Михель Гавен - Заговор адмирала Страница 15

— Ну что ему ответишь? Пришлось смириться. Яволь! Что еще? Без моих цитат, выбранных именно сегодня вечером, Германия обязательно погибнет, — съязвила Эльза. — Ничто её не спасет. Как концерт?

— Божественно, — ответила Маренн. — Ты же знаешь фон Караяна.

— О, да! — Эльза кивнула. — Вальтер сказал то, что я передала ему сегодня? Это важно для тебя? — она спросила серьезно.

— Да, важно, — кивнула Маренн.

— Хорошо, что мне удалось выполнить поручение. Не думай, что выйти из нашего Министерства пропаганды незамеченной, когда шеф лично за тобой следит, это просто, — пошутила связная.

— Я понимаю, — Маренн улыбнулась. — Может быть, останешься выпить кофе?

— А как же моя работа?! — Эльза с притворным ужасом всплеснула руками. — Вчера цитраты подбирала, а на сегодня, ты думаешь, у меня нет поручений? Мне нужно возвращаться, иначе будет скандал. Если исчезну на пару часов, Геббельс ещё как-нибудь переживет. Он понимает, что и Генриху я должна уделить внимание, поэтому не держит меня на работе круглые сутки, чтобы не ссориться с гестапо. Однако всему есть предел. Если пропаду на полдня и ничего не сделаю — шеф не потерпит. Так что, спасибо за приглашение, но — бегу, бегу! Выпьем кофе как-нибудь в другой раз.

Вытащив ключи из кармана шубки, Эльза направилась к машине, но вдруг приостановилась.

— Мне не хотелось говорить, — девушка повернулась, и на её лице появилось замешательство, обычно ей не свойственное. — Мне кажется, Вальтер — это куда лучший вариант, чем… — она осеклась, не договорив, но Маренн поняла её. — Я заметила, он выглядел сегодня счастливым. Где-то внутри успокоился. Внешне, конечно, это не так бросается в глаза. Он умеет себя сдерживать.

— Ты тоже знаешь о похождениях Отто? — спросила Маренн.

— Нет, я говорю не о похождениях, — Эльза пожала плечами. — Я о чувствах Вальтера. О чувствах к тебе. Ладно, поехала, — она распахнула дверцу автомобиля, села за руль. — Мне пора. Увидимся!

— Увидимся. Будь осторожна.

Маренн наклонилась. Эльза чмокнула её в щеку, а затем захлопнула дверцу. Заработал мотор; машина тронулась. Маренн медленно шла позади, наблюдая, как автомобиль подъехал к воротам и как Эльза предъявила пропуск эсэсовскому охраннику. Ворота открылись. Когда машина выехала, Маренн вернулась на крыльцо, а затем, отряхивая снег с подола платья, вошла в холл, чтобы снова попасть в кабинет к Вальтеру и попросить того вызвать шофёра. Ей пора было домой — переодеться и спешить на работу. Правда, немного времени ещё оставалось, ведь Маренн вчера предупредила, что вряд ли появится на работе до обеда.

Никуда ехать не хотелось. Вдруг навалилась такая усталость, что Маренн, решив пока не отвлекать Вальтера, поднялась на второй этаж и прошла в жилой флигель. Почтенная фрау Амалия, домохозяйка Гедесберга, с аккуратно причесанными седыми волосами, в идеально белом переднике поверх строгого темно-синего платья, украшенного лишь атласным белым воротником, принесла на подносе кофе. Оставив всё на столике перед зажженным камином в спальне, фрау Амалия поклонилась и вышла.

— Благодарю, — задумчиво сказала Маренн ей вслед.

Она подошла к окну. Этот флигель выходил к озеру. Черная гладь воды, местами подернутая льдом, просвечивала за высокими заснеженными деревьями. Гладкую поверхность воды изредка вспарывали, взлетая, дикие утки. Их собралось вдоль берега немало. Они жили здесь стаями, каждая отдельно, не смешиваясь, и пережидали зиму, ведь озеро, подпитываемое подземными ключами, не замерзало даже в морозы.

Маренн вернулась к камину, вытянула из зеленой пачки тонкую коричневую сигарету с ментолом, взяла зажигалку и, опустившись в кресло, закурила. Яркие языки пламени колыхались за ажурной решеткой, и было слышно, как потрескивают дрова.

«Мария-Элизабет, королева Венгрии», — подумала Маренн с грустной иронией, глядя на огонь. Ни в юности, ни два-три года назад, ни даже месяц назад правнучка Зизи не могла подумать, что такое случится.

На какое-то мгновение в памяти всплыл особняк её приёмного отца. Вспомнился просторный зал, украшенный бельгийскими гобеленами. Она стоит растерянная перед вот так же ярко разожженным камином, не зная, что сказать. Её приемный отец, Фош — тогда ещё генерал, а не маршал — сообщил ей, что к ним в гости приедет принц Эдуард, наследник английского короля Георга, и что его величество просит Мари быть благосклонной и принять предложение Эдуарда стать его женой, а со временем — королевой Англии.

«Я должна стать королевой? Но я не хочу быть королевой!» — юная Маренн едва не заплакала в той комнате, потому что совершенно не желала знакомиться с принцем Эдуардом и уезжать в Англию. Ей нравился сын простого прованского учителя — Этьен Маду, в будущем знаменитый летчик Первой мировой войны — но она не могла рассказать близким о своих чувствах. Не могла рассказать даже графине Шантал, своей немецкой бонне, фрейлине императрицы Зизи, которую маршал Фош привез с собой из Вены, чтобы графиня воспитывала Маренн как принцессу, хотя девочку и отвергли Габсбсурги.

Во всем подражающая своему идеалу, Её Величеству императрице Елизавете Австрийской, графиня Шантал очень туго затягивала корсет, носила строгие, но элегантные черные платья, подобные тем, которые носила Зизи в последние годы жизни, и даже в поведении старалась сделаться похожей на своего кумира — копировала голос, манеру поворачивать голову, улыбаться. Фрейлина императрицы видела на протяжении многих лет, как свободолюбивая Зизи вопреки характеру покорялась велению долга. Значит, должна была покоряться и воспитанница фрейлины. Графиня Шантал никогда не смогла бы понять чувств Маренн. «Вы рождены, чтобы стать королевой», — таков был бы ответ бонны. И точка.

Графиня Шантал оказала большое влияние на воспитанницу, привив ей определённый стиль в одежде и соответствующие манеры. «И если теперь люди с восторгом говорят, что я вылитая — императрица Зизи, то благодарить должны графиню Шантал. Это моя бонна сделала меня такой», — подумала Маренн, сидя в кресле перед камином в доме Шелленберга.

Возродить прежний образ в новом теле — казалось, это стало для графини Шантал смыслом существования. В своё время она ради императрицы Зизи, скитавшейся по миру, отказалась от личного счастья — разорвала помолвку, чтобы сопровождать свою госпожу повсюду. Немногие решились на такую жертву, даже ради Зизи. Графиня Шантал была рядом с императрицей, когда итальянский фанатик пронзил её заточкой, и не отходила от постели государыни, истекающей кровью, до самой последней минуты.

После гибели Зизи графиня удалилась от двора, заперлась в своем доме в Вене и никого не принимала, создав в своих покоях почти что храм императрицы. Только узнав, что в Вену привезли осиротевшую Маренн, которую предполагалось оставить на попечение венценосным родственникам, графиня Шантал покинула свои апартаменты впервые за много лет. Она прямо сказала «этому молодому французу», который привёз девочку: «Вы не знаете, что творите. Вы отдаете дитя тем, кто погубил её прабабушку и деда. Лучше отдайте малышку в приют. Только не Габсбургам. Они изуродуют её душу».

К счастью для графини, Габсбурги встретили маленькую Маренн очень холодно, поэтому Фош не хотел оставлять девочку в Вене. Однако он находился на военной службе, и ему следовало вскоре отбыть в войска. Увидев, в чём состоит затруднение, графиня сразу же предложила свою помощь, выразив готовность без сожаления покинуть Вену и ехать хоть на край света за правнучкой её драгоценной императрицы. И поехала. Нисколько не испугавшись, отправилась с Фошем и Маренн в Алжир, где без наскоков бедуинов и перестрелки не обходился ни один день.

Гизелла Шантал всегда была рядом со своей воспитанницей: в зной и в холод, под выстрелами и тогда, когда шакалы выли в горах, а их тени в свете ярко-желтой луны казались устрашающе огромными. Бонна со своей немецкой педантичностью, с вечными наставлениями и замечаниями казалась надоедливой, но всегда оставалась безгранично преданной, готовой на все — даже отдать за девочку жизнь. Графиня Шантал была по-своему нежная и заботливая. Она никогда не жаловалась, что присмотр за непоседливым ребёнком доставляет много хлопот и отнимает много сил. Если Маренн болела, Гизелла сидела у её кровати, и никогда ни разу не пропустила время приема лекарства. Бонна не забывала то, что забывали даже доктора, и была совсем как мама. Маренн и воспринимала её как маму, тем более что свою настоящую мать видела только на портретах, и долго не понимала, кто же эта молодая женщина в парадных одеяниях, которая всегда молчит. По возвращении из Алжира начался долгий период жизни во Франции. Они трое как-то быстро и по-особенному сроднились. Дошло до того, что Жюли Фош, жена будущего генерала и мать его детей, начала ревновать мужа, как если бы он завёл на стороне вторую семью. Впрочем, супругу Фоша можно было понять, потому что стареющая венская красавица, графиня Шантал, даже в зрелые годы вызывала восторги мужчин, приезжавших по делам к Фошу. Строгая, даже суровая, всегда в черном, она обладала особой статью и, стараясь во всем подражать идеалу, со временем стала настолько похожа на Зизи, что её трудно было отличить от портрета императрицы.