Исай Давыдов - Подвиг начинался в апреле Страница 15

Лучшими подругами Клавы Кадышевой в то время были две Ани. Светловолосая, голубоглазая связистка Аня Команева из Верхней Пышмы и санинструктор Аня Блинова — бойкая, веселая смоленская девчонка. Она приехала в Москву с Урала, из Кировграда, все в том же девичьем эшелоне, но на Урал она попала из Смоленска, с волной эвакуации.

Они трогательно заботились друг о друге. Прятали в печурку или под подушку теплый ужин, когда кто-то задерживался на посту. Честно резали на три части каждую конфетку, которая доставалась кому-либо. Они же еще были совсем девчонками и очень любили конфеты.

Несколько месяцев Клава Кадышева провела на аэростатном посту в Щукино. Аэростатчицы здесь жили не в землянке, как обычно, а в бараке, среди москвичей, в комнатах, которые опустели после эвакуации.

Командиром этого поста была высокая черноволосая Рая Бережнева. Вместе с Клавой она ехала из Невьянска, где работала до армии в конторе Заготзерно. Вместе девушки учились на территории Всесоюзной сельскохозяйственной выставки обращению с аэростатами.

И вот теперь военная судьба снова свела их. Девушки подружились и пронесли дружбу через десятки лет.

В войну все жили письмами. И Клава — тоже. Шли письма из дому — из Серова. Шли из Пермской области — от друзей по институту. Шли письма с фронта от человека, о котором Клава беспокоилась больше всего.

Этого человека звали Толя Плотников. Клава познакомилась с ним еще в Невьянске.

«…Я всегда помню о тебе, — писал ей Анатолий с фронта. — Твои фотокарточки были со мной, когда я ездил по Донбассу, по Украине, по Сальским степям. Они и сейчас в левом кармане гимнастерки, прижатые плечевыми ремнями».

«С праздником, Клава! — поздравлял он в другом письме. — Ведь скоро Первое мая. Наконец-то могу сообщить тебе свой точный адрес… Пишу в землянке. Скоро бой. Погода скверная — дождь, ветер, по колено грязь. Но мне тепло, потому что пишу тебе. Ты не беспокойся. Ничего со мной не случится…»

И снова фронтовой треугольник. На этот раз — из плотной, разлинеенной бумаги с печатными надписями на польском языке.

Видно, выдрал где-то Анатолий лист из конторской книги.

«Здравствуй, Клавочка! Нахожусь на Висле, на правом берегу. На левом вижу немца. Никак не хочет отдать высотку. Не знает, наверно, что против него — гвардейцы-уральцы, которые все равно возьмут свое. Через 20 минут пойдем в наступление. Надеюсь, обойдется, как уже не раз было. А от тебя что-то давно ничего нет… Твой Анатолий».

«Здравствуй, Клава! Опять я вернулся в свою часть, на старое место. Ну, совсем как и не уходил. Встретили хорошо. Раны зажили. Все документы получил. Все твои фотки снова у меня в левом кармане и снова со мной в боях…»

А с востока шли не треугольники — конверты.

«Кланя! Как дела? Куда ты забралась? Вот уж никогда бы не подумала, что ты, такая девчушка, будешь военной. С удовольствием стала бы на твое место. Но мне что-то не везет. Сказали: подождите следующего набора. Однако следующий прошел — меня опять не взяли. А как твои роскошные косы? Неужели остригла? А как твои сердечные?..

«Ну, воздухоплаватель, как дела? Приветище огромнейший! Получила твое письмо и фото. Где же твои косы, Ка́душка? А вообще ты выглядишь солидно. Даже не верится, что это ты…

Я снова сейчас в Перми. Родной, близкий город! Сколько вспоминается из нашей студенческой жизни! Помнишь осень, когда мы ходили кантарить картошку? А потом днем, в столовой, проедали все, заработанное ночью…

Ох, и хорошо же тогда было!..

И грустила Клава Кадышева над этими письмами. И — чего теперь скрывать — плакала не раз. Впрочем, только самые близкие подруги знали, что суровый комсорг аэростатчиков способен плакать над письмами…

КОМСОМОЛЬСКИЙ БИЛЕТ № 11 736 404

Уходят люди… Их не возвратить.

Их тайные миры не возродить.

И каждый раз мне хочется опять

От этой невозвратности кричать.

Большая группа комсомолок Свердловска прямо из эшелона, с Казанского вокзала, минуя Чернышевские казармы, прибыла на учебные пункты 1-й дивизии аэростатов заграждения. Командовал этой дивизией генерал-майор Иванов. В середине тридцатых годов он был организатором и командиром первой советской части аэростатов заграждения.

Учили свердловских девчат за городом, на берегу Москвы-реки. Жили они в церквушке, спали на сене, поверх которого был наброшен брезент.

Возле этой церквушки училась аэростатному делу и табельщица с Уралмаша Анастасия Васильева, подвиг которой получил широкую известность в столице.

21 апреля 1943 года на Москву налетела буря небывалой силы. В тот день валились деревья и телеграфные столбы, рвались провода, ветер срывал крыши сараев, они разламывались на лету и вышибали стекла в домах.

Труднее всего пришлось в этот день аэростатчикам.

Легкие аэростаты метались на своих биваках, рвались вверх, вбок, норовили задрать то нос, то корму. По всей Москве аэростатчики в эти часы привязывали к аэростатам мешки с песком. Но привязывать было долго, а порывы ветра налетали неожиданно, один за другим, и, чтобы удержать аэростат, девушки вешались на него сами. Они понимали, что каждый сорванный ветром аэростат — это брешь в обороне столицы, это ворота, в которые может пробиться враг.

Слева направо: Маша Иванова (1943 г.), Клава Кадышева (1943 г.), Шура Окорочкова (1943 г.).

Аэростат на Трубной площади.

Тагильчанка Нина Волженина в то время командовала постом на Полянке, близ Москвы-реки. Ее аэростаты были надежно защищены от ветра соседними высокими зданиями. Сколько раз Нина досадовала на эти здания, когда поднимала или спускала аэростаты! Трос мог лечь на крышу, зацепиться там или замкнуть провода. Сколько раз Нина завидовала тем, кто поднимает аэростаты на пустырях, в скверах. Кругом пусто, ничто не мешает…

А теперь Нина благословляла высокие стены соседних зданий и с тревогой думала о тех девчатах, которые удерживают аэростаты на пустырях.

О том, что случилось на одном из пустырей, Нина прочитала потом в «Тревоге». Ежедневная газета Московского фронта ПВО подробно рассказала 27 апреля 1943 года о двух подвигах уральских комсомолок, спасавших аэростаты.

Один из этих подвигов совершила свердловчанка Анастасия Васильева, служившая в 1-й аэростатной дивизии, близ Люблино.

Пост, которым командовала ефрейтор Настя Васильева, был расположен на пустыре, как и многие другие посты южной защитной полосы аэростатов заграждения. Находились на этом посту два аэростата. Когда началась буря, бойцы, как и повсюду в Москве, висели на аэростатах, удерживая их своей тяжестью.

Однако ветер здесь был сильнее, чем где-либо, — пустырь есть пустырь.

И аэростатов было два, а бойцов — столько же, сколько везде.

Вначале не выдержали, лопнули тросы верхнего аэростата. Он рванулся, ударил по нижнему и сразу оборвал тросы, которыми нижний аэростат крепился к земле. Теперь этот аэростат удерживали только бойцы, висевшие под его брюхом.

А привязывать оборвавшийся аэростат было некогда. И некому.

«Преодолеть огромную силу ветра было невозможно… — писала газета «Тревога». — Аэростат рванулся и, перевалив через высокий бруствер, понесся, гонимый ветром, на свободу.

Сильным толчком всех бойцов оторвало от веревок. Удержаться удалось лишь командиру поста Васильевой и красноармейцу Андреевой. Они крепко вцепились в спуски»[13].

Все произошло мгновенно. Бойцы бросились вслед за мчащимся по полю аэростатом… и увидали на груде камней своего командира.

Аэростат со страшной силой ударил Настю Васильеву о камни, и девушка осталась лежать на этих камнях лицом вниз.

Когда к ней подбежали, она еще шептала почерневшими губами:

— Улетит… улетит…

Аэростат не улетел. Его прибило к столбам, оболочка порвалась, и газ вышел.

А Настя Васильева умерла тут же, на посту, не приходя в сознание.

Хоронили ее через день.

«Через каждые 5 минут сменялся почетный караул, — писала «Тревога». — Отдать последний долг боевому товарищу пришли представители всех аэростатных подразделений».

Комсомолка Васильева была посмертно награждена орденом Отечественной войны II степени и навечно зачислена в списки своей воинской части. Имя Анастасии Васильевой и сейчас, спустя более чем четверть века, упоминается рядом с именем Марии Грудистовой, когда речь идет о защите московского неба. Столица Родины не забыла и никогда не забудет этих двух уральских девушек.