Свен Хассель - Блицфриз Страница 15

— Хёниг! — кричит оберcт Хинка командиру первого батальона. — Я приказал тебе атаковать клином! Какого черта вы сбились в кучу в этой дыре?

— Герр оберcт, — стонет майор Хёниг в отчаянии. — Весь мой батальон увяз в этой проклятой грязи. Танки скользят из стороны в сторону и блокируют друг друга. Только у второй роты более или менее открытый сектор обстрела, а Иван может с минуты на минуту начать боевые действия и превратить нас в металлолом!

— Не волнуйся, — спокойно говорит оберcт. — Я пришлю тебе пару кранов. Второй батальон прикроет тебя.

— Иван кое-чему научился у нас, — стонет майор. — Моя четвертая рота уничтожена. Каждый их выстрел попадает в цель.

— Возьми себя в руки! — резко отвечает Хинка. — Используй для дымовой завесы все, что возможно. Боеприпасов у противника мало. Он будет стрелять только наверняка!

Первый батальон скрывается за грязно-желтой завесой дыма, но вскоре после этого Т-34 атакуют. С ревом движутся вперед несокрушимым с виду стальным клином. Не обращая внимания на особенности местности, скрываются в дымовой завесе первого батальона. Они словно бы скользят по грязи на своих широких гусеница*.

В дыму сверкают дульные вспышки. Идет тяжелый бой. Взрыв следует за взрывом.

С расстояния в сорок метров мы выпускаем один снаряд за другим по русским танкам. Поворачиваемся, вертимся, отъезжаем назад. Ни секунды не стоим на месте. Скоростью и маневренностью мы превосходим русских.

Через несколько минут русские танки оказываются в диком беспорядке.

— Дьяволы! — рычит капитан Горелик, придя в бешенство при виде горящих Т-34. Ему ясно, что это означает для него. Расстрел или разжалование и штрафная рота.

— Действуй быстрее, скотина! — кричит он на своего заряжающего. Перед перископом, на прицельной линии орудия возникает кроваво-красная туча. Танк лейтенанта Свирского подбит. Вскоре еще три Т-34 охватывает сверкающее море огня.

Капитан видит, что близится. Русские всецело полагались на новые Т-34. Маршал Жуков необдуманно обещал, что они сотрут нацистов с лица земли.

Старшина Тарсис сидит в башне, бледный от ярости. Он промахивался двадцать раз, даже когда какой-нибудь фашистский пес находился прямо перед его прицелом.

— Тарсис, что ты предлагаешь? — нервозно спрашивает по радио капитан.

Дух у старшины заметно поднимается. Впервые офицер, капитан, исполняющий должность батальонного командира, обращается к нему за советом. Он сглатывает слюну, которой хотел плюнуть на шею механика-водителя. Даже щадит трех немецких пехотинцев, которые пробегают прямо перед его пулеметом. Открывает башенный люк и высовывается. Зубы под черным кожаным шлемом сверкают в довольной усмешке. Это выдающееся событие в его жизни — надменный капитан спрашивает у него совета.

— Товарищ командир, — высокомерно отвечает он в микрофон. — Давайте пустим в ход новые огнеметы. Они нагонят страху на фашистских псов. Потом в лес — и развернемся! Они сочтут, что обратили нас в бегство, а мы откроем по ним огонь сзади! Они привыкли, что противник бежит от них. Стойкий бой приведет их в смятение, и они подожмут хвост.

Капитана Горелика бьет нервная дрожь. Вокруг взрываются танки его батальона. В нескольких метрах позади каждого зеленого Т-34 стоит желтый немецкий танк, извергая в противника огонь и сталь.

— Черт возьми, как им это удалось? — бормочет под нос капитан. — Они неглупы, эти фашистские вши!

Он приказывает батальону отходить. Укрыться в лесу. Понимает, что это будет победой с минимальным преимуществом — если только победой.

Уцелевшие Т-34 занимают позицию за дамбой, но немецкие T-IV преследуют их по пятам. Теперь под гусеницами твердый грунт. Когда танк загорается, экипаж покидает его и продолжает сражаться стрелковым оружием.

Наш танк охватывает пламенем у самого устья реки. Я едва слышу команду Старика:

— Танк в огне! Всем наружу!

Мы лежим неподалеку от горящего танка, не смея уйти, пока он не догорел. Старик заметно волнуется. Его первым повесят, если танк не превратится в полную развалину до того, как мы его покинем. Но горит танк плохо. Много дыма, но пламени нет.

— Черт возьми! — шипит Порта. — Когда не хочешь, они так горят, что обделаешься со страху!

Малыш решительно берет противотанковую мину и бросает в башенный люк. Целая серия взрывов разрушает танк. Остается только раскаленное докрасна днище.

Мы берем автоматы и бежим к ореховым кустам, где валяются дохлые лошади. Порта останавливается и отрезает от них несколько здоровенных кусков мяса.

Внезапно по нам строчит длинными очередями пулемет, и Т-34 прорывается через кусты с такой скоростью, что мы едва успеваем отскочить. Я в отчаянии бросаюсь в большую, наполненную грязью яму. И, словно в замедленном движении на экране, вижу командира в башне; его черное кожаное форменное пальто влажно блестит от лесных испарений.

Порта, как ласка, вспрыгивает на Т-34 и бросает гранату в башенный люк позади командира.

Громкий взрыв, командира высоко подбрасывает в воздух. Т-34 останавливается и члены экипажа, живые факелы, выпрыгивают наружу. Бешено катаются по земле, пытаясь загасить пламя.

— Огонь по ним! — командует Старик, выхватывая пистолет.

Стучат автоматы, и русские танкисты умирают.

Мы занимаем позицию в брошенном пулеметном гнезде в плодовом саду. Малыш поднимает свой ручной пулемет. Очередь трассирующих пуль летит в русских пехотинцев.

— Сзади! — испуганно кричит Старик.

Зеленое днище танка, покачиваясь, движется вперед, и я чувствую, как по спине скользит сталь, выдавливая воздух из легких. Потом вижу серое небо, чувствую, как по лицу хлещет дождь. Я все еще жив…

Немцы — принципиальный народ. Приняв идею, они становятся полностью уверенными в ее истинности и так просто от нее не откажутся.

Командиры корпусов и дивизий заняли места в большом салоне. В свете люстр поблескивали мундирные пуговицы и ордена. Сигарный дым поднимался к потолку. Чувства были оживленными, приподнятыми. Шампанское шипело, искрилось. Тостом было: «За скорый конец войны!»

Генерал-полковник Гудериан стряхнул пыль с длинного пальто из черной кожи и дружески пожал руку генерал-фельдмаршалу фон Боку. Эти двое офицеров высшего ранга вполголоса говорили о последних событиях. Фельдмаршал подошел к столу и полистал кое-какие документы.

— Господа, фюрер отдал приказ о наступлении на Москву, — начал он довольным тоном. — Эта превосходно задуманная кампания вступает в окончательную, решающую фазу. С падением Москвы мы достигнем величайшей победы в истории. Нашей армии предоставлена большая честь уничтожить коммунистическое чудовище и принудить большевиков к безоговорочной капитуляции.

Фельдмаршал подошел к висящей на стене большой карте.

— Операция «Тайфун» включает в себя две фазы. Первым делом мы прорвем советский западный фронт с севера и с юга от шоссе Смоленск — Москва. После этого танковые группы закрепятся под Вязьмой. Затем мы окружим все отступившие силы противника, уничтожим их, двинемся прямо на Москву, окружим ее и возьмем. Смелый и совершенно ясный план, господа. В штурме Москвы примут участие двадцать четыре танковых дивизии и сорок пять пехотных. У армии есть три недели, чтобы пройти триста километров. Времени вполне достаточно. Через месяц мы устроим парад победы в честь фюрера на Красной площади и переименуем ее в площадь Адольфа Гитлера.

Стареющий фельдмаршал завел руки за спину, вытянул вперед голову с орлиным носам, изящно прошагал взад-вперед на носках превосходно начищенных сапог и произнес почти компанейским тоном:

— Фюрер гений!

— Поистине гений… — доверительно прошептал генерал-танкист фон Хюнерсдорф генералу Гёппнеру.

Гёппнер негромко рассмеялся.

— Будь он гением, то не остановился бы под Смоленском в июле, когда Москва была полностью открыта нашим танковым дивизиям. Клаузевиц говорит: «Отступать от первоначального замысла следует лишь в условиях крайней необходимости».

— Фюрер изучал Клаузевица, — вмешался генерал-лейтенант Конради. — У него были основания послать войска на Украину вместо того, чтобы продолжать продвижение к Москве. Нам недостает широты его взгляда. Я верю в фюрера, — угрожающе добавил он и пристально воззрился на слегка нервничающего теперь генерала Хёпнера.

— Что вы думаете об этом наступлении? — обратился фон Хюнерсдорф к генералу Штраусу.

— Официально мы преуспеем. Что еще тут думать? — засмеялся артиллерийский генерал.

— А неофициально? — спросил Хюнерсдорф с кривой улыбкой.