Алексей Горяйнов - Исповедь дезертира Страница 15

— Вот еще, делать мне нечего, — хихикнула Настя, показывая рукой на дом бабушки Софико. — Пришли, заходи, — она толкнула калитку, и мы вошли во двор, а потом в покосившуюся деревянную пристройку, дверь которой оказалась открытой.

В темноте, скрипнув еще одной дверью, вошли в прихожую. Настя достала из корзинки толстую восковую свечу, чиркнула о коробок спичкой. Прихожая и стоявшая в ней в беспорядке разная деревенская утварь озарились светом.

— Ау, бабушка Софико!

Откуда-то издалека донеслось что-то вроде приветствия, но слов я не разобрал.

— Пошли, — сказала мне Настя, — оставь корзину тут, да голову не разбей — притолока низкая.

Во второй комнате на большой железной кровати лежала женщина, почти с головой укрытая одеялом. Настя нашла на столе блюдце и поставила в него свечу.

— Ну что, бабуль, расхворалась? — сказала Настя, наклоняясь к кровати, открывая лицо бабушки и целуя ее в обе щеки.

— А, внучка, хорошо, что ты пришла, садись, отдыхай, я сейчас встану.

— Я не одна, с другом. Смотри, кавалер какой! — Настя стрельнула глазами в мою сторону. — Его зовут Артек.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Правда, что ль, кавалер? Смотри, Настька, не время тебе еще детей заводить. Сейчас это не модно. Это раньше у нас было: четырнадцать-пятнадцать лет — фьють — и замуж. Так тогда ж достаток был, а сейчас… одно слово — разруха…

— Бабушка, я пошутила. Это мамкин знакомый. Она прислала его помочь тебе по хозяйству.

— Ах ты, проказница, все тебе озорничать. Скажешь тоже — кавалер! Ну, как у вас, у русских говорят, соловья баснями не кормят. Вы же с дороги, есть, конечно, хотите, — засуетилась женщина, тяжело вставая. — Ходить, понимаешь, могу, а поднять ведро уже тяжело; вот здесь стреляет, совсем тянет, мочи нет…

— Там мать тебе мазь положила, надо натереть поясницу. Будет жечь, но зато поможет.

Слегка прихрамывая, бабушка пошла в прихожую, позвала:

— Настя, давай еду на стол носить. Я как знала, что вы придете, с утра наготовила.

На вид Настина бабушка была совсем древняя, но на самом деле ей, может быть, было и не так много лет — разве разберешь женщин Кавказа… Наелся я в тот вечер от пуза. Никогда не ел с таким аппетитом, разве что в первый день у Таисии, но тогда я не чувствовал вкуса еды. На столе был козий сыр, масло, лобио, сациви и еще какие-то грузинские блюда. Все очень вкусное. Настя все время смеялась надо мной, вернее, над тем, что я ничего не знаю и никогда не был в настоящем горном селении, а уж тем более понятия не имею о местной еде.

— А я теперь себе приготовлю и потом ем дня три, а то и целую неделю, — улыбалась бабушка. — Старая стала, ленивая…

После сытной трапезы мне отвели персональную кровать, стоявшую за ширмой в прихожей, и заботливо уложили спать. Засыпал я долго, хотя за день порядком устал. Уснул на рассвете под тревожное пение горластых петухов. Поспал часа два, а потом услышал, как проснулась бабуля, а за ней и Настя.

— Эй, — позвала тихо девочка, — Артем, ты не спишь? — Она заглянула через низкую ширму, в руках у нее была кружка. — Хочешь?

— А что это?

— Молоко, что же еще. Чудной ты!

— Да откуда я знаю, может, ты меня отравить решила? — пошутил я.

— Да ты что? — обиделась она — Разве я могу? Ну, будешь пить? — девочка сунула мне кружку и присела на мою кровать. — Ты говорил, что на геодезиста учился. Это что-то вроде землемера?

— Ага.

— А что ты будешь измерять?

— Да что угодно!

— А в жизни чего хочешь добиться?

— Я как-то не думал об этом. Вот отслужил бы два года, тогда б и решил, если бы все по-справедливому было.

— А я в городе хочу учиться, в Ростове, — вздохнула Настя.

— Почему в Ростове, а не в Москве? — спросил я.

— В Москву все хотят, только, кто же меня туда возьмет?

— А кем ты хочешь стать?

— Не знаю. Просто в Ростове тетка живет, если школу закончу, поеду к ней, устроюсь на работу куда-нибудь. Я поваром могу. Меня дядя Малхаз научил. Я немного в грузинской кухне понимаю. Или в МЧС пойду.

— А при чем тут МЧС и кухня?

— Это тебе не обязательно знать. Ты пей молоко, да пойдем сено ворошить. Его знаешь сколько!

— Так это… а поесть, — вспомнив вчерашнее обильное угощение, спросил я.

— А ты еще не заработал и вообще дезертирам не положено. Только в исключительных случаях, — девчонка дерзко показала мне язык.

— Ну, ладно, — вздохнул я. — Значит, придется умереть с голоду.

— Не умрешь. Бабушка не даст. Она добрая. Тебе повезло, — хитро улыбнувшись, Настя вскочила с кровати и убежала.

Напившись молока, я вышел во двор и начал изучать обстановку. Все было в диковинку: просторный полупустынный двор, низенький забор, сложенный из булыжников, покошенный сарай-мазанка. Но тут меня позвала Настя. Пройдя через калитку возле сарая, мы вышли в сад-огород и оказались возле еще одного сарайчика-развалюхи, в который и нужно было складывать высохшее сено.

— Куда его столько? — спросил я, заглядывая под покрытую рваным рубероидом крышу.

— Надо — ответила Настя, вручая мне в руки огромные деревянные вилы. — Твоя задача простая, — объяснила она, показывая на огромный ворох сена. — Вот это все нужно раскидать, а вечером собрать и так несколько раз, чтобы трава высохла, понял?

Я кивнул и принялся за дело. Сначала мы работали молча, но потом мне надоело молчать, однако долго не мог подобрать тему для разговора. Да и о чем можно было говорить с этой девочкой? Какие у нас с ней могли быть общие интересы? История? Философия? Природоведение? Что они там еще учат в школе? А что, природоведение — мелькнуло у меня в голове, — разве это не тема?

— А зимой тут как? Снега много бывает? — спросил я.

— Здесь, в долине, мало. Он быстро тает и только высоко в горах лежит почти круглый год.

— А местные жители чем занимаются?

— Разводят кур, овец, коз, растят виноград, но жизнь здесь тяжелая. Все приходится делать вручную. С тех пор как развалился Союз, электричества нет.

— Прекрасно, наверное, так жить: тихо и мирно, ни от кого ничего не требуя, никому ничем не быть обязанным. Жизнь ради жизни… А то придумают: смерть ради жизни! Чушь… На фига мне чужая жизнь, если меня убили? А тут живи себе и живи. Ни начальников тебе, ни подчиненных, и уж тем более никаких военкомов…

— Нет! Здесь не жизнь, а тоска! Не по мне все это, — щурилась на солнце вспотевшая Настя.

В полдень мы решили перекусить прямо на свежем воздухе. Настя принесла из дома еду: вареные яйца, бутылку козьего молока, порезанный на ломтики сыр, хлеб домашней выпечки и разложила все это на постеленном возле копны платке. Аппетит мы нагуляли — будь здоров! Еду запивали молоком, передавая бутылку друг другу. Потом отдыхали, лежа на сене бок о бок.

— Я все переживаю за мать, — вздохнув, сказала Настя. — Ну что она с этим Павлом! Ведь когда мальчишка прибегал, он записку ей от него передал…

— Я догадался.

Настя внимательно посмотрела на меня, потом добавила:

— И еще флакон духов. Вот мать и отправила нас сюда, чтобы не мешали им любиться.

— Если у них такая любовь, что ж они не женятся?

— Зачем мне такой отчим? К тому же, чтобы расписаться, надо ехать в райцентр, а это лишние сложности. Но Павло козыряет тем, что накопит денег и увезет маму совсем.

— А как же ты?

Настя не ответила. Мне захотелось ее успокоить.

— Да, жизнь сложная штука… А тут еще я, как снег на голову.

Настя во многом была похожа на свою мать — такая же самостоятельная и гордая. Но за работой я постоянно ловил ее взгляд — девочка, словно пыталась понять меня. Интересно, о чем она думала? А какая будет, когда вырастет? Лицо не такое уж красивое, но милое. Черты немного крупноватые, нос с горбинкой… Вот только волосы, как это золотистое сено… Они, кажется, и пахнут также — ароматной свежестью. А в целом девчонка неказистая. Но из таких утят потом вырастают белые лебеди…

Спокойно, без суеты прошел день. За ним — другой.

Мы заготавливали сено, пололи грядки, наводили порядок во дворе, в курятнике и в загонах для коз. Постепенно, день за днем, привыкал я к Насте. И если в первые дни смотрел на нее, как на вредную девчонку, то теперь стал относиться к ней, как к младшей сестренке. Я уже не представлял себе жизнь без ее капризов, без забавных рассуждений и неожиданных выводов. Она была не такой опытной и предусмотрительной, как Таисия, но достаточно расчетливой и знающей, что ей нужно. И это вызывало уважение. Наши «я» были очень похожи.

Однажды в полдень, когда мы с Настей обрезали ветви виноградной лозы, моя напарница ушла на сеновал. Еще немного поработав, я отправился следом. Чтобы не тревожить девочку, постарался бесшумно войти в открытую дверь сарая. Настя лежа рассматривала какую-то фотокарточку и не сразу заметила меня. Вдруг она испуганно вскинула глаза и спрятала фото.