Алон Гук - Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа Страница 15

Пробежал подросток. Напряжение. Пытаюсь разглядеть, что у него в руках. Чист. Расслабление. Две женщины переходят улицу. Мужчина выглядывает из окна. Напряжение. Вглядываюсь в оптику, но у него ничего нет. Расслабление. С другой стороны площади идет мужчина и держит что-то в руках. Напряжение. Есть! Кто-то целится, стоя на краю площади. Перекрестье прицела на его груди, палец скользит по ложу винтовки и мягко ложится на курок. Полмиллиметра до выстрела. Стоп! Это журналист стоит с наплечной камерой и снимает. Палец вновь ложится вдоль цевья. Расслабление. Я продолжаю смотреть на журналиста. Он снимает камеру с плеча и что-то говорит своему коллеге, стоящему рядом. Оба смеются. Он и не подозревает, что две секунды назад был как никогда близок к смерти. Расстояние до него четыреста метров. На такой дистанции я никогда не промахиваюсь.

Краем глаза вижу, как Генис стирает пот с лица, не отрывая глаза от прицела. Он тоже работает, как и я. Не знаю, понимают ли даже наши ребята, в каком напряжении мы сейчас находимся.

Начинаю искать снова. Налево — направо, напряжение — расслабление. Это мой мир. И я здесь бог. Я решаю, кому подарить жизнь, а у кого взять. И даже, если мне захочется выстрелить в невиновного — мне за это ничего не будет. Мой офицер не увидит на этом расстоянии ничего, а второй снайпер просматривает другой сектор. Да к тому же я всегда могу сказать, что у убитого было оружие, только его подобрали. Так что я здесь единственный хозяин в этом театре. Они могут ходить по сцене, что-то делать, думать, что они решают за себя или что «на все воля Аллаха», но все ниточки от их жизней сейчас собраны у меня в руке. Вам доводилось испытывать подобное чувство?

Делаю несколько глотков воды из трубочки. Сегодня жарко, да и каска с бронежилетом не добавляют прохлады. И снова начинаю все сначала. Расслабление — напряжение, улица — дом — улица, окно — крыша — окно, ребенок — мужчина — женщина. Сегодня никто не уйдет от моего взгляда.

17

И каждый раз, когда падает боец, рождается ребенок с его именем. И доброволец заполняет его место в рядах.

Психология смерти. Ты знаешь, что каждая операция может стать для тебя последней. Каждый раз, когда ты уходишь в бой, знаешь, что вернуться могут не все. И каждый день знаешь — он может стать последним. Наша жизнь всегда на грани.

Но если ты идешь в бой и боишься, то тебя обязательно убьют. Потому что ты не будешь думать о бое. Ты будешь думать о своем страхе. И твои действия будут не так точны и быстры, как могли бы быть. А промедление, как говорится, смерти подобно. За наши ошибки расплата всегда одна — пуля.

Каждый борется со страхом по-своему. Я представляю, что уже мертв. Подробно и красочно прокручиваю в голове возможные варианты своей смерти и убеждаю себя, что уже мертв. А мертвым не страшно. Им уже все равно. И поэтому в бою я действую, не думая о страхе. Просто, как машина, которой дали приказ. А о моих навыках, чтобы я действовал как надо, позаботились командиры на тренировках.

За полтора месяца — трое погибших в нашем подразделении. Томер, Гадри и Мендельс. Три фотографии в черных рамках висят на «Стене Памяти» в нашем клубе. Ребята не из моего взвода, но в подразделении нас меньше сорока, все как большая семья, все близко знают друг друга.

Каждые две недели похороны. Снова мы стоим на кладбище, весь взвод вместе, береты на головах и взгляд полон грусти. Смотрю вокруг на плачущих вокруг меня людей и не знаю, что я мог бы им сказать. Как успокоить мать, обезумевшую от горя? Как объяснить десятилетнему ребенку, что его старший брат больше никогда не вернется домой? Как остановить слезы молодой девушки, которая никогда больше не обнимет любимого?

Мы смотрели на них и не знали, что делать. Мы привыкли действовать, мы не умеем говорить и успокаивать. Это не сильно поднимало наш боевой дух, мы просто крепче сжимали зубы, не давая подступившим слезам вырваться наружу, и плотней смыкали ряды, чувствуя поддержку друг друга, тех, кто жив. Ощущая при этом — что-то все же потеряно, как будто часть тебя перестала существовать. И клятва в душе, что не позволим террору прорваться на улицы родных городов. И мысль о том, что теперь нужно сражаться не только за себя, но и за того, кто исполнил свой долг до конца.

Мы подходили по очереди и клали на могилу камни. В Израиле не принято приносить на кладбище цветы, только камни. Я положил свой маленький камушек на гранитную плиту, поближе к остальным, и помянул Томера. Вспомнил, каким он был, как он выглядел, как мы вместе смеялись. Теперь только это от него и осталось. Только камни, разложенные на граните. И короткая статья в газете о том, что еще один погиб в борьбе с терроризмом. И его уже не вернуть. И каждый погибший рубцом ложится на сердце. И никому не объяснишь, что творится на территориях, что война идет каждый день, и что каждый из нас в любой момент может получить пулю, и уже ничто его не спасет. Поэтому остается только вера. В себя, в своих друзей, в правильность того, что ты делаешь и в то, что оружие не даст осечки в нужный момент.

А заплакал я только один раз. Слезы сами текли. Вышел младший брат погибшего Томера, я его слова как сейчас слышу:

«…Ты приходил домой, бросал сумку, поднимал руки и кричал „Защищайся!“. Мы в шутку боролись, потом ты рассказывал мне, как дела в армии, а я хотел быстрее вырасти и тоже надеть форму. Как же я теперь больше не увижу тебя, старший брат?»

Я смотрел на него и думал о своем младшем братишке, ощущая вкус соли на губах.

18

Крошечный осколок зеркала попал Каю прямо в сердце. Теперь оно должно было превратиться в кусок льда. Боль прошла, но осколок остался.

Вечеринка у Орианны. Она вернулась из Нью-Йорка в Тель-Авив около месяца назад и теперь устраивает вечеринку у себя дома, совмещая приезд и день рождения. Я просто обожаю тусовки, которые она устраивает. У нее всегда весело, всегда можно встретить новых интересных людей, всегда есть что выпить и покурить. Слава Богу, я пришел на эти выходные домой и теперь стою перед зеркалом, готовясь к выходу. Так, одежда и прическа в порядке, ботинки начищены, одеколон — и я выезжаю в Тель-Авив. Начало в десять, но я выезжаю заранее: нужно еще купить подарок и найти дом Орианны. В ее новой квартире я еще не был.

По приезде в Тель-Авив начинаю искать открытый магазин. В пятницу вечером это совсем не просто сделать — все закрыто на шаббат. Наконец нахожу большой букет цветов в одном из киосков, покупаю его и отправляюсь к дому Орианны. В Израиле не так уж и принято дарить подарки на дни рождения, разве что в кругу семьи или близких друзей, да и все равно ничего лучше мне сейчас уже не найти.

Через пятнадцать минут нахожу дом. Музыка из ее квартиры слышна на улице. Поднимаюсь и звоню в дверь. Орианна открывает мне, ослепительно улыбаясь, обнимает и целует меня в щеку.

— Привет! Как дела? Сколько времени мы не виделись?

— Привет, солнышко! С днем рождения! Ты восхитительно выглядишь! — если я и приврал, то лишь самую малость: она действительно выглядела обворожительно.

— Ой, спасибо за цветы, какие красивые! Проходи же, а вот Ноа, вы с ней знакомы. Там на столе есть вино и виски, наливай себе что хочешь, а я пока закончу приготовления.

Она убегает, держа в руках мой букет. Я здороваюсь с Ноа и прохожу к столу налить себе виски с колой. Осматриваюсь, потягивая коктейль. Да, квартира у нее классная. Четыре комнаты, все сквозные, по случаю вечеринки все двери сняты с петель, и можно пройти насквозь через всю квартиру — от прихожей до балкона. Приглушенный свет, много свечей и музыки. Орианна умеет создать атмосферу. Людей пока не очень много, но я знаю, что скоро все придут и под конец вечера здесь будет не протолкнуться. Выхожу на балкон, здороваюсь с несколькими знакомыми и закуриваю сигарету. Возле меня стоит парень и потягивает пиво. Я не помню, как его зовут, но лицо мне знакомо. Он тоже меня помнит, я его о чем-то спрашиваю, и мы начинаем беседу о том, кто что делает в жизни.

Я люблю эти разговоры на вечеринках, ты встречаешь людей, знакомишься, общаешься. Иногда разговариваешь о пустяках, а иногда — о глубоко философских вопросах. А через десять минут ты встречаешь кого-то еще, начинаешь знакомиться с ним и начисто забываешь предыдущий разговор.

Так я стоял на балконе у Орианны, вел ничего не значащий разговор с парнем, имени которого не помнил, потягивал коктейль и вдруг увидел ее. Она стояла в комнате и разговаривала с подругой. Она была прекрасна. Жгучая брюнетка в черном обтягивающем платье, длинные вьющиеся волосы, большие глаза, белоснежная улыбка и великолепная фигура. Говорят, что люди тянутся к своей противоположности. Не знаю. У меня нет определенного типа женщин, мне нравятся разные, но тут я знал, что это именно она.