоденький лейтенант, а из кузова торчали три головы в пилотках. Заметив «голосовавшего» на дороге старшину с автоматом наперевес и кучку солдат на обочине, лейтенант приказал водителю остановиться и даже дверцу приоткрыл, чтобы получше рассмотреть до чертиков уставшего старшину, который был лет на десять, а то, может, и поболее старше его самого.

Сдвинув автомат за спину, Андрей вскинул руку к пилотке:

– Старшина Афонин! Конвоируем в Ракошин трех дезертиров. – И уже чуток тише, с просящими нотками в голосе: – Не подбросите, товарищ лейтенант? Ноги гудят от усталости.

– Подбросите… – не очень-то довольно пробурчал лейтенант. И тут же: – Но почему ночью? И почему машину вам не дали?

– Приказано доставить к утру. А насчет машины… Машину-то дали, да толку-то от нее, как от козла молока. То ли свечи накрылись, то ли еще чего. В общем, не заводится, – уныло закончил Бокша. – А задержанных приказано доставить к утру.

Лейтенант спустил ногу в новеньком, до блеска начищенном сапоге на подножку, немного приподнялся, чтобы заглянуть в кузов полуторки, где по-мирному кемарили три солдата, примостившиеся на каких-то тюках, и отрицательно качнул головой:

– Нет, не смогу я тебя взять, старшина. Во-первых, места нет, да и не положено.

– А может, все-таки…

– Нет!

– В таком случае извиняйте, – все тем же просящим голосом произнес Бокша и, рывком схватив лейтенанта за начищенный сапог, почти выкрутил его из кабинки.

В один прыжок заскочил в кабину и боковым ударом в челюсть вырубил шофера, немолодого уже усатого мужика с лычками сержанта на погонах.

Ступив ногой на ступеньку, заглянул в кузов, где братва уже связывала по рукам и ногам ничего не понимающих солдат. Ехали, ехали, и вдруг на тебе – приехали. Хорошо еще, если в живых оставят. По дорогам и лесам Закарпатья шныряли банды из дезертиров и недобитых националистов, которые считали за честь и геройство завалить советского офицера или солдата.

Вздохнули облегченно и мысленно перекрестились, когда их всех вместе с сержантом-шофером просто оттащили в кусты на обочину и, засунув в глотки по кляпу, оставили коротать не очень-то и длинную апрельскую ночку.

– А теперь-то уже точно расстреляют, – ухмыльнулся Волк, стаскивая с бедолаги-лейтенанта начищенные до блеска сапоги и кобуру с пистолетом.

– Ага, – смешливым говорком отозвался Пикадор, – расстреляют, ежели пымают. А Россия – большая; как любил говорить Санька-фикса, Москва–Воронеж, хер догонишь.

– Всё, хватит базар разводить! – нарочито громко оборвал его Крест. – Ты еще адресок им оставь, где решил отсидеться.

Проверив прочность ремней и убедившись, что вроде бы всё тип-топ, Бокша отдал команду разобрать оружие и загружаться в полуторку. Теперь у них было на семерых шесть автоматов с запасными дисками к ним, пистолет с запасной обоймой и три винтовки с патронами в подсумках.

Все документы и форму оставили при бедолагах, дабы не подставить их под трибунал.

За баранку сел всё тот же Серега Торопчин, и когда они выехали на шоссе, которое вело на Мукачево, снятые с лейтенанта наручные часы показывали половину четвертого ночи. До рассвета оставалось всего ничего.

В спящее село с церковью на взгорке они въехали, притушив фары. Опытный Шайтан, съевший на гоп-стопе половину своих зубов и подломивший не один сельский магазин в своей родной Татарии, показал, где может находиться сельпо, и не прошло пяти минут, как Торопчин притормозил в ста шагах от добротно сложенного дома с широченными окнами, что так не свойственно закарпатским селам.

– А вот и ларуха! – обрадовался Шайтан, соскакивая с борта полуторки.

– А почему вывески нет? – не поверил ему Мося.

– А на хрена она нужна? То, что это магазин, а не пивная, и так все знают.

Кивнув Андрею, чтобы тот оставался на всякий случай в кабине, он юркой ящеркой двинулся вдоль заборов по улице и словно растворился в темноте. Однако вскоре столь же неожиданно вырос из темноты и негромко доложил:

– Точняк – магазин. Судя по размерам, настоящее сельпо, в котором отовариваются все близлежащие хутора, а это значит, что там, внутри, есть не только соль да спички, но и кое-что из барахлишка.

– То есть те же штаны да рубашонки какие-никакие?