Генрих Гофман - Герои Таганрога Страница 15

— Ну, нашел еще кого-нибудь из ребят? — спросил Николай.

— Есть тут у нас одна дивчина, — сказал Пазон. — Колька с нею вместе в школе учился. Швыдко по-немецки балакает. Хотим сагитировать.

— Ты хорошо ее знаешь?

— Знаю. Да и вы, Николай Григорьевич, должны ее знать. Во всяком случае, о родителях ее наверняка слышали.

— Кто такие?

— Трофимовы. И отец и мать — оба врачи. Знаете?

— Как же. Известные в городе люди. А разве они не уехали?

— Сам Трофимов в Красной Армии служит. А жена его была больна, когда шла эвакуация. С постели не могла встать. Дочь с ней и осталась.

— А как она так быстро немецкий язык освоила?

— Ее еще в детстве учили.

— Что ж... Если она наша, если настоящая, тогда нам это очень может пригодиться. Только проверьте ее как следует.

— Вот и я Кольке про то же толкую. А он за нее головой ручается. Когда о ней говорит, аж глаза горят.

— Влюблен, что ли?

— Видимо, так. Они в этом году десятилетку вместе окончили. Из одного класса.

— Ну, а еще что ты сделал?

Пазон снова потер раненую ногу.

— Да вот бегаю помаленьку, — таинственно усмехнулся он.

— Куда же это ты бегаешь?

Пазон встал, отодвинул стол, стоящий посередине, приподнял две половицы и поманил Николая пальцем:

— Вот полюбуйтесь.

Под половицами были спрятаны два пистолета, гранаты, несколько брикетов тола, кучка патронов, автомат с круглым диском.

— Да у тебя тут целый арсенал! — поразился Николай.

— На днях две гранаты стянул из немецкой машины, — скромно улыбнулся Пазон. — Пришлось пробежаться. В другой раз восемь толовых шашек из грузовика утащил. Тоже не шагом потом шел...

— А мать знает? — спросил Николай.

— Она мне сама пистолет раздобыла. Говорит, нашла. Она у меня смелая... Партизанкой хочет быть. Вся в меня... — засмеялся Пазон.

— Ну, ты молодец! — похвалил его Николай.

Пазон гордо поднял голову. В черных глазах его сквозила задорная решимость.

— То ли еще будет, Николай Григорьевич! Мы с Колькой тут одну операцию грандиозную на днях проведем. Почище комендатуры рванет...

— Постой, постой! А комендатуру случайно не вы на воздух подняли?

— Вот то-то и оно, что не мы. Другие работают, а мы только собираемся. А насчет комендатуры вы зря, Николай Григорьевич, спрашиваете. Уж кто-кто, а вы-то знаете авторов этого взрыва.

Морозов хотел было искренне удивиться, хотел объяснить, что действительно не знает тех, кто совершил эту диверсию, но, подумав, многозначительно улыбнулся и сказал:

— Конечно, наши группы не сидят без дела. Но назвать, кто именно, не имею права, — он развел руками. — А вы что задумали? Об этом ты мне должен рассказать подробно. Без моего разрешения, вернее, без разрешения центра, действовать запрещено.

Пазон прикрыл половицы, поставил на место стол и подсел к Николаю.

Он рассказал ему, что они вдвоем с Кузнецовым решили взорвать в порту склад с боеприпасами. Всю операцию они продумали абсолютно детально. Когда Николай ознакомится с нею, то не сможет ничего возразить: они с Колькой ломали голову над каждой мелочью.

Пазон с надеждой смотрел на Николая и ждал ответа. Николай молчал. Он задумался о реальности предложенного плана. Не слишком ли это рискованно для первого раза? Сумеют ли эти двое, из которых одному не исполнилось и семнадцати, а второму — Пазону — едва перевалило за двадцать, осуществить столь смелую диверсию. Имеет ли он право рисковать этими ребятами и успехом такого важного дела?

— Ну так что ж, Николай Григорьевич? — нетерпеливо прервал его мысли Пазон. — Все продумано до мелочей. Вот посмотрите...

Пазон достал из кармана помятую тетрадь, раскрыл последнюю страницу и начал рисовать на внутренней стороне обложки план расположения склада. Пока он выводил неровные линии, Морозов успел прочесть две фразы из текста, написанного на последней странице ровным, установившимся почерком.

— Можно посмотреть, что у тебя здесь нацарапано?

— Это Колькино школьное сочинение. Тут про Коммунистическую партию есть. Его мать боится. Велела уничтожить. А мне жалко, — смущенно объяснил Пазон.

— Ну-ка, дай я прочту, — Морозов протянул руку к тетради. Он не листал других страниц, только последняя заинтересовала его.

