Вадим Полищук - Зенитчик-2 Страница 15

— И мне плесни.

Вообще-то мне уже наливали из предыдущего чайника, но так приятно согреть озябшие пальцы об эмалированную кружку, а потом размять ими задубевшие уши. Когда вода немного остынет, ее можно выпить, кайфуя от ощущения катящейся вниз организма теплой волны. В узелке оказалось несколько картофелин, сваренных «в мундире», и луковица. Картофелины я чистил, и некоторое время держал над кружкой с кипятком. Они становились мокрыми от конденсата, но немного согревались.

К вечеру температура снаружи упала еще на пяток градусов. Иванов сидит на нарах в глубине вагона. Мерзнет, но к обсевшим буржуйку призывникам не присоединяется, держит с подчиненными дистанцию. Вместе с тем, я вижу, что он тоже прислушивается к тем фронтовым байкам, которые я травлю раскрывшим рот пацанам.

— Пока танк едет — он не очень опасен. На ходу у наводчика поле зрения трясется так, что он ни хрена не видит. Из пушки стрелять он на ходу не будет, все равно не попадет. Курсовой и башенный пулеметы в белый свет палят, как в копейку. Да и вообще, из танка мало что видно. Но когда он прямо на тебя прет, то выглядит все страшно: гусеницы лязгают, пулеметы строчат, и он все ближе, ближе, ближе… Бывают не выдерживают, бегут. Только от танка все равно не убежишь.

Я сделал небольшую паузу, чтобы слушатели прониклись. Ишь замерли, ушки топориками. Ну слушайте, слушайте, авось когда-нибудь и пригодится.

— Вот когда танк короткую остановку сделал, тогда смотри в оба. Если ты круглый ствол видишь — ныряй в окоп, особенно, если рядом с тобой наш пулемет расположен. Танк в него целится и тебе тоже достаться может.

Я еще хотел поведать благодарным слушателям, как надо во время отражения атаки вражескую пехоту от танков отсекать, хотя сам об этом только понаслышке знаю, но тут меня прервал Иванов.

— Отставить р-разговорчики! Скоро в Рязань прибудем, там на продовольственном пункте организовано питание личного состава, следующего в эшелонах. Порядок приема пищи следующий…

Приятно все-таки, когда о тебе заботятся, даже когда забота ограничивается черпаком жиденького супчика из горохового концентрата, скудной порцией синюшной перловки и горячей, чуть сладковатой бурдой в эмалированной кружке, именуемой чаем. А что вы хотите? Здравствуй, третья тыловая норма довольствия. От деревянных столов пованивает хлоркой, призывники подчищают алюминиевые тарелки, звеня по ним алюминиевыми ложками, на гражданке сейчас тоже голодно. Говорят, есть шестая летная норма, по которой в день положено чуть ли не полкилограмма мяса. Эту норму получает только командный состав ВВС, да и то не весь, а по специальному списку. Но так ли это, никто достоверно не знает, норма секретная, и ни самой нормы, ни списка лично никто не видел.

Ночью прибываем в Москву. На какой-то сортировочной станции наш вагон прицепляют к другому эшелону, и он, к нашему удивлению, отправляется на восток. За стенами теплушки проплывают знакомые еще по той жизни двойные названия. Павловский Посад, Орехово-Зуево, и я догадываюсь, куда направляется наша сборная команда. Во Владимире нас еще раз накормили, а вечером следующего дня мы выгрузились на станции до боли знакомого города. Всего-то год прошел, даже чуть меньше, с той поры, как мы в такой же темноте стащили с платформы нашу пушку, а где сейчас Епифанов? А Петрович? Живы или нет? Будем надеяться.

— Станови-ись!

Младший лейтенант Иванов проходит вдоль строя, еще раз пересчитывая призывников.

— Напра-во! Шаго-ом марш!

Приблизительно через час за нашей неровной колонной закрылись стальные ворота с красными звездами на створках. Иванов хотел пройти на территорию части с шиком, и как только колонна начала втягиваться в ворота, подал команду «Смирно!». Зачем он это сделал? Кроме наряда по КПП оценить его старания было некому. Однако он не учел полное отсутствие строевой подготовки у призывников и снег под ногами. Кто-то, неправильно поняв команду, застыл, на него наткнулся задний… В результате строй смешался, и в ворота мы проскочили, по сути, толпой.

Запасной зенап располагался в тех же казармах, поэтому буквально через пять минут после прощания с командой призывников я уже предстал перед дежурным по полку старлеем. Все начальство и канцелярия уже убыли, разбираться со мной было некому, и дежурный, повертев в руках мое предписание, пристроил меня на ночь в казарму хозроты.

— Подъем!

Как только я разлепил глаза и осознал, где нахожусь, мне стало муторно. Вставать не хотелось, но и дальше валяться было невозможно. Едва я успел натянуть гимнастерку, как пришел моих габаритов мужик с четырьмя треугольниками в петлицах и матюгами выгнал личный состав на зарядку. Впрочем, не всех, некоторые его мат проигнорировали. Ничего удивительного — здесь были личные водители комполка и начштаба, штабные писари и прочая шушера, над которой власть старшины была весьма условной.

После руко- и ногомашества на небольшом морозце, оправки и приборки рота строем убыла в столовую, а я остался — на довольствие меня еще не поставили. Переждав утреннее построение в казарме под бодрое урчание в животе, я прибыл в штаб полка и предстал перед нестроевого вида капитаном из строевого отдела. Посмотрев мои документы, он даже удивился.

— Второй раз к нам?

— Второй.

— А в постоянном составе остаться не хотите? Будете призывников учить. А то ведь возраст у вас уже…

Нормальный у меня возраст для конца сорок второго года, скоро все мои одногодки в армии окажутся. А капитанское предложение очень даже заманчивое. Есть, конечно, минусы в виде тыловой нормы, строевой подготовки и стен военного городка, но все они искупались отсутствием свиста немецких снарядов над головой.

— Я согласен, товарищ капитан.

— Вот и отлично. Направляю вас в батарею капитана Гаврилова.

Капитан как-то пристально посмотрел на меня, будто ожидая моего согласия или, наоборот, возражений. Даже если бы он действительно поинтересовался моим мнением, то мне было все равно. В прошлый раз, как уже подготовленный кадр, я быстро попал в батарею, сформированную для отправки на фронт, учебные дела меня не касались, и о командирах учебных батарей я ничего не знал, а фамилию своего нового комбата слышал впервые. Есть у меня такая особенность — пропускать мимо ушей и глаз то, что меня и ближайшего окружения не касается. Выждав несколько секунд, капитан макнул перо в чернильницу и начал заполнять бумаги.

— Дежурный по батарее на выход!

Мое появление в казарме не осталось незамеченным. «На тумбочке» замер лопоухий курносый дневальный, двухэтажные деревянные нары, в проходах грубо сколоченные табуреты, вымазанные зеленой краской, все выровнено — чувствуется порядок. Кроме наряда в казарме ни души, пирамиды для винтовок и вешалки для шинелей пустуют — личный состав на занятиях.

— Постоянно к нам? Это хорошо, сержантов у нас не хватает, из наряда в наряд только и летаем. Теперь полегче будет. А комбат у себя, вон дверь в его каморку.

Дежурный по батарее указал на дверь, выкрашенную в салатовый цвет, такой же, как и стены. Я еще успел удивиться тому, что в учебной батарее нехватка сержантов. Младших командиров готовят здесь же, в полковой школе, поэтому всегда есть возможность отобрать самые лучшие кадры. Или кто-то по залету на фронт загремел? Я взялся за ручку двери.

— Разрешите войти, товарищ капитан!

Гаврилов мне понравился с первого взгляда. Для своего звания, пожалуй, даже слишком молод или просто молодо выглядит. Лицо открытое, располагающее, взгляд прямой, как у человека, которому нечего скрывать. Сам чуть ниже среднего роста, в талии перетянут командирским ремнем так, что кобура с пистолетом практически не отвисает. В капитанской каморке кроме стола и табурета есть еще узкий, жесткий даже на вид топчан, застеленный синим одеялом. На время беседы комбат предложил мне табурет, сам сел на топчан. Расспрашивал меня долго, обстоятельно, особенно интересовался участием в боевых действиях, припомнил и стрельбу по разведчику без команды.

— Правильно тогда Дронникова поперли!

Комбат рубанул воздух ладонью правой руки.

— Заряжающих готовить сможете?

Это он, видимо, мои габариты оценил, но возраст его смущает. Все-таки восемнадцатикилограммовые снаряды мне предстоит ворочать.

— Смогу, товарищ капитан.

Гаврилов что-то начал писать карандашом на листке, вырванном из блокнота. Закончив, встал, давая понять, что разговор окончен, и протянул записку мне.

— Второе орудие, второй взвод. Ступайте к старшине, получите зимнее обмундирование, на довольствие вас с обеда поставим, а после обеда приступайте к своим обязанностям.

— Есть, товарищ капитан.

Поворот кругом с поднятой к виску ладонью я постарался сделать как можно четче — надо же произвести на новое начальство хорошее впечатление. На вопрос где найти старшину, дежурный указал в конец казармы.