Владимир Карпов - Обратной дороги нет Страница 15

Так я и продвигался то «скачками», то ползком, обливаясь потом, а порой и промерзая до костей, когда надолго приходилось замирать в снегу при внезапном появлении гитлеровцев. Наконец между мной и нейтральной зоной осталась одна траншея и проволочное заграждение. К этому времени я настолько устал и промерз, что почти не мог двигаться. Тело у меня было как деревянное, в голове теплилась одна-единственная мысль — выбраться за проволоку! Я ее уже видел, совсем рядом, но между нею и мной — траншея. А по траншее ходит гитлеровец. Он тоже промерз и поэтому громко топает.

Долго к нему пришлось подбираться. Я заметил его каску издали. Он отходил вправо шагов на двадцать, влево — на десять. Я пересчитал эти шаги не раз, стал подкрадываться. Когда он шел вправо, делая пятнадцатый шаг и должен был сделать еще пять, находясь ко мне спиной, я проползал несколько сантиметров. Когда он возвращался, я лежал неподвижно.

И вот теперь я рядом с часовым. Мне достаточно протянуть руку, и я могу дотронуться до его каски.

Самое правильное в создавшемся положении — без шума снять часового ножом и уйти в нейтральную зону. К сожалению, эта задача мне не под силу. Я настолько изнемог и промерз, что гитлеровец легко отбил бы мое нападение.

Убить его из пистолета — значит привлечь внимание соседних часовых, которые прибегут на помощь.

Что же делать? Перепрыгнуть через траншею, когда фашист будет ко мне спиной? Но я не успею отползти. Это сейчас он меня не видит, потому что я сзади, а он смотрит в сторону наших позиций. А на той стороне траншеи я окажусь прямо перед его носом. Но и так лежать дольше нельзя — замерзну. Единственный выход — собрать все силы и ударить фашиста пистолетом по голове, когда он будет проходить мимо.

Пытаясь хоть немного отогреть кисть правой руки, дышу на нее и совсем не чувствую тепла. Рука может не удержать пистолета, удар не получится.

В траншее послышался говор. Часовой остановился. Это смена. Как поведет себя новый? Будет ли он ходить туда и обратно, как прежний?

Вновь заступивший недолго потоптался на месте, покрутил плечами и тоже зашагал по траншее.

Я прикинул и, когда он поравнялся со мной, изо всех сил ударил его пистолетом по каске. Плохо! Удар вскользь. Гитлеровец с перепугу заорал, бросился бежать. Пришлось выстрелить.

Я вскочил, перепрыгнул через траншею и — к проволочному заграждению. Ухватившись за кол, полез по нему, опираясь ногами о проволоку. Сзади кричали, стреляли. Добравшись до верха, я прыгнул на следующий ряд проволоки.

Разрывая одежду и тело о колючки, перебрался через второй ряд, и тут что-то тяжелое ударило в голову. Я потерял сознание.

Сколько времени я пролежал в забытьи — неизвестно. Когда очнулся, в первую минуту ничего не мог понять. В глазах плыли оранжевые и лиловые круги. Чувствовал сильную боль, но, где именно болит, сразу не разобрал. Силился вспомнить, что произошло. И вот смутно, будто очень давно это было, припоминаю: лез через проволоку, потерял сознание от удара. Ранен. Но куда? И где я?

Лежу на снегу, вокруг ночная темень. Рядом разговаривают гитлеровцы. Почему они меня не поднимают, не допрашивают? Слышу, как позади меня кто-то работает лопатой. Может, приняли за убитого и хотят закопать? Вслушиваюсь. Звон проволоки, пыхтение солдата, работающего лопатой. Начинаю кое-что понимать.

Видно, без сознания я пролежал недолго. Фашисты считают меня убитым. Они — по ту сторону проволочного заграждения, я — по эту. Сейчас они подкапываются под проволоку и хотят меня втащить к себе.

Вскочить и бежать? Но я не знаю — может, у меня перебиты ноги. На снегу, недалеко от меня, лежит мой пистолет. Стараюсь вспомнить, сколько раз я из него стрелял, есть ли в обойме хоть один патрон. Живым не дамся. Все равно замучают.

Пока я размышлял, к моим ногам уже подкопались. Пробуют тащить, не получается. Я лежал вдоль проволоки и, когда потянули за ноги, зацепился одеждой за колючки. Гитлеровцы просовывают лопату с длинным черенком и, толкая меня в спину, пытаются отцепить от колючек и повернуть тело так, чтобы оно свободно прошло в сделанный ими подкоп.

Ждать нельзя. Я вскакиваю и бросаюсь в сторону наших окопов.

У немцев минутное замешательство. Я успел пробежать метров сорок. После этого мне вслед открыли торопливую, частую пальбу. Я бегу, падаю, кидаюсь из стороны в сторону. Надо мной взвиваются ракеты. Трассирующие пули огненными жилками пронизывают темноту и впиваются в снег.

Добегаю до кустов. Гитлеровцы продолжают стрелять по прямой, а я ползу вдоль фронта. Послышались взрывы — бьют из минометов, огонь перемещается в направлении наших позиций. Значит, меня потеряли из виду и считают, что я бегу к своим напрямую. Вдруг с нашей стороны ударила артиллерия — это было очень кстати, но непонятно, почему они откликнулись так быстро? Случайное стечение обстоятельств?

Фашистские минометы сразу поутихли. Я повернул к нашим траншеям.

На середине нейтральной зоны — замерзшая речушка. Мне еще хватило сил выползти на лед, но тут я опять потерял сознание. Кроме предельной усталости, сказалась и потеря крови.

Очнулся от толчка. Меня перевернули на спину и, видимо, рассматривали. Вдруг я услыхал: «Фриц, зараза!»

Русская брань прозвучала для меня сладчайшей музыкой. Помню, я смог только выдохнуть:

— Не фриц я, братцы!

— Ты смотри, по-русски разговаривает! — удивился человек, назвавший меня фрицем. — Ну-ка, хлопцы, бери его.

Подняли и понесли. Вскоре я был в блиндаже командира полка. Как только мне перебинтовали голову, я оторвал от куртки воротник и попросил срочно доставить в штаб фронта.

Оказывается, меня ждали. Николай Маркович сообщил по радио, что мне удалось уйти от преследователей. Командование, узнав, что я возвращаюсь, приказало в каждом полку подготовить группу разведчиков, а также артиллерию. Когда на участке, где я переходил фронт, гитлеровцы проявили сильное беспокойство, наша артиллерия произвела налет, а группа разведчиков вышла на поиски. Она-то и подобрала меня на льду.

Теперь я сидел в теплом блиндаже, среди своих. Казалось, эти родные русские лица я не видел целую вечность. Взглянул на часы, было около двух пополуночи. Значит, прошло всего двадцать четыре часа с того момента, как я ушел на задание…

Вот какие дела и схватки происходят в ночной тишине, когда в газетах сообщается: «На фронте ничего существенного не произошло».

Алексей Леонтьев

БЕЛАЯ ЗЕМЛЯ

Пролог

втобус с туристами отошёл от скромного домика, где некогда родился великий поэт Германии.

— Александр Иванович! — крикнули из окна автобуса. — Что же вы?

Немолодой человек в тёмном костюме, улыбнувшись, помахал рукой. Он вынул из кармана бланк адресного стола, внимательно прочитал его и зашагал в обратную сторону.

Он шёл не торопясь, оглядывая улицы цепким взглядом приезжего. Город был красив — весь в зелени бесчисленных садов. Рядом с черепичными крышами старинных особняков и островерхими башнями церквей подымались новые здания из бетона и стекла.

Человек на секунду задерживался на перекрёстках, читая таблички с названиями улиц, и уверенно сворачивал в нужную сторону.

Внизу за гранитной набережной лежала широкая серо-зеленая река. Суетились буксиры и катера, неторопливо плыли вереницы барж. С прогулочных теплоходов неслась музыка.

Человек свернул к центру города. Здесь его тёмный костюм особенно выделялся среди ярких плащей, курток и рубашек уличной толпы. На стенах висел плакат: толстый человек, измеряющий штангенциркулем серебряную марку. Подпись гласила: «Если ты не хочешь, чтобы наша марка стала меньше, голосуй за Эрхарда-ХДС!»

Приезжий равнодушно скользил взглядом по бесконечным витринам с их неотразимыми приманками. Вдруг он остановился.

За окном на тёмном бархате лежали ордена. Железный крест, Рыцарский крест, дубовые листья к Рыцарскому кресту, крест за тыловую и этапную службу, бронзовый щиток участника боёв в Крыму, медаль за зимнюю кампанию 1941–1942 годов…

Человек изумлённо поднял глаза на вывеску. Нет, это не была лавка древностей. Обычный ювелирный магазин. Здесь каждый мог приобрести себе соответствующий орден.

Было душно. Приезжий снял шляпу. Ветер спутал его сильно тронутые сединой волосы. Он снова вынул из кармана карточку адресного стола и прибавил шаг. Он шёл теперь быстро, внимательно вглядываясь в номера домов.

Наконец он остановился перед серым четырёхэтажным домом. Ещё раз сверил адрес. Всё было правильно.

Человек сделал шаг к массивной двери и остановился. Он постоял в нерешительности перед подъездом, потом перешёл на противоположную сторону улицы и вошёл в небольшое кафе.