«Пройдут годы, они вихрем промчатся над великой моей страной, пронесут нас, быть может, по последним страшным войнам, через величайшие научные открытия и достижения, небывалые стройки и прекраснейшие победы; принесут вперед, к высшей правде, к высшему счастью, к высшей победе человечества...»

— Он сам придумал или выписал откуда-нибудь? — спросил Морозов, возвращая тетрадь.

— Сам... На выпускном экзамене сочинение писал, — еще больше смущаясь, пояснил Пазон. — «Отлично» ему поставили...

— Молодец! Он у нас будет писать воззвания и листовки. Передашь ему. Это мое задание.

— Он сочинит, — сказал Пазон. — Это он может.

— Ну, а теперь докладывай, как склад взрывать собираетесь.

Увлеченно, поминутно тыкая карандашом в нарисованный план, Пазон начал объяснять Морозову, где хранятся боеприпасы, где прохаживается немецкий солдат, откуда легче напасть на него сразу же после смены часовых. Во время его рассказа Морозов мысленно старался представить, как двое парней бесшумно перелезут через забор, с ножом набросятся сзади на часового, а потом, уложив в штабеля снарядов брикетики тола, подожгут запальный бикфордов шнур.

— Придумано смело. И, по-моему, много шансов на успех.

— А мы без шансов, мы наверняка, — сказал Пазон. — Колька головой ручается, что все будет в порядке.

— Не ценит твой Колька свою голову, — сказал Морозов. — За Нонну Трофимову — головой, за взрыв — головой. Голова, ведь она человеку на всю жизнь одна выделена. Ее поберечь надо. Так и передай своему другу... И вообще вижу я — горячий он у тебя. Воспитывать его надо. Вот ты за это и возьмись.

И Николай строго посмотрел на Пазона.

— Есть воспитывать, — весело сказал тот.

— Городской подпольный комитет комсомола назначил тебя командиром подпольной молодежной группы, — сказал Николай. — Это приказ. Ясно?

Пазон удивленно посмотрел на Морозова.

— Да, да, Юра. Я не зря говорил о воспитании членов группы. Теперь ты отвечаешь за них. Правда, группа твоя — раз, два и обчелся. Но ведь она будет расти. Лиха беда начало. Найди еще людей. О каждом будешь докладывать лично мне. И принимайте только тех, за кого можете поручиться. Ну, все понял?

— Все, — ответил Пазон.

— Когда склад взорвете?

— Через три дня.

— Только не торопитесь, ребята. Действовать нужно наверняка. Может, моя помощь потребуется?

— Нет, Николай Григорьевич, сами управимся. У вас и своих дел хватает.

— Ну, желаю успеха!

Николай крепко потряс руку Пазона, а потом обнял его. Он чувствовал все большее доверие и привязанность к этому горячему, смелому парню.

...Темной, непроглядной ночью Таганрог вновь содрогнулся от сильного взрыва. В свинцовом небе распростерлось зарево большого пожара. В порту горели склады с оружием и боеприпасами. Словно головешки, лопались в громадном костре рвущиеся артиллерийские снаряды.

После сильных заморозков наступила оттепель. С моря дул южный бархатный ветерок. Моросящие дожди начисто растопили снежный покров. Под ногами прохожих чавкала слякоть. На базаре подскочила цена на калоши. Даже за поношенные давали десяток селедок или целых три стакана махорки.

— Петя! Вытри как следует ноги, а то опять в комнату грязи натащишь! — крикнула Мария Константиновна Турубарова, заслышав в сенях шаги сына.

Но сверх ожидания вместо шарканья ног о тряпку она уловила скрип растворяемой двери и, выглянув из кухни, увидела Петра, проходившего в комнату. Комья глины слетали с его ботинок и оставались лежать на свежевымытом полу.

— Господи! Я же просила вытереть ноги. Посмотри, что ты натворил.

Всплеснув руками, мать подошла к Петру и только теперь обратила внимание на его взволнованное лицо, на неестественно оттопыренную куртку.

— Что это, Петр?

— Подождите, мама. Это нужно немедленно спрятать. Где отец, где сестры?

— Отец по рыбу пошел. А Валя и Рая с Толиком гуляют, — испуганно проговорила Мария Константиновна, глядя на пистолет-пулемет, который сын вытаскивал из-за пазухи.

— Откуда это?

— На берегу из дота украл. Очень нужная вещь. Куда бы его спрятать?

Петр продолжал оглядывать комнату. Взгляд его скользнул с комода на русскую печь, потом на большой старый шкаф, на буфет, на никелированную кровать, из-под которой торчали чемоданы. «Нет. Все не то», — прикидывал он, заглядывая в другую комнату. Но, кроме кроватей и шкафа, и там ничего не было.

Мать молча смотрела на вороненый ствол пулемета, потом подняла испуганные глаза на сына, робко сказала: