Ежи Путрамент - Сентябрь Страница 15

— Эге, да ты, тетка, в политике разбираешься?!

— Дадут вам резиновой дубинкой по шее, и вы разберетесь. Я такую школу прошла, у нас, на Охоте…

— Ну, если ты такая умная, скажи, будет война?

— А почему ей не быть? Дали волю Гитлеру — он теперь сам не знает, чего хочет.

— Кто ему дал волю, мы?

— А кто, может, я? Я орала «долой!», когда их министры приезжали, и вот не прошло и года…

Пискорек наклонился к Маркевичу:

— Пан подпоручик, это, наверно, коммунистка. Надо ее прогнать!

— Что вы болтаете, капрал! — Маркевичу неловко было гнать женщину, которая только что бегала за водой. И к тому же какой там коммунизм, бабья болтовня.

А баба тем временем разошлась не на шутку:

— Моего? Моего не взяли, потому что он больной. Все ему кости в Голендзинове переломали. А за что? Ну, вы, известное дело, солдаты, вас это мало касается. Что такое забастовка, слышали? Ну вот, так его за забастовку.

— И правильно, — сказал Пискорек, — пусть не бунтует против властей!

— Смотрите, какой умный! Власть не для того поставлена, чтобы не давать людям заработать на жизнь.

— Он, видать, бездельник, вот и не может заработать.

Баба даже поперхнулась от возмущения:

— Это мой Игнаций — бездельник? Дождалась я от молокососа!

Соседка потянула ее за рукав.

— Будет вам, пани Кравчик, зачем с солдатами связываться…

Солдаты притихли. Один Пискорек радовался своей победе:

— Сколько тут, в городе, этой голытьбы. Мы тут для того и находимся, чтобы она себе лишнего не позволяла…

С той стороны, где стояли женщины, подошел какой-то полицейский с серебряными галунами на воротнике и шепнул Маркевичу:

— Лучше бы солдаты держались подальше от населения… Оно, конечно, нужно потеплее, но… тут у нас, знаете, на Охоте всякий сброд… А кроме того, пан вице-министр обещал прибыть лично…

Маркевич чуть не присел от волнения и крикнул изо всех сил:

— Смир-р-рно! Первая и вторая шеренги три шага вперед… арш!

Женщины остались позади и умолкли. Прошло еще пятнадцать минут. Донимала жара. От солдат несло каким-то металлическим, кислым запахом. Сигареты сушили губы, язык прилипал к нёбу. Дамы обмахивались сумочками. А Маркевича мороз по коже подирал: сам вице-министр приедет!

В продолжение всей церемонии Маркевич себя не помнил от волнения. Вице-министр, высокий, с орлиным взором, только взглянет — в дрожь бросает. Впрочем, Маркевича дрожь пробирала до самого конца церемонии. С пламенными речами выступили две дамы. Он слушал их и смотрел на вице-министра; дамы говорили с таким воодушевлением, даже со слезами на глазах, и Маркевич под конец почувствовал необыкновенный прилив сил. Вице-министр, дамы — все смешалось в его голове. Счастливый и совершенно обалделый, он только ждал знака, чтобы броситься в огонь, в воду или перегрызть горло самому Гитлеру. На прощание вице-министр сказал ему ласковое слово. Не помня себя от восторга, Маркевич крикнул от всего сердца «да здравствует!» и еще долго глядел вице-министру вслед: вот как выглядит один из тех, кто уверенной рукой ведет Польшу в эти суровые дни.

Потом уже не было той торжественности. Пулемет потащили в казарму и там примерно с час провозились с разными формальностями: составили акт сдачи и приема, взяли с Маркевича расписку. Потом двое солдат отнесли пулемет в цитадель на мобилизационный склад.

Только около пяти часов Маркевичу удалось вырваться в город. Он был еще под впечатлением сегодняшних событий. Какой прекрасный человек вице-министр — гуманный и мудрый! В памяти Маркевича всплывали отдельные моменты дня. Какой аккуратный, чистенький, густо смазанный пулемет! Помучились, правда, но не зря. Армия обогатилась еще одним пулеметом. А один ручной пулемет, если говорить о силе огня, — это, в сущности, половина станкового пулемета…

— Ей-богу, это же Труба! — крикнул кто-то и хлопнул Маркевича по плечу. Минейко!

Когда это было? В третьем классе. Лет пятнадцать тому назад. Оба они были плохими учениками — сорванцы и лентяи. Единственный сын помещицы из Спуши, возле Ляховичей, Минейко в школу приезжал в пароконном экипаже. После скандала в костеле мать определила его в гимназию при монастыре, где-то в Галиции. С тех пор они не виделись, но до Маркевича дошли слухи, что Минейко поступил в офицерское училище, стал кадровым офицером. Как он вырос! Каким стал красавцем! Что за мундир! Ну конечно, он уже поручик, носит аксельбанты. Но, видно, успех не вскружил Лютеку голову. Минут пять он похлопывал Маркевича по плечу и что-то кричал. Однако как быть с пятнадцатилетним перерывом в их дружбе?

— Знаешь что, приходи в девять в «Бенгаль». Это кабак. Вспрыснем нашу встречу. Обязательно сегодня — завтра утром я уезжаю со своим стариком.

Вечером Маркевич принарядился как мог. Шею его стянул новый белый воротничок, в парикмахерской его опрыскали одеколоном. Он дал даже заработать уличному чистильщику сапог. И наконец, небрежно бросив водителю такси: «Бенгаль», — выехал к месту встречи. Это вышло чертовски шикарно, к тому же он понятия не имел, где этот ресторан находится.

Он вошел в «Бенгаль» преисполненный сознания собственной значительности, даже про нос забыл. Однако вид зала подавил его: такой роскоши он не ожидал увидеть даже в Варшаве. Черные, блестящие стены, мягкие темно-красные кресла, все в золоте. У Маркевича сердце сжалось: отложенных про черный день двухсот злотых надолго здесь не хватит. Впрочем, двум смертям не бывать, одной не миновать! Может, еще война грянет…

Голодный, стыдливо спрятав за бокалом с салфетками бутылку пива, Маркевич сидел битый час. Было уже около десяти, а ресторан по-прежнему пустовал. Слишком дорогой — сюда, наверно, никто и не ходит… Ну, ничего, зато будет чем похвастаться в Смолевичах…

Наконец они явились: высокий, белокурый, еще более румяный, чем обычно, Минейко и с ним незнакомый офицер. Тоже статный, но чернявый и курносый.

Третьей была девушка. Высокая, ненамного ниже Минейко, с еще более светлыми, чем у него, волосами необычайно нежного, золотистого оттенка, маленьким, чуть вздернутым носиком и голубыми глазами. И пахло от нее чем-то необыкновенно приятным — не то сиренью, не то гвоздикой.

— Моя невеста! — представил ее Минейко и тут же охладил неумеренный восторг Маркевича: — Крися, это Маркевич, по прозвищу Труба, я тебе говорил о нем. Юзек знакомься. А это подпоручик Брейво из Управления по вооружению.

Маркевичу на минуту показалось, что он снова очутился в Воложине и школьный инспектор да еще в присутствии кого-то из начальства распекает его. Труба — Маркевич! Можно себе представить, что Минейко о нем наговорил! Но этот — адъютант, а тот тоже штабист…

Что должен делать мужчина в такой ситуации? Конечно, выпить! Минейко дал соответствующее распоряжение, и через минуту они выпили по первой. На столе появились какие-то грибы, рыбка, селедочка. Еще по рюмочке. Удивительная вещь водка: глотнешь — и все вдруг меняется не только в тебе самом, но и вокруг. Уже после второй рюмки пышный и угрюмый зал стал куда меньше, уютнее и не казался таким пустым. А вообще что значит Труба? Глупости! Мужчина, если он немного красивее черта… Выпьем по третьей!..

— Лютек! — Кристина отодвинула рюмку. — Хватит, Лютек, ты же завтра едешь…

— Вот и нужно выпить за отъезд! — воскликнул Брейво и вместе со своим стулом пододвинулся к девушке. — А кому ты, Лютек, поручаешь заботу о невесте? Мне, черт побери! Недаром я служу в своем Управлении — в чем в чем, а в гаубицах я разбираюсь, ха-ха-ха!

Но Минейко так на него посмотрел, что тот сразу отодвинулся, хотя и продолжал болтать.

— Гаубицы, пулеметы, петеэры [21], но об этом молчок! — Брейво приложил палец к губам.

Тут Маркевич оживился. Все о нем забыли, и он решил, что пришла пора обратить на себя внимание.

— Пулемет! Какой отличный ручной пулеметик нам сегодня преподнесло население! Новенький, начищенный, пальчики оближешь!

Брейво махнул рукой, словно отгонял муху. Если бы Маркевич не выпил три рюмки, он бы оробел, но сейчас он был весь преисполнен желания порисоваться перед девушкой. Сколько оружия для армии прошло через его руки!

— Я только одного не понимаю: почему все эти противогазы, пулеметы, минометы не отдадут сразу? К чему эти церемонии? — обратился он к Брейво.

— Ха-ха-ха! — Брейво даже закашлялся от смеха. — Ну, подпоручик, вы действительно Труба! А откуда, думаете, они берутся? С неба падают? Все из моих складов! Каждое утро наш писарь выписывает…

— Как? — Маркевич даже встал. — Ваш писарь выписывает? А мы целый день на ногах… сапоги начищаем… А потом к вам назад тащат? Да вы что, с ума сошли?..

— Будет тебе! Садись, Труба! — Минейко силой усадил приятеля. — Все в порядке